— Смеялись… — с горечью в голосе повторил Спицимир. — А ведь я подобный смех могу сунуть им обратно в горло. Не нужно быть красивым и рослым, чтобы восседать на тронах. Нужно только лишь быть сильным. Я могу окружить Воронью Гору сотнями своих воинов и приказать убить Пестователя, у которого, похоже, воинов почти и нет.
Жена его какое-то время молчала.
— А знаешь ли ты, что значит стать убийцей Пестователя? — спросила она у Спицимира шепотом. — Сейчас тебя слушаются, потому что ты управляешь от имени малолетнего Лестка. А что будет потом? Кто будет тебя слушать точно так же? А если случится Мор или неурожай, не станут ли тебя винить за это? Или ты думаешь, что достаточно просто забраться на белого коня, надеть на себя золотой панцирь, который носил Пестователь, украсить голову Священной Андалой, чтобы быть им?
— Нет у тебя зрения, милая, так что не видишь, какой красивый мальчик твой сын Наленч.
— А Лестк? Или ты думаешь, что я его не полюбила? И считаешь ли ты, что если нет зрения у меня в глазах, то я уже ничего не думаю, ничего не чувствую? А вдруг я вижу дальше, чем другие, Спицимир? Вот сейчас я не боюсь никого, кто входит в мою комнату, а ведь потом всякий шаг станет пробуждать мой страх. Если умрет Лестк, то столь же быстро может умереть и Наленч, ведь каждый будет думать: раз Спицимир сделался повелителем, то чем я хуже Спицимира? Ты начнешь войну с Авданцами и Палукой, ибо, пускай они и надели короны комесов, но все время говорят, что верны маленькому Лестку. Ну а что с Караком? Если он победит Зифику, то придет и за тобой. А вдруг он сблизится с Авданцем и Палукой? Я не вижу, как остальные люди, но замечаю, что стала нас заливать некая огромная река, а остановить наступление этой реки может только один человек: Даго Пестователь.
— Ты веришь, что он бессмертен? Что его не отравили, и что он живой ожидает меня на Вороньей Горе?
— Езжай и убедись сам. Насколько я слышала, это недалеко. Между Гнездом м Крушвицем.
— Он предсказывает день своего гнева. Снова станут меня называть Спицимором…
Она, похоже, не услышала его слов, потому что мечтательно говорила:
— Маленький Лестк называет меня мамой. Так что я мать будущего короля. С Лестком на коленях стану я восседать на троне рядом с Пестователем. Я попрошу его построить для нас золотую повозку, чтобы люди, которые видят, могли смотреть на меня и Лестка. Разве не говорил ты, будто бы я красива, так что все обязаны восхищаться моею красотой?
Спицимир поднял голову с колен супруги.
— Милая, — изумленно промолвил он. — Неужто и тебя укусила змея власти?
Она же ответила ему твердо, как никогда до этого:
— Запомни, что у меня два сына: Наленч и Лестк.
И говорят, что именно так, чуть ли не в один миг судьбу красивой, дикой и сильной женщины перечеркнули слова не менее красивой, но слепой и беспомощной жены Спицимира. Так играет нами судьба, которую некоторые называют роком или предназначением…
Тем временем случилось неожиданное потепление, которое длилось десятка полтора дней. С утра ярко светило солнце, по ночам же не было мороза, который придержал бы таяние снегов. Так что широко разлились даже самые малые речки, крупные затопили своими водами широкие пространства земли, неся в своих грязных стремнинах разваленные дома, бревна, трупы животных и утопленников, подмытые по берегам могучие дубы и ольхи. Набухли водой болота, и чуть ли не каждая вёска или град, что размещались на возвышении, на какое-то время сделались доступными только для лодок.
И как раз в такую вот теплую, предвесеннюю ночь во время полнолуния, бредя через таящий по лесам снег, добрался Спицимир до подножия Вороньей Горы и в царящей в округе тишине слышал болтовню ручьев, стекающих с вершины, где таяла толстая снеговая шапка. Спицимира сопровождал Тачала и трое воинов в черных плащах; поначалу он хотел забрать их больше, но лестк не соглашался. Ведь Спицимир сомневался в бессмертии Пестователя и скрывал в себе опасения, что Тачала прибыл к нему не по приказу Даго, но по указанию Зифики, которая желает заманить его в ловушку, убить и тем самым открыть для себя врата Гнезда и познании. Тем не менее, по совету своей жены, он отправился на встречу, хотя теперь, у подножия зачарованной горы приказал воинам обнажить мечи, да и свой тоже вынул из ножен.
Тачала никакого беспокойства не проявлял. Он направил коня на узкую тропу и начал по ней подниматься наверх, а подкованные копыта его жеребца громко стучали по камням. На самой вершине горы горел костер, который снизу был похож на искорку, но чем более приближались они, тем и он становился большим и большим. У костра прибывшие никого не увидели. Тот, кто разжег его, подбросил множество дров, а сам скрылся среди деревьев или же укрылся за могучим стволом Макоши. Костер пылал рядом с плоским валуном, на котором, как слышал Спицимир, слагали чкловеческие жертвы. Спицимир боялся этого места, испуг чувствовали и его воины, ведь тут — куда не повернись — кружили замерзшие и голодные духи из Нави. Но если Даго Господин и Пестователь вернулся из Нави, Спицимира никак не удивляло, что именно тут пребывал и что как раз здесь желал с ним встретиться.
Фыркали лошади, побрякивали стремена, конь Спицимира заржал, а сверху ему ответило ржание какого-то другого коня. То есть, кто-то был на вершине, кто-то конный, кто-то осторожный.
Вплотную, конский живот против конского живота, стали прибывшие на верху Вороньей Горы, прекрасно видимые в сиянии горящего костра.
— Это ты, светлый наш господин? — крикнул Спицимир в чернь, где находился расколотый ствол Макоши.
Почти что бесшумно из темноты появился десяток всадников в белых плащах лестков. Вооружены они были копьями и миндалевидными щитами, на них были куполообразные шлемы с наносниками, так что никого узнать было и нельзя. Только на одном не было шлема, а его белые волосы бросались в глаза, несмотря на ночную темень. Свет луны осветил лицо этого человека, и Спицимир узнал в нем Даго.
— Спицимир, ты вызвал меня их Края Мертвых, — услышал он громкий, знакомый голос. — Чего ты от меня хочешь?
Задрожали от страха воины Спицимира, поскольку всадники на возвышенности походили на упырей или духов. А вдруг сейчас они бросятся на них, чтобы высосать их кровь, сожрать плоть?
Спицимир бросил на землю обнаженный меч, так что тот зазвенел на камнях. Потом отбросил щит, копье, стащил с головы шлем и тоже бросил на землю. Затем соскочил с коня и припал на одно колено.
— Вернулся я из места, откуда никто не возвращается, разве что привидением или упырем, — услышал он голос Даго. — И вызвал меня из Нави глас моего страдающего народа, дабы проявил свой гнев против тех, что притесняет его. Народ дал мне свою плоть и свою кровь, потому-то я жив, как и вы все. Подойди, Спицимир, коснись моего тела, и ты убедишься, что во мне течет кровь.
Сказав это, Даго сошел с коня и медленно направился к стоявшему коленях Спицимиру.
— Господин мой и повелитель, — бормотал Спицимир, — закрыл я перед врагами твоими врата Гнезда и Познании, а супруга моя полюбила твоего Лестка, словно собственное дитя. Один лишь раз уселся я на твоем троне, но ненадолго и только лишь ради шутки. Вот только чем же является моя маленькая вина по сравнению с изменой Кендзержи, по отношению к измене Авданцев и Палуки, которые надели короны комесов. Позволь мне быть десницей гнева твоего.
Даго подошел к покорно ожидавшему Спицимиру, положил свои руки ему на плечах, и тогда почувствовал Спицимир их тепло, и уже знал он, что перед ним по-настоящему живой человек.
— Разве не советовал я тебе, господин, не ехать в Плоцк, ибо ждет там тебя предательство? — спросил Спицимир.
— Именно так ты говорил. И это было правдой. И слышал я твой голос даже в Нави. И голоса многих иных людей. Потому-то я и вернулся к сам.
— Что должен я делать, господин мой?
Он долго ожидал ответа. Трещали сырые дрова в кострище, разбрасывая искры, которые взлетали в небо и там исчезали, словно духи.
— Приготовь, Спицимир, два кувшина с ядом и плотно их закупорь. Еще приготовь два пустых ящика, их оставь открытыми. Вышли посланцев к Авданцам и к Палуке, и пускай каждый из них возьмет с собой запечатанный кувшин с ядом и пустой ящичек. Пускай каждый из них скажет: что выбираете? Предпочитаете выпить яд или отослать корону комеса Даго Господину и Пестователю, который вновь находится в Гнезде, призванный плачем народа своего. Тот, кто пришлет ящик с короной комеса, будет помилован. Тот же, кто этого не сделает, умрет в наистрашнейших муках. Пускай те, кто желает избежать гнева моего, соберут все войска и направят их к Серадзи, чтобы победить князя Карака. Сам он пошел на Мазовию, но мы перекроем ему обратный путь.
— Так и сделаю, господин. Они получат на выбор: яд или пустой ящик для короны комеса.
— Поищешь лестков, что прячутся по лесам от мести савроматов, и соберешь их в Гнезде. И пускай не станут помехой этой цели ни разлившиеся воды, ни болотистые дороги, ибо каждого, кто в эти дни погибнет ради моего дела, я смогу отозвать из Нави.
— Все так и сделаю, господин.
— В Гнезде сейчас остановился крупный караван купцов-муслиминов, которые после оттепели собираются отправляться на север к эстам или же к Висуле и в Витляндю. Передашь им, чтобы они немедленно выходили на Крушвиц, несмотря на топкие дороги. Дашь им два десятка замаскированных воинов, а командовать ними будет эта вот женщина по имени Клодава и два ее сына.
Из ряда лестков неспешно выехала рослая женщина в одеянии воина, а за ней вышло двое юношей в новых кольчугах и шлемах с наносниками.
— Госпожа Клодава знает, что ей делать, когда с двадцатью твоими, но переодетыми, воинами очутится с караваном в Крушвице. Ты же, Спицимир, соберешь свои войска и без особой спешки отправишься под Крушвиц, где буду ожидать тебя я. Вместе мы пойдем на Карака, победим его и возьмем добычу.
— А Зифика, светлый мой господин? А Херим?
— Херим ни в чем не виновен, и он сохранит свое положение и власть. Когда я умер, и меня ободрали донага, это он покрыл меня своим плащом, чтобы не покинуло меня тепло жизни. А имени Зифики не упоминай. Думай о ней так, словно ее уже нет. Пошли к ней, в Крушвиц, кого-нибудь объявить при всем народе, что я, Даго Пестователь, назвал ее умершей, а считается ведь лишь то, что было названо. Так что пускай живет и вместе с тем не живет, поскольку это увеличит ее страдания.