[17].
И вновь наступил очень жаркий полдень, армия Пестователя и невольники остановились на дневку, хотя всего пять или шесть стаяний отделяло их от прохладной реки Нотець. Только и лошади, и пешие люди были обессилены. Лишь жеребец Даго не давал познать по себе трудов перехода. Потому-то Даго и отправился один к реке, чтобы сбросить с себя одежду и выкупаться в холодной воде. Он приказал после недолгого постоя идти по своим следам, где он будет ожидать всех на берегу.
Воды Нотеци уже опали после весеннего разлива, подмывая невысокий обрывистый берег, поросший густым лесом. В реке лежали кроны громадных дубов, которые корнями цеплялись в обрыв. Между этими упавшими в реку деревьями был виден намытый водой гравий и полный камней песок. Вот в таком месте и решил выкупаться Даго; он спустился вместе с Виндосом с обрывистого берега, разделся и всю свою одежду, оружие и даже Священную Андалу повесил на луке седла. Он ведь опасался того, что пока сам он будет наслаждаться купанием, кто-нибудь сможет своровать оружие и одежду, но вот Виндос отличался тем, что никто чужой не мог приблизиться к нему без угрозы быть растоптанным копытами.
Вода оказалась весьма холодной, хотя весеннее солнце и пригревало. Устав плавать, Даго уселся в кроне наполовину затопленного в реке дуба и с удовольствием чувствовал, как переливается по его ногам вода, в то время как сверху жарит солнце. И так он погрузился в эту негу, что когда поглядел вдруг на берег, то не увидал на нем Виндоса. Жеребец спрятался в лесу, что могло означать лишь одно — приближался кто-то чужой. Так что Даго — совсем голый — выскочил на каменистый речной берег. А в этот самый момент где-то около двух десятков вооруженных всадников выехало из леса, они спустились по обрыву на берег реки и окружили Даго, не давая ему возможность сбежать в воду. Два десятка наконечников пик нацелились ему в грудь и спину. А из леса выезжали все новые и новые воины, среди них — пара мужчин в белых льняных плащах, с павлиньими перьями на шлемах, в блестящих панцирях и железных наголенниках, с продолговатыми тевтонскими щитами.
— Эй, человек! — закричал по-склавински один из этих богато вооруженных рыцарей. — Покажи нам брод через реку, в противном случае ты умрешь.
— Не знаю я брода, — ответил ему Даго. — Я не здешний.
— Тогда откуда ты?
— Издалека, господин. Так же, как и ты.
И тут охватила Даго злость, что по причине собственного безрассудства позволил он схватить себя, голого, на берегу реки. А еще он злился потому, что начитал более сорока этих чужих всадников. По какому праву вступили они на его земли? Кто они были такие? К какой цели направлялись? А еще больше злился он, вспомнив о том, что всего лишь в десятке стаяний стояли его лестки, которые этих чужаков могли бы разнести по кусочкам.
С обрыва съехал второй богато одетый воин. Глянув на его лицо, Даго сразу же догадался, что это женщина.
— У него красивое тело, Фулько. И какое большое мужское естество! — сказала она на языке тевтонов.
Даго изящно поклонился и обратился к ней на том же языке:
— Благодарю тебя, госпожа, за комплимент. Вот только естество от холодной воды съежилось.
Тут крикнул человек, названный Фулько:
— И кто это ты, знающий язык тевтонов? Говори, как зовешься и что ты здесь делаешь.
— Ты, господин, тоже не назвал мне своего имени.
Разозленный наглостью голого и беззащитного человека, один из окруживших Пестователя воинов ударил Даго плеткой по спине так, что тот от боли стиснул зубы. Удар был сильным, словно к коже приложили раскаленное железо.
— Почему, господин, ты позволил меня ударить? — спросил Даго. — Я ведь наг и безоружен. Это несправедливо.
— Ударь его еще раз и научи справедливости, — приказал Фулько на языке склавинов, что означало: сам он и женщина были тевтонами, но воины их были склавинами.
Но случилось так, что Даго резко склонился к земле, схватил камень, развернул тело и воина, который снова замахнулся плеткой, ударил камнем прямо в рот, выбивая зубы и разбивая нос. В тот же момент Даго поднырнул под животом коня этого воина и бросился в реку. Прежде чем воины сумели снять с плеча луки, и туча стрел полетела в направлении реки, Даго уже выплыл далеко от них и засел в кроне свалившегося в воду старого дуба. Торчащая вверх толстая ветка заслоняла его от стрел, которые выпущенные издалека, не имели никакой прицельности[18].
— Ну что, есть ли среди вас кто-нибудь такой, что хотел бы ударить меня плеткой?! — крикнул Даго. — Нет? А я ведь вижу столько сукиных детей. Знаешь, Фулько, что теперь следует тебе сделать? Или прийти сюда, ко мне, или отрубить голову тому, кто меня ударил. В противном случае, я вскоре сам тебя угощу плеткой.
Фулько не ответил. Его воины стояли на берегу и с бешенством глядели на голого мужчину, который сидел далеко от них в кроне свалившегося дерева и насмехался. Тот же, кому Даго разбил лицо, соскочил с коня и охлаждал раны водой из реки.
Тут отозвалась женщина в одежде воина:
— Послушай нас, человек. Тот, кто тебя ударил, за свое уже получил. Ты выбил ему зубы и сломал нос. Покажи нам брод и получишь награду.
— Какую?
— Золотой солид.
Даго, закрытый веткой, встал на стволе дуба.
— Слишком мало, госпожа. Мне нужна голова человека, который меня ударил. Ибо меня называют Дающим Справедливость, и будет справедливо, если его голова приплывет в мои руки.
— Ты глупец. Они тебя убьют!
— Это я убью их, госпожа. А твой Фулько — какой-то негодяй. Зачем ты с ним путешествуешь? Или ты родом из какого-нибудь тевтонского борделя?
— Я сбежала из монастыря, — гортанно рассмеялась женщина.
— То на то и выходит. Тевтонские монастыри — это бордели.
— Я родом из Брабанта…
— Там, госпожа, я не был. Только думаю, что продажные девки везде имеются.
Фулько вытащил меч из ножен.
— Довольно! Он нас оскорбляет. Спешивайтесь, и пускай несколько человек доберутся до него по сваленному дереву. Ну, пошли, — приказал он. — За его смерть я хорошо заплачу.
Трое воинов соскочили с лошадей, бросило щиты на песок и в своих тяжеленных кольчугах и кожаных сапогах, с обнаженными мечами попытались добраться до Даго по скользкому стволк старого дуба. Один сразу же грохнулся в реку и с трудом выкарабкался на берег. Второй дошел до средины ствола, а Даго, желая приманить его к себе, на своих босых ногах, хорошо держащихся коры, даже поощрял его к бою, выйдя к нему на полпути. Свистнула стрела, только Даго уклонился от ее наконечника. Воин замахнулся мечом, потерял равновесие и рухнул в воду; течение тут же потащило его. Третий повернул к берегу.
Разъяренный Фулько метнул копье в Даго, только наконечник вонзился в ветку. Даго вытащил копье и крикнул:
— Клянусь богами, никогда еще не видел я большего глупца. Слушайте меня, воины. Этот ваш хозяин с нынешнего момента уже зовется не Фулько. Можете называть его Ничем.
С неба все так же жарило солнце. Всадники были в доспехах или кольчугах, они потели; их лошади хотели пить. Поэтому они сошли на землю и начали поить животных, делая вид, что голый мужчина в ветках дуба их никак не касается. Для них уже было очевидным, что человек, которого они приняли за какого-то простолюдина, похоже, воин, да еще и бывалый в свете, раз знает не только речь склавинов, но, как и их хозяин, еще и язык тевтонов.
Фулько подавил кипящее в нем бешенство.
— Скажи мне свое имя. Быть может, я оскорбил тебя, позволяя, чтобы мой воин ударил тебя плеткой. Но ты ведь голый, у тебя на лбу не написано, как к тебе относиться. Где твой меч, твои доспехи, твой конь? Присоединись к нам, и мы забудем оскорбления. Мы отправляемся на большую охоту, чтобы вернуться с нее богатыми.
— И что же это за поход? — с издевкой удивился Даго. — Или ты хочешь мне сказать, будто бы собрался в Навь, в Страну Мертвых? Потому что вот что я тебе скажу: сюда ты пришел живым, но станешь трупом.
— Чего ты требуешь за то, чтобы показать брод? — спросил Фулько.
— Отрубишь голову тому, кто меня ударил. А эта вот благородная дама разденется донага, чтобы я мог увидеть ее естество, как она видела мое.
Женщина радостно захихикала.
— С удовольствием разденусь, мужчина. И сделаю тебе приятно.
Сказав это, она соскочила с коня, бросила на песок шлем, стащила кольчугу, штаны, блузу и совершенно голая вошла в реку. У нее были длинные светлые волосы, груди небольшие, зато крепкие, живот плоский, бедра стройные. Женщина могла считаться красавицей[19].
— Нравлюсь я тебе?
— Ты, госпожа, почти так же пригожа, как княжна Хельгунда.
— Ты ее знаешь?
— Имел ее, только недолго, потому что потом рассерженные воины порубили ее мечами.
— Лжешь! — взвизгнул Фулько. — Она жива, у князя Карака.
Даго рассмеялся.
— Еще раз, господин, подтверждаешь, что ты глупец, что ты Ничто. Теперь я уже знаю, что идешь ты из Юмно, потому что тебе приказали оказать помощь княжне Хельгунде. Только я тебе говорю, скорее уж эта потаскуха, что вошла в реку, станет княжной, чем ты встретишь Хельгунду.
— Так кто ты такой? — спросила женщина, которую, похоже, слова Даго совершенно не оскорбили. Он же подумал, что она из тех женщин, которых он узнал при дворе императора ромеев. Некоторые из них, чтобы возбудиться, заставляли обзывать себя самыми оскорбительными словами.
— Ты не простой воин, — заявил неожиданно Фулько. — Разве не можем мы договориться?
— Перейдешь ко мне на службу. Тогда, возможно, сможешь носить имя: Кто-то. Поверь мне, что четыре десятка негодяев мне пригодятся. Твои люди мне нужны. И ты сам — тоже, если убьешь чнловека, который меня ударил.
— Я не мгу этого сделать!
— Неужто ты не понимаешь, глупец, что он ударил повелителя?! — воскликнул Даго.
— Это ты говоришь глупости. В этом краю повелевает лишь княжна Хельгунда, женщина, а ты — ты мужчина. Арне, что ты делаешь? — Фулько хотел удержать обнаженную женщину, которая уже плыла