Херим вздрогнул, словно человек, внезапно пробудившийся ото сна. Он отвел свой взгляд от глаз Пестователя, сунул руку в седельный мешок, вытащил оттуда табличку с нанесенным на нее слоем воска и костяное писало. Сняв рукавицы, он начертал несколько неуклюжих рунических знаков и подал табличку Ревину.
— С этим вот поедете в Крушвиц, — Ревин подъехал поближе к Клодаве и бросил ей табличку; она же ловко схватила ее в воздухе.
Под Даго конь начал танцевать, но всадник сидел на нем неподвижно, словно замерз от того холода, что охватил его при виде Херима. В памяти же канцлера осталась фигура Пестователя, когда он первым направил коня вперед, безразлично объезжая Даго. За Херимом двинулась и вся армия, а так же Ревин. Несколько воинов перехватило лошадей Клодавы и погнали их перед собой. А сама Клодава, Даго, сыновья Клодавы и три ее конюха потащились в Крушвиц. Только лишь, когда они очутились на опушке леса, а воины исчезли с их глаз, оставляя на снегу широкую утоптанную дорогу, Клодава обратилась к Даго:
— Зачем нам тащить с собой конюхов? Пускай возвращаются домой.
Даго согласно кивнул. Он чувствовал, что не в состоянии вымолвить хотя бы слова настолько у него стиснуло горло. А потом его потянуло на рвоту, он отъехал в сторону и склонился с коня.
— Да что это с тобой? Вновь вернулась хворь? — обеспокоилась Клодава.
Даго соскочил с коня, набрал в руки снега и стал вытирать им себе лицо.
— Я видел собственную смерть, и я был настолько близок к ней, как близки к лицу сейчас мои ладони, — пояснил он женщине побледневшими губами.
«Это у него горячка», — подумала Клодава. Сама она никакой опасности не заметила. Никто из савроматов сопровождавшими ее не заинтересовался, исключительно ее лошадьми.
Тем временем ее сыновья ссорились между собой, кому из них возвращаться с конюхами и санями домой, а кому ехать с матерью и норманном. Никто из них до сих пор не бывал в столь крупном, как Крушвиц, граде. За две гривны, которые им должны были выплатить за лошадей, в купеческих складах можно было приобрести много красивых и ценных вещей, например, украшенные седла, уздечки, шпоры, крепкое сукно на одежду. Мать разрешила их спор щелчком бича.
— Конюхи могут возвращаться сами. Для меня же и норманна будет безопаснее, если вы поедете вместе с нами.
Затем женщина отдала конюхам распоряжения, чтобы оставшихся в доме лошадей как можно быстрее спрятать в лесу. Начиналась война с Караком; кто мог предвидеть, не прокатится ли она через их земли с пожарами вёсок и грабежами нажитого. И когда они так вот стояли на опушке лес, то увидели приближавшегося к ним со стороны полей и того места, в котором с их глаз исчезло савроматское войско, одинокого всадника. Он мчался галопом, и его фигура нарастала на глазах на фоне белой пустоши. Вскоре они узнали во всаднике того господина, что был во главе войска. Того самого, что выписал им выплату за лошадей. Неужели он возвращался для того, чтобы отобрать у них восковую табличку, покрытую странными знаками?
А потом увидели они, как этот велиуий военачальник галопом подскакал к ним, как чуть ли не на скаку он соскочил с седла и на коленях пополз к норманну.
— О, Господин мой и Пестователь, — умоляюще говорил он. — Прости мне, что поверил я собственным глазам и поверил в твою смерть. Я не был замешан в заговоре на твою жизнь, не доверяла мне Зифика, ибо знала она, какой огромной любовью люблю я тебя. О, Даго Господин и Пестователь, прости мне все то зло, ибо я всегда был и остаюсь с тобою всем сердцем. О, Даго Господин и Пестователь, спасай край свой и слуг своих!..
М тут же Клодава, ее сыновья и конюхи увидели, как норманн перестал оттирать снегом лицо, как гордо выпрямился, откинув голову назад. Могло показаться, что прямо на их глазах он стал кем-то совершенно иным, величественным, гордым, вызывающим впечатление олицетворения чародейских сил. Неужто это был тот самый едва стоящий на ногах человек, которого обнаружили они у конеедов? И услышали они, как заговорил он на чистом и красивом языке склавинов:
— Прощаю тебе все твои вины, Херим, поскольку именно ты покрыл меня своим плащом, когда был я нагим и мертвым. Пришло время мести и суда. Уже два раза стер ты все свои провинности и спас мне жизнь.
Херим заплакал. Неподдельные и большие слезы полились из его глаз и скатились по щекам.
— На колени! — завопил он Клодаве и и ее сыновьям. — На колени! Вот он, ваш господин, Даго и Пестователь, бессмертный великан, Дающий Справедливость и Отец Воли. Слава ему во веки веков!
Те упали на колени, пораженные словами этого человека. А великий господин в лисьей шапке и в плаще из бобровых шкурок, с резной булавой в руке, еще несколько шагов прополз на коленях к Пестователю и коснулся лбом его сапог.
— Поднимись, Херим, — приказал Даго. — Садись на коня и возвращайся к армии. Нельзя, чтобы Ревин заподозрил чего-нибудь и выслал за тобой конных воинов.
— Хочу быть с тобою, мой господин.
— Возвратишься к армии, — акцентировано повторил Даго. — Завтра притворишься больным и прикажешь на санях отвезти себя в Крушвиц. Постарайся встретиться к кем-нибудь из верных мне лестков и отошли его с письмом к Спицимиру, чтобы знал он, что я жив, и что стану судить живых.
— А ты, господин, куда едешь?
— Я буду повсюду, Херим. Ты же ожидай меня в Крушвице. Когда же придет время мести, задушишь Кира, ибо таково его предназначение. Забудь, что такое жалость, ибо крики и мольбы о жалости заглушат вопли тех, кого сброшу я в Навь.
— Я опасаюсь возвращаться в Крушвиц. Я же бывал в ложе Зифики, и мне угрожает смерть, как и Фулько.
— Ладно, не спеши с возвращением, но дай знать Спицимиру, Авданцам и Палуке. Напиши им, что Пестователь бессмертен и побеждает. По прибытию в Крушвиц притворись, будто бы умираешь. Зифика, думая, что тебе скоро конец, не станет тебя убивать.
— Так я и сделаю, бессмертный мой господин, — сказал Херим. — Вот, возьми от меня этот кошель с серебром и золотыми солидами.
Сказав это, он подал Даго небольшой мешочек. Затем вскочил на коня и, не оборачиваясь, точно так же, галопом, поскакал через поля вслед за армией.
На следующий день, поздно вечером в двери громадного, недавно возведенного дома в посаде Крушвица, постучался некий мужчина, закутавшийся от мороза в серый плащ. В этом недавно выстроенном доме, на втором этаже которого имелись многочисленные отдельные комнаты, а внизу огромное помещение, размерами с сарай, где за длинными деревянными столами за деньги можно было сытно поесть и выпить меда и даже вина, помещался развратный дом, которым управляла Арне. Двери были закрыты на крепкий засов, вовнутрь впускали только знакомых, значительных и богатых людей. Два воина, слишком похожих на разбойников, грабящих на трактах, по приказу градодержца Кендзержи днем и ночью охраняли двери, поскольку сам Кендзержа иногда приходил к проживающим здесь девкам, а сама Арне щедро платила ему. В Крушвице ходили слухи, будто бы иногда и сама королева Зифика тайно обращалась к Арне, чтобы та доставила ей какого-нибудь молоденького парня для любовных утех; потому Арне пользовалась в граде уважением, ее даже побаивались, хотя она всего лишь предоставляла платные наслаждения.
— Кто там? — спросил один из амбалов.
— Гость, — услышал он в ответ.
Дверь открыли, человек, ставший в ней, подбросил на ладони два золотых солида и серебряный резан.
— Проведите меня к высокоуважаемой госпоже Арне, — попросил прибывший и бросил охраннику кусочек серебряного украшения.
Гостя впустили в ярко освещенное светильниками помещение. Там он увидел сидящих за двумя столами и выпивающих савроматских воинов, услышал их дикие песни, увидел полуобнаженных, сидящих у воинов на коленях девок. Разбойник повел прибывшего через помещение к деревянной лестнице, ведущей на второй этаж. Он постучал в дверь, выкрашенную в красный цвет.
— Гость к госпоже Арне, — сообщил он.
В небольшой, но богато обставленной комнате Арне с двумя девицами заканчивала ужин.
— Я желаю говорить только лишь с тобой, госпожа Арне, — сказал незнакомец и подбросил на ладони золотые монеты. Женщина побледнела, узнав голос. Но она быстро взяла себя в руки и выгнала всех из своей комнаты. Только после этого пришелец сбросил с головы капюшон; хозяйка увидела столь любимое лицо и упала на колени, целуя руки Пестователя.
— Так это ты, мой светлый господин? — повторяла она, не веря собственным глазам и ушам.
— Это я. Даго Пестователь и Повелитель.
И тут впервые за много-много недель на губах Даго появилась улыбка.
— Господин мой, тебе грозит страшная опасность…
Улыбка скрылась с лица Пестователя. Он сказал вполголоса, но со странной силой:
— Я прибыл сюда, дабы судить, ибо говорят, будто я бессмертен.
Глава тринадцатая
Красивая лицом карлица по имени Милка, ближайшая служанка Хельгунды и самая нежная нянька двоих ее детей, на пытках в присутствии князя Карака созналась, что в Караков ее прислал повелитель полян, удивительнейший Пестователь, чтобы отравить княжну Хельгунду вместе с ее детьми: дочерью и сыном. Только она не сделала этого, поскольку Пестователь пообещал ее оплодотворить, чтобы родила она великана. Но ничего подобного не случилось, и не сделал он ее беременной. Добравшись же до Каракова, стала она вновь верно служить княжне Хельгунде и детям, рожденных княжной с Караком. Княжна Хельгунда, по какой-то причине разозлившись на Милку, а может и позавидовав ее тайным наслаждениям, которые получала карлица от черного козла, которого держала в некоем тайном месте, приказала этого козла убить, как уже один раз поступила так в Гнезде. Тогда-то Милка подала ей вино, разведенное водой, в которой отваривалась сушеная бледная поганка, и княжна скончалась в ужасных муках, длящихся несколько дней. Но на пытках карлица не говорила про черного козла, ибо даже на муках стыдно ей было признаться в том, каким достойным порицания наслаждениям она сама предавалась. Она предпочла указать на королеву Зифику,