— Пора уже, Пестователь, — сказала Арне, — поднимаясь с ложа и ставя ноги на мягкой шкуре, покрывавшей пол. — Погляди в окно. Уже начинает смеркать.
Даго потянулся голым телом и облизал губы, заболевшие от страстных поцелуев. Вот уже месяц — с короткими перерывами на выезды в лес и встречи с лестками, а потом на встречу со Спицимиром на Вороньей Горе — пребывал в стыдном доме в Крушвице и занимался любовью с этой женщиной. Не думая о грозящей ей опасности от Зифики и Кендзержи, Арне приняла Даго, как только тот появился, она отдала ему собственное тело, предоставила вести, полученные от посетителей ее заведения. Это Арне помогла Пестователю организовать тайные встречи с лестками, преследуемыми савроматами; это она заплатила савромату, который из парадного зала двора украл для нее меч Тирфинг. «Я должен благодарить женщин за все зло и за все добро, — сказал ей как-то Даго. — Зифика навлекла на меня зло; Клодава и ты, Арне, открываете мне дорогу к трону. Знаешь, как я тебя называю? Повелитель Борделя, Отец Гулящих Девок. Никогда не пойму, почему обычные девки сохранили в отношении меня больше верности, чем те люди, которым я дал плащи воевод. Поверь мне, Арне, что если я когда-нибудь вновь взойду на трон, любая гулящая скорее сможет найти у меня понимание, чем самый пышный комес. А может, мир — это огромный бордель, в котором только девицы не строят из себя, будто бы являются чем-то большим, чем гулящими девками, и потому остаются наиболее честными?».
Арне чувствовала себя счастливой, что, пускай и на столь малое время, но имеет Даго исключительно для себя, и что он от нее такой зависимый. Она верила, как и все столкнувшиеся с Пестователем: да, он был мертвым, но из Нави вырвал его стон угнетаемого народа. Так что она боялась его, как обычные живые люди побаиваются мертвецов, но этот страх еще сильнее ее возбуждал и притягивал к этому мужчине. Она была готова отдать за него жизнь, хотя прекрасно понимала, что такие как он не отвечают добром на добро, поскольку их великие стремления заставляют жить их за пределами добра и зла.
Даго одевался быстро, но тщательно. Он натянул обтягивающие шерстяные штаны, льняную рубашку и надел фуфайку, на которой, ничего не зажимая, прекрасно лежала мастерская кольчуга, сделанная из сотен меленьких колечек. Он затянул кожаный пояс с коротким мечом, на плечо повесил ремень с Тирфингом.
— Ты не знаешь, что делает Херим? — спросил он у Арне.
— Все так же притворяется больным. А сегодня Зифика избила Людку, поскольку та сказала, будто бы ты, якобы, вышел из Страны Мертвых.
Даже Херим понятия не имел, что Пестователь скрывается в Крушвице, у Арне. Зато в борделе знали про всякое происшествие во дворе королевы, девки умели вытянуть из каждого, кто здесь бывал, все новые сообщения и даже сплетни и слухи.
Какое-то время Даго размышлял над тем, не надеть ли на голову куполообразный шлем с наносником, купленный ему Клодавой, но отложил его в сторону.
— Расчеши мне волосы, — попросил он Арне. — Сегодня я хочу быть красивым.
— Ты всегда красив, Пестователь, — с уверенностью заявила та.
А потом долго долго расчесывала его белые длинные волосы, которые еще вчера вымыла в пахнущей травами воде, так что они сделались пушистыми и мягкими.
— Пришли мгновения гнева моего, — произнес Даго, подставляя голову под гребень Арне. — Скажи, чего ты желаешь в замен за добро, которое я получил от тебя? Говорят, что не имеет значения, что человек говорит в момент гнева. Но мой гнев будет отличаться от гнева других людей. Одних я призову к жизни, а у других жизнь отберу. У одних все отберу, а другим все дам. Так что же я должен дать тебе?
— В свой двор ты меня не возьмешь, так как все сразу же догадаются, что прятался в борделе. Даже Госпожа Клодава не знает, где ты проживаешь. Нельзя, чтобы кто-нибудь говорил, что ты прибыл не из Нави, а их стыдного дома. Я же хочу, чтобы ты позволил мне перевести мой бордель из Крушвица в Гнездо. Тогда я буду ближе к тебе, ты же, как только пожелаешь моего тела, сможешь меня позвать.
— Так и станется, — заявил Даго. — А когда я тебя вызову, расскажешь, о чем говорят возвышенные мною люди, что говорят обо мне мои приятели, над чем подсмеиваются, чего боятся. Только в борделе люди показывают свое истинное лицо, я же хочу знать правду.
— Так и станется, — повторила Арне слова Пестователя.
А когда сделалось совсем темно, она подала ему серый плащ с капюшоном, сама накинула на себя такой же, и оба они покинули посад, направляясь к вратам града. Из борделя они вылезли по лестнице из заднего окна прямо на берег озера. Внизу, в большом зале, слишком ного было савроматских воинов. Некоторые из них лапали голых проституток, но большая их часть просто упивалась на умор, чтобы подавить в себе страх перед грядущим. Ведь когда Кендзержа открыл им ворота Крушвица и признал Зифику своей королевой, им казалось, что быстро побратаются со здешним народом, возможно, навсегда уже останутся в этом богатом граде за крепкими стенами. Но Зифика, дабы пробудить послушание местных, с самого начала заставить их три десятка виселиц и повесила на них тех, которых градодержец обвинял в том, что они остались лестками. Были ли они и вправду в чем-то виноваты, устраивали ли заговоры против Зифике и савроматам — никто им ничего не доказывал. И как раз с того момента, может, как раз потому жители града стали пришельцев избегать, закрывать перед ними двери своих домов, не проявлять гостеприимства или благожелательности. А позднее пришло известие, будто бы Пестователя вызвали из Страны Мертвых, и вскоре он прибудет в Крушвиц, чтобы судить живых. И тогда-то савроматы испытали чуть ли не материальную враждебность — отпадали только что приколоченные подковы к копытам лошадей, находили порезанные ножами кожаные седла и подпруги; чужаки боялись в одиночку ходить по вечерам по узким улочкам посада. Теперь же остатки савроматской армии ушли в Мазовию, а оставшиеся воины понимали, насколько они немногочисленны и слабы, и что они обречены на то, чего, казалось, желали им все в этом граде — на дни гнева Пестователя.
— Вьюноша к королеве веду, — заявила Арне стражу у ворот.
Тот ее узнал. Он тоже знал, что королеве должны привести молодого человека, как это уже неоднократно бывало. На внутреннем дворе горели факелы, конюхи разносили корм лошадям в конюшнях. В двух местах горели костры, у которых устроилось по нескольку воинов. На валах стражу держали немногие верные Зифике савроматы. Даго размышлял над тем, где находится Госпожа Клодава и два десятка лестков, которых в Крушвиц завели тайком, вслед за купеческим караваном. Быть может, они прятались в конюшнях, а может уже были во дворе, спрятавшись в парадном зале или в какой-то из комнат.
Во внутреннем дворе, на балке, выступающей из-под крыши одной из конюшен, кто-то висел в веревочной петле.
— Это Кендзержа, — шепнула Арне.
— Значит, не придется пачкать своего меча, — так же, вполголоса, ответил ей Пестователь.
У входа в громадный двор на страже не было никого. В обширных сенях внизу горел один лишь маленький светильник, второй находился на площадке лестницы, ведущей на второй этаж. Повсюду царил полумрак, ниоткуда не доносилось ни единого людского голоса, как будто и не здесь жила владычица Мазовии и части державы полян. Во времена Пестователя, всякий двор, в котором он находился, пульсировал жизнью; в коридорах и сенях сидело и крутилось множество лестков, прибывали сборщики дани и владыки за приказами, днем и ночью народ работал в канцелярии, принимая гонцов, высылаемых во все концы страны и к чужим народам. Неужто неожиданно исполнилось заклинание, произнесенное могущественным чародеем — и Зифика уже была мертва?
В сенях второго этажа они вступили в лужу какой-то липкой жидкости, похоже, человеческой крови. Они поняли, откуда та взялась здесь, когда перед дверью в комнату Зифики увидели переодетых савроматами двух сыновей Клодавы. «Вот насколько беззащитен всякий проигрывающий», — подумал Даго и неожиданно вспомнил мгновения, когда его, словно обитую на охоте серну, конееды тащили привязанным к палке за руки и ноги.
Арне постучала в двери комнаты Зифики и, не ожидая разрешения, толкнула их сильной рукой. Вместе с Пестователем она очутилась в давней комнате Ольта Повалы Самого Старшего. Здесь горели целых четыре светильника, Зифика же стояла у открытого окна и глядела в черное небо. Она повернулась к прибывшим и спросила:
— Это ты, Арне?
— Я, госпожа. Привела мужчину, — Арне поклонилась и быстро вышла в сени, закрывая дверь.
Мужчину в плаще с капюшоном отделала от Зифики вся длина комнаты и небольшой столик с лежащей на нем Андалой. Меч Зифики стоял неподалеку от двери. Над широким ложем, покрытым медвежьей шкурой, висел золотой лук аланов и колчан со стрелами. При женщине имелся только длинный стилет.
— Через мгновение сам убедишься, живая я или мертвая, — отозвалась Зифика, резким движением расстегивая мужскую шелковую рубаху и обнажая свои груди.
— Ты мертвая, — сказал прибывший.
Он сбросил капюшон с головы, затем резко сдернул с себя серый плащ. И вот уже Пестователь встал перед Зификой в кольчуге, с мечом, висящим на ремне, в обтягивающих красных штанах, в широком поясе на бедрах, с которого свисал короткий меч. Зифика не проявила страха. Могло казаться, что все ее окружающее и ее же ожидающее, каким-то образом ей совершенно безразлично.
— Убей меня мечом, — произнесла она чуть ли не с мольбой в голосе.
Даго положил ладонь на рукояти Тирфинга, но не стал вынимать его из ножен.
— Зачем же убивать кого-нибудь, кто и так уже мертв, — с издевкой заметил он.
И долгое время стояли они друг напротив друга, ничего не говоря, только глядя один на другого. Даго не сделал шага вперед, она даже не потянулась к стилету, чтобы защититься. Потому что в этот момент и она сама поверила, будто бы Даго вызвали из Нави, а такого человека нельзя победить, нельзя просить у него милости или оставить жизнь. Собственными глазами видела она его обнаженное, мертвое тело, а теперь вот он стоял перед нею живой, такой же, как перед смертью. И кто знает, как долго бы застыли они: он — без чувства какой-либо радости, которую должна предоставлять месть, она же — с чувством, что в ней и вправду что-то отмирает, поскольку была не в состоянии шевельнуть ни рукой, ни ногой, не могла она произнести хотя бы слово. Но тут за спиной Даго неожиданно открылась дверь, и вошел Херим в кольчуге, на голове шлем, на поясе меч, в белом плаще лестка. Перед собой он подталкивал Людку, что держала в руке позолоченный кувшинчик.