м и наследником.
Именно так обстояли дела, когда в пору празднования зимнего солнцестояния прибыл в Гнездо воин на покрытом пеной коне, стражам у ворот твердыни он сообщил, что сам он — младший сын седого Ленчица и просит встречи с Пестователем. Получив такое разрешение, на подкашивающихся от усталости ногах подошел юноша к трону Пестователя и Гедании, где упал на колени.
— Господин мой и Пестователь, — сказал он слабым голосом. — Окружены мы в граде Ленчице тысячами эстов, которые грабят край. Град наш казался нам способным выдержать осаду, поскольку со всех сторон окружают его топи и болота. Только сильные морозы сковали землю, и враг теперь имеет с двух сторон доступ к валам. Не сможем мы защититься, если не придешь ты к нам с помощью. Об этом просит тебя мой отец, старый Ленчиц, прозванный Белым, наш князь и повелитель.
Даго внимательно присматривался к посланцу, который был самым младщим сыном Ленчица Белого. По сути своей, их верно называли Длинноголовым Людьми, поскольку их повелители и значительные люди — по обычаю гуннов, что сохранился у них — удлиняли своим новорожденным головы, накладывая на них железные обручи. И как раз такой вот молодой человек, с усами, но со странно вытянутой головой, стоял сейчас на коленях перед троном Пестователя.
— Как тебя зовут? — спросил его Даго.
— Я ношу имя Ленчиц Малый, так как я самый младший из братьев. Только вот братья мои, господин мой, погибли в сражениях с эстами. Остались только я и мой отец, замкнутый в граде и осажденный эстами.
Тут отозвался стоящий за троном Херим, который был не только великим Канцлером, но еще и получил от Даго титул Великого Казначея:
— Вы заключили мирный союз с Крылатыми Людьми, а еще с князем Караком и Лже-Хельгундой. Почему ты не направился за помощью к ним?
— Повелителю Крылатых Людей, князю Серадзу, по причине отсутствия денег пришлось распустить большинство своих воинов. Воевода в Витляндии, Ящолт, принял суда с зерном, воском и шкурами, а так же с другим добром, но до сей поры не заплатил того, что должен. Попрошу у тебя замолвить за нас слово перед Ящолтом, чтобы не тянул он с оплатой.
Даго кивнул.
— Нехорошо поступает мой воевода Ящолт, и вскоре я проясню это дело.
Только вот правда была такова, что это сам Даго приказал Ящолту не платить надлежащего за товары Крылатым Людям, поскольку соль они покупали не в Гнезде, но у Карака. Для того ведь и захватил он Витляндию, чтобы теперь неравно делить оплату за товары и указывать соседям, как тем жить.
И вновь отозвался Херим:
— Странно звучат слова твои, Ленчиц Малый. Твой отец, князь Ленчиц Белый, повелитель очень даже могущественный. Вы сидите на землях, истекающих молодом и медом. В течение многих лет князь Гедан высылал вам множество золота. Даже мы, народ полян, опасались вас и никогда в ваши стороны походами не ходили, хотя тем же языком, что и мы, вы пользуетесь, как будто вы и сами поляне. А теперь боитесь эстов?
— Все это по вине нашего отца, седого Ленчица Белого. Всегда окружали его уважение и любовь его сыновей, равно как и наше послушание. Только он сильно постарел, забросил укреплять грады, забыл военное умение, новых военачальников не назначал, воинов посылал по домам, чтобы облегчить кметям выплату дани. Неоднократно уговаривали нас, чтоб мы убили отца, оставшуюся после него власть поверили старшему из братьев, Ленчицу Большому, вот только отцеубийство — дело отвратительное.
И сказал Даго:
— Правду молвит сей юноша. Воистину, нет более отвратительного дело, чем отцеубийство. Потому столь отвратительным кажется мне князь Карак.
Голос взяла и Гедания, которая сидела на втором троне, вся в парче, в пурпурном плаще, с золотой лентой на русых волосах. Она была бледнее обычного, ее живот уже выдавался вперед.
— Благородно говоришь, молодой человек. Нет ничего более прекрасного, чем любовь сына к отцу, а также дочери к отцу. Я любила собственного отца, князя Гедана, уважала его и всегда была ему послушна. Но знаешь ли ты, что означает отдаться в наше пестование?
— Да, госпожа. С этих пор мы будем идти на битву с вашими воинами, принимать ваших сборщиков и платить постоянные дани.
— Так желаешь ли ты отдаться нам в пестование? — спросил Даго.
— Да, господин.
— Тогда вложи свои ладони в мои ладони, а голову свою покрой краем моего плаща, — торжественно приказал Даго.
И когда церемония эта была завершена, юношу провели в комнату, его накормили и напоили, позволили отдохнуть. В это время Пестователь приказал созвать в Гнездо всех лестков и подготовить в дорогу сто возов с едой для людей и кормом для лошадей. Вечером же он вызвал в комнату Гедании Спицимира с Херимом и так сказал им:
— Воистину, ужасно это, когда сын убивает отца. Но не кажется ли вам чем-то отвратительным, когда власти все время держится седой старец, когда он распускает воинов, не назначает военачальников и делает державу свою беззащитной? Ибо то, что отвратительно в семействе кметя, бывает достойным в семействе повелителя. Тот, кто убивает на широкой дороге ради кошеля, наполненного деньгами — преступником является, за это требуется отсечь ему руки, самого же его следует повесить и четвертовать. Но тот, что убивает ради укрепления власти, действует хорошо и благородно. Так поступил Конюший Василий, убив своего приятеля, великого военачальника Бардаса, а после того — своего повелителя и императора, Михаила, который оказывал ему множество милостей. И теперь императором ромеев стал Василий I, давший начало Македонской династии. Не проявляют послушания своему отцу, Людовикц Тевтонскому, и его сыновья, Карломан и Людовик Младший.
Осветилось лицо Гедании. Всего лишь несколько месяцев пребывала она в Гнезде, но уже стали говорить, что вместо крови в жилах ее течет яд неуспокоенной власти. Даже Спицимир опасался ее, настолько была она властной и суровой, так сильно требующей послушания. После убийства собственного отца иногда мучили ее угрызения совести, посещали ее во снах кошмары. Теперь же поняла она, что одна мерка для простого человека и другая мерка — для повелителя. Пестователь верно потребовал от нее смерти отца. Ленчиц Малый с братьями оказались люжьми, достойными презрения, неспособными править своим краем.
Положила она руку Пестователя на своем уже слегка вздувшемся животе и сказала, неизвестно: то ли Пестователю, то ли ребенку, которого носила в лоне:
— Земля ленчицей твоя будет, — Затем уже обратилась непосредственно к Даго: — Ты, господин, победишь эстов и приведешь сюда сотни невольников. Я же за это время возьму в неволю кметей, которые не поатят дани. Клянусь, что спины их истекут кровью, но третий посад ты застанешь уже окруженный валами, и не будет твердыни, более неприступной, чем Гнездо. А после того рожу тебе великана.
Даго же, хотя иногда и чувствовал нежелание, а иногда даже отвращение к своей супруге, низко поклонился ей, поскольку понял, что эта женщина достойна его. После того отдал он приказ, чтобы Ленчиц Малый во главе пятидесяти лестков выступил вперед с целью разведки сил противника и вступил с эстами в бой, стараясь пробиться в осажденный град отца.
— Мы же со всей моей армией отправляемся за ним на половину дня пути, — пояснил Даго Спицимиру. — Если мы увидим, что Ленциц Малый гибнет, мы не приходим ему с помощью, поскольку, куда не погляди, здесь не будет ни комесов, ни князей.
На лицах Спицимира и Херима не дрогнула ни единая мышца, хотя для них было очевидным, что Даго осудил Ленчица Малого и пять десятков своих лестков на смерть, чтобы стать повелителем края Длинноголовых Людей. Но разве существуют какие-то иные способы расширения собственной державы?
— Это так благородно — умереть в бою, — тихо заявил Спицимир. Херим упал на колени перед Даго.
— А что должен делать я, господин? Я делаю вывод, что ты решил оставить меня в Гнезде вместе со своей женой. Тебе известна моя слабость к женскому полу. Или ты желаешь увидеть меня на торговом мосту с пробитой гвоздем мошонкой?
Даго пожал плечами.
— Спрячешь где-нибудь своих и моих наложниц и удержишься от того, чтобы потрафлять своей похоти. Я сказал Гедании, что ты умеешь писать. Опиши то, каким образом случилось наше супружество, и ты обретешь ее милость. Кто знает, быть может она сделает тебя Стражем Нравов? — с издевкой предложил он.
Херим судорожно ухватил руку Даго.
— Не такое возвышение обещал мне ты, господин, когда мы вдвоем путешествовали через топи в Страну Великанов. Известно ли тебе, что люди Спицимира за деньги Гедании столь же верно служат и ему, и твоей супруге? Они найдут и не оставят в живых и твоих, и моих наложниц.
— Это правда, Спицимир? — резко прозвучал голос Даго.
— Да, господин. Она перекупила их, и ничего с этим не поделаешь. Я тебе еще вот что скажу, господин, что многие из наиболее состоятельных лестков, опасаясь, чтобы из за распутство не кастрировали, задумывают сбежать к Зифике, которая гласит похвалу похоти.
Опустил голову Даго и промолвил, как бы самому себе:
— Воистину, свобода нравов бывает матерью всяческой свободы. Но суровость нравов так же является и матерью бунта. Еще сегодня, Херим, отправишься в Познанию. Там ты построишь двадцать легких и длинных ладей для плавания по Варте. Гедания родит мне великана. Что будет потом, знает только Спицимир, поскольку ему ведомы невысказанные слова и приказы.
Сказав это, отправился он в комнаты Гедании, чтобы попрощаться с нею перед военным походом. У нее он застал двух пожилых, ободранных и грязных женщин. Ему было ведомо, что те занимаются чарами. Даго приказал им уйти, а сам сказал:
— Кого ты хочешь отравить, Гедания?
— Кира. Я тебе рожу великана, и потому не может оставаться в живых дитя твое и Зифики.
Пестователь не похвалил ее, но и не наругал. Он лишь подумал, что это ведь он, Даго, единственный здесь распоряжается жизнью и смертью, а эта женщина отбирает у него это право. Сказал:
— Я оставляю тебе Гнездо и свою сокровищницу. Выстроишь валы третьего посада. Постарайся родить мне великана и быть верной.