…Еще рассказывают о том, что Пестователь проснулся от холода, что морозил ему спину в сырой пещере. Факел едва-едва тлел, и Даго чуть ли не наощупь нашел свою одежду, меч, щит и дорогу, по которой пришел с Эпонией. Когда он вышел, солнце уже заходило, а то, что он сам пережил, могло показаться только сном. Но тело его все еще было жирным от купания в бронзовом котле, у входя в пещеру лежала туша жеребенка с отрубленной головой. Время от времени у Даго кружилась голова, он шел будто пьяный. Наконец он услышал человеческие голоса и увидал лестков, ставших лагерем над горным ручьем. Молча вскочил он в седло Виндоса и, ведя за собой отряд воинов, отправился в обратную дорогу в град Ченстоха, а впоследствии — в Руду, Серадз и Гнездо. С гордостью думал о себе, что вот сделался он долговечным и теперь будет жить сто, а то и больше лет, сражаясь во множестве битв, расщиряя границы своего края и укрепляя его могущество.
По дороге в Гнездо к нему отважился обратиться один из лестков, сопровождавших Даго к Змеиной пещере:
— Зачем, господин наш, отправился ты к змеям?
— Ради бессмертия, — ответил на это Даго.
И этот вот лестк поверил ему, так как сам, своими глазами видел, как жрица Крылатых Людей провела их Пестователя в мрачную пещеру, из которой выползали отни змей. И так вот известие о том, что Пестователь обрел бессмертие, разошлась среди иных лестков, и народ воспринял это, поскольку народ любит верить во все, что кажется необычным.
— Херим! — радостно воскликнул он в Гнезде, приветствуя своего канцлера. — Победил я Крылатых Людей, а в чудовищной Змеиной пещере обрел бессмертие.
— Означает ли это, господин мой, что ты стал бессмертным, как говорят о том лестки?
— Мы убили множество Крылатых Людей, которые получили долговечность, а это означает, что они были смертными. Так что я и не знаю, как понимать то, что я стал долговечным. Быть может, дело это следует понимать своеобразно: если в меня не попадет вражеская стрела, если не отравит какая-нибудь злая женщина, если не нанесет рану чей-то меч: боги позволяя мне жить дольше, чем другим.
Спицимир провел Даго в помещения, которые в Гнезде занимала его слепая жена, и показал Пестователю маленького Лестка. Дитя выглядело здоровеньким, ему уже было несколько месяцев. Только Пестователь никак не показал, что вид ребенка его обрадовал. Вечером, попивая вино со Спицимиром, он сказал тому:
— Зачем повелители имеют детей? Почему столь сильно стараются они завести себе наследников? Сам я желаю править долгие годы, и когда придет время передать Лестку власть, он уже будет старцем. А можно ли передать старцу право на правление державой? Вот подумай, Спицимир, как мой Лестк всю свою жизнь станет ненавидеть меня, устраивать против меня заговоры, бунтовать, устраивать все возможное, чтобы прервать мою жизнь. Кто знает, разве собственные дети не являются наибольшими врагами каждого повелителя?
— Знаю я об этом, господин мой, — ответил на это Спицимир. — На самом деле, тот станет твоим наследником, кому ты дашь собственное имя: Даго. Только я буду оберегать и маленького Лестка, поскольку не только ты, но и он, творите единство нашей державы.
В средине месяца, прозванного паждзержем (октябрь), от Зифики прибыли три савроматских воина. Они сообщили Пестователю, что в Мазовии против Зифики взбунтовалось несколько десятков савроматов, их возглавил граф Фулько, мятежники захватили град Рацёнж, а затем предложили Зифике договоренность. Так вот: граф Фулько должен был взять Зифику в жены и вместе с ней править в Мазовии. И вот теперь Зифика с бывшим наемником из Юмно приглашали Пестователя на свою свадьбу в Плоцк, где они вместе вновь отдадутся в его пестование.
— Это ловушка, господин мой, — предостерегал Спицимир. — Ты же ведь не веришь в честные намерения Зифики и изменника Фулько. В Плоцке они попробуют тебя убить, чтобы сделать Кира твоим наследником, чтобы потом править от его имени.
— Я возьму с собой сто пятьдесят самых храбрых лестков, — принял решение Даго. — Если я струшу, меня перестанут бояться, и тогда я утрачу Мазовию. Я обязан быть на их свадьбе и взять их в свое пестование.
Херим тоже не советовал даго ехать в Плоцк, но при этом он понимал, что у властителя, вообще-то, в таких случаях нет выбора. Если он проявит страх и слабость, известие об этом разлетится среди других правителей, и каждый из них захочет самостоятельности. После Мазовии отпадет Витляндия, потом, возможно, Познания или Крушвиц, ведь никто не пожелает слушать пугливого и слабого человека. Точно так же, как воин, вызванный на поединок, обязан явиться на него в полном облачении и при оружии, так и повелитель, подданные которого просят взять их в пестование, не может им в этом отказать, если не желает проявить слабость.
Так что в конце месяца паждзержа Даго отправился в Плоцк, ведя с собой сто пятьдесят лестков, самых лучших и испытанных в боях. Рядом с ним ехал Херим, которому Даго верил, несмотря на скрываемую тем любовь к Зифике. Пестователь рассчитывал на то, что именно Херим сможет отвести Зифику от измены, если она собиралась таковую с Фулько совершить.
Плоцк не был крупным градом, во дворе Зифики не было слишком много помещенифй. Так что лестки расположились лагерем на лугу возле посада, там же поставили и шатер для Пестователя. Но, может ли повелитель проживать в шатре неподалеку от посада, когда во дворе, в великолепных комнатах пребывает его подданный? Так что пришлось Даго принять приглашение Зифики и вместе с двумя десятками лестков вселиться в подготовленные для него и Херима комнаты. В день объявления брака Зифики и Фулько Даго воссел на троне в парадном зале. Трон его окружил десяток лестков, рядом с ним встал Херим. Зифика привстала на колено перед Пестователем, то же самое сделал и Фулько. Каждый из них вложил свои ладони в ладони Даго, а тот покрывал их головы полой собственного плаща и говорил, что берет их в свое пестование.
Зифика пополнела. Одетая в костюм Дикой Женщины, с золотой повязкой на черных волосах, с серебряным щитом в руке — она казалась еще более прекрасной, чем раньше, более достойной плотского желания. Только Даго этой женщины не желал.
На Фулько был позолоченный панцирь и белый плащ. Становясь на одно колено перед Даго, он снял с головы свой шлем с павлиньими перьями, чтобы проявить честь и уважение перед повелителем. При этом он постоянно улыбался, как бы давая понять, что не испытывает к Пестователю никакой обиды, он даже забыл о том, что случилось у врат Серадзы. Но вот тела Зифики и Фулько, их гласа гласили ненависть.
После церемонии Даго вернулся к себе в комнату, приказав, чтобы у двери непрерывно стояли на страже по четыре лестка. Ему хотелось отдохнуть перед вечерним свадебным пиром, к которому уже готовились во дворе. На этом пиру могла случться измена, и потому Пестователь обеспечил себе право окружить себя десятком лестков. Ровно столько же вооруженных воинов было позволено ввести в зал и Зифика. Гостям, приглашенным на свадебный пир Зификой и Фулько не было дано права прийти с мечами и копьями, самое большее — с ножом у пояса, чтобы было чем резать мясо.
Так обеспечивал себе безопасность во время пира, тем не менее, улегшись отдохнуть на ложе, выстланном лосиными шкурами, безопасности не чувствовал.
Вошел Херим и передал ему просьбу Зифики, не пожелает ли Даго увидеть своего первородного сына, Кира.
— Передай ей, что мой сын в Гнезде, — гневным голосом ответил Даго.
Через какое-то время снова Херим пришел снова и спросил у Даго, не пожелает ли он принять графа Фулько.
— И о чем я должен с ним говорить? — резко заметил Даго.
— Он желает получить твой совет, господин. Слышал он, будто савроматские женщины убивают или же берут в неволю своих мужей. Опасается он Зифики. Желает в разговоре с тобой стереть все свои вины, забыть обиды и получить от тебя заверение, что супружество с Зификой будет для него безопасным.
— А как я могу ему в этом помочь? — рассмеялся Даго. — Я был мужем Зифики, но ведь живу. Ладно, проведи его сюда, но чтобы при нем не было никакого оружия.
Вошел граф Фулько, без панциря, без оружия, без плаща. На нем был только суконный кафтан и обтягивающие шерстяные штаны. На груди у него висела золотая цепь. Улыбка на его губах, которой он столь щедро делился во время торжеств передачи в пестование, куда-то подевалась. Сейчас его лицо было серым, волосы на висках поседели.
Наемник тяжело уселся на лавку у стола.
— У меня предчувствие какого-то несчастья, — тихо заявил он… — Она впустила в свое ложе, но любви не проявила. Я для нее — всего лишь меч против тебя, а ведь я после стольких лет бродяжничества хотел бы найти для себя спокойный угол. Я желаю править вместе с ней над Мазовией под твоей властью.
— А разве ты всегда не был оружием, направленным против меня? — спросил Даго.
— Нехорошо сталось под стенами Серадзы, но разве не было в том и твоей вины, Пестователь? Ты забрал у меня Арне, но я не поднял бунта. Ты обрек меня на нищету и голод в лагере над Неро, и я вновь не взбунтовался. Ты обещал, что если я первым встану у врат Серадзы, я смогу наконец наполнить животы и кошели, свой и собственных воинов.
— Это я был там первым.
— И как раз это разъярило меня, господин. Не смог я взять себя в руки. Нельзя ведь все время ломать гордость другого человека, потому что даже крыса бросится на тебя, если прижать ее к стенке. Вот я сбежал в Мазовию, а тут мною занялась Зифика. Считаешь ли ты, что она откровенно желает делить со мной власть над Мазовией?
В ответ Даго хлопнул в ладони и приказал одному из лестков принести им кувшин вина. Сам он предпочитал сытный мед или пиво, но слышал, будто бы в Плоцке у проплывавших по Висуле купцов покупали вино, а именно этот напиток пили властители во всем мире.
Лестк принес позолоченный кувшин с вином, позолоченные кубки и уже зажженный светильник, поскольку уже наступил вечер. Даго наполнил кубок графа Фулько.
— Выпей первым, — сказал он.