— Врешь, Микора. Возможно ли такое, чтобы Любуша и три недорослые девицы проехали всю нашу страну, и никто этого не заметил? Мы умеем поймать любого шпиона, который, насланный Сватоплуком, пересекает наши границы, и невидимым сделался крупный воинский отряд? Ведь этим людям дважды пришлось бы пересекать наши границы. Один раз, чтобы добраться до окрестностей Гнезда, а второй паз, убегая с Любушей и моими дочками. Плохо я поступил, делая Великим Канцлером никакого человека, каким ты и являешься, Микора. Воистину, у твоего младшего брата, Яроты, ума гораздо больше. Он тоже сын Херима, но, в отличие от тебя знает даже язык тевтонцев, отличается хитроумием, умеет на восковых табличках читать наши руны, а так же обладает знакомством с письмом ромеев. Опасался я давать слишком большую власть людям излишне шустрым, чтобы не воспользовались они ею против меня. Вот только кажется мне, что гораздо хуже давать эту власть людям никаким, глупым.
Опасался Микора за свою дальнейшую судьбу и действительно много делал для того, чтобы получить хоть какое-то сообщение о судьбах Любуши и дочерей Пестователя. И однажды, как говорится, и для него засветило солнце. Донесли ему, что Любуша с дочками Пестователя скрываются в граде Руда, где градодержцем был давний лестк по имени Творек, а весь град и его окрестности подчиняются власти воеводы Ченстоха. Этой вестью Микора не поделился ни с Петронасом, ни с кем другим, но прежде всего — не сообщил обо всем Пестователю. Задумал Микора, что сотворит замечательное дело, если неожиданно приведет пред лицо Повелителя его жену и дочерей. Не знал он Книгу Громов и Молний, в которой написано, что «нет ничего худшего для повелителя, когда кто-то устраивает ему неожиданность. Повелителя никогда не следует заставать врасплох, даже если такая неожиданность приятная и радостная, ибо на самом деле никто не знает, что является для повелителя радостным и приятным. Повелитель сам любит знать все и все предвидеть».
Но Микора пожелал доказать, что он хороший Великий Канцлер. А поскольку, помимо громадного количества шпионов, имелось у него почти сотня воинов в черных плащах, которых получил он после Спицимира, выступил немедленно. Выпало ему проезжать через Серадз, где правил Лебедь Рыжий. Посвятил он его в свои планы и получил еще сотню воинов. И с такой вот силой неожиданно появился он под Рудой и въехал в град.
— Правда ли то, Творек, что здесь скрывается супруга Пестователя, Любуша, и три ее дочери? — спросил Микора.
— Нет, — гордо ответил ему Творек. — А правда такова, что пребывает у меня в гостях жена нашего повелителя и три его дочери.
— Выдай мне их немедленно, если не желаешь умереть.
— Она имеет право пребывать у меня здесь так долго, сколько ей захочется. Она не невольница, которая сбежала от своего хозяина, она — владычица. Покажи мне приказ Пестователя, написанный на восковой табличке.
У канцлера Микоры такого приказа не было. Не заставило его задуматься то, что обычный градодержец осмеливается держать у себя Любушу и ее дочек. Не услыхал он и иронии в вопросе о приказе Пестователя.
Разгневанный непокорностью, Микора неожиданно вытащил меч из ножен и рубанул им Творека по голове, так что тот бездыханный упал на землю. Солдаты Микоры в черных плащах закинули зажженные факелы на соломенные крыши дворов в крепости, возбудив тем самым огромный пожар. Все покидали горящие дома, и все они гибли от рук людей Микоры, поскольку стража в Руде была немногочисленной, зато войско Микоры было многочисленным. Схватили и трех дочерей Пестователя, а вот Любушу привалила горящая балка и, прежде чем ее вытащили, женщина скончалась от удара и от ожогов.
Счастливцем чувствовал себя Микора, направляясь в Гнездо в компании трех девиц-подростков, которых он окружил опекой и лаской. «Вот же удивится Даго Господин, когда увидит вас пред своим лицом», — много раз повторял он дочкам Пестователя. Не знал он, что известие о смерти Любуши добралась до Гнезда раньше, чем он, и что народ плакал по ней, ибо она никого и никогда не обидела. Не знал он и то, что во втором посаде Гнезда приказал Даго Господин возвести новую виселицу. Как только Микора пересек врата Гнезда, согды схватили его и связали, дочерей же Даго Господин расцеловал, громко выражая свое сожаление смертью Любуши.
В полдень следующего дня вокруг новой виселицы собрались чуть ли не все обитатели Гнезда. Вывели из подвала Микору и поставили пред Даго Повелителем, который сидел на табурете, окруженный согдами.
— Что сотворил ты, несчастный? — громко спросил у Микоры Даго Пестователь.
— Спас и привел в Гнездо трех твоих дочерей, — ответил на это Микора, которого, связанного, держали согды.
— Мало чего стоят дочери, если нет их матери, — ответил на это Даго Господин.
— Так случилось, что она погибла в огне, — заметил на это Микора.
— Любил я ее, — заявил Даго Господин. — И приказал тебе разыскивать ее. Но не сказал, чтобы ты нашел ее мертвой. Разве не следовало вначале сообщить мне о месте, в котором скрывается Любуша, чтобы я мог вызвать Творка, спасая ей жизнь. Или, возможно, ты был в сговоре со Сватоплуком?
— Нет, господин, — решительно заявил на это Микора.
Ночью трое согдов раскаленным железом припекало Микоре бока, грудь, спину и чресла, а Петронас вместе с младшим братом Микоры, Яротой, задавали ему вопросы. Потому, когда Микора встал перед толпой, собранной на посаде, знал он, что ему следует говорить. Одет он был в льняную рубаху и тулуп, так что никто из толпы о пытках не знал. Все видели только лишь то, что он едва держится на ногах, а лицо было почти что серым — явно от страха.
— Так ты говоришь, что это не Сватоплук приказал похитить мою жену, — подхватил Пестователь слова Микоры, поскольку не желал войны со Сватоплуком. — Но, быть может, кто-то из моих сыновей был замешан в похищение?
— Нет, господин.
— Кто же тогда истинный виновник?
— Творек, градодержец Руды.
— Творек? — презрительно пожал плечами Пестователь. — Да разве осмелился бы Творек поднять руку на мою супругу?
— Это он, повелитель. Он был одним из тех, которые вместе с тобой отправились сражаться против мардов, а потом завоевывали Крушвицу, Гнездо, Познанию и Калисию. Многих из них ты щедро наградил, дал им землю и грады, сделал воеводами. Но не поровну разделил ты свои милости, так что многие имеют к тебе претензии, что не всех одинаково возвысил. Вот они и приказали Творку похитить твою жену и дочек, чтобы вынудить от тебя большие почести.
— Известны ли мне их имена? — спросил Пестователь.
— Их записали мой брат Ярота и Петронас.
На посаде, где Пестователь проводил суд над Микорой, много было лестков или таких, которые лестками звались. Испытали они страх при мысли, что, возможно, и их имена записали Ярота с Петронасом, ведь многие из них поговаривали, что Пестователь позабыл о давних лестках, возвышая чужаков, таких как Петронас, или совершенно новых людей, которые никогда не воевали рядом с ним.
— Огромна людская неблагодарность, — с печалью произнес Даго Господин. — Это правда, что ни у одного повелителя нет истинных друзей. — А после того Пестователь воззвал к собравшемуся народу: — Скажите, что должен я сделать?
— Отбери у них грады, отруби им головы, а их имения раздай среди народа, — раздался вопль.
Долго слушал Даго Пестователь эти крики и предложения, когда же люди выкричались, либо забелели у них горла, сказал он Микоре:
— По твоей причине погибла моя жена, Любуша. Назначь сам себе наказание.
Микора знал уже, какое наказание присудил ему ранее Даго Повелитель. Потому, без тени сомнений, подошел он под виселицу, влез на пенек, сунул голову в петлю и сам отпихнул пенек из-под своих ног, так что стиснулась петля у него на шее, и закачался он на веревке.
Даго Господин вернулся в собственные покои, приказав, чтобы тело Микоры два дня оставалось на виселице — к науке и предостережению. В Гнезде же стали говорить: «Как же лгут те, которые говорят, будто бы Господин наш страдает Отсутствием Воли».
В тот же еще день сказал Даго Господин Петронасу:
— Вызови ко мне тех лестков, которые воевали со мной и получили множество отличий. Ты, Петронас, моя правая рука, и тебе известно, что в правой руке держат меч. Месяц или чуть подольше стану плакать я по Любуше, а потом женюсь на Зоэ.
— Так и будет, повелитель, — склонился перед ним Петронас.
Рассказывают, что с того дня огромный страх пал на лестков, и тех, что сделались богатыми, и тех, кто не был возвышен. По красному ковру каждый из них шел к сидевшему в одиночестве на троне Даго Пестователю, а тот по языку их глаз и по языку тела узнавал, кто несет в мыслях своих измену. Говорят, будто бы на внутреннем дворе крепости стоял громадный пень, весь обрызганный кровью тех, кому Даго Пестователь приказал отрубить головы, а их грады и имущество раздал среди других людей. Еще рассказывают, что тот спас свою жизнь, кто прибыл с мешком денег, с золотом или серебром, поскольку Даго Господин нуждался в деньгах, чтобы снабдить для Петронаса тысячу конных воинов. Благодаря мешку с серебром спасли свои жизни воевода Ченстох и воевода Ольт Повала, а еще Лебедь Рыжий.
Пред лицо Пестователя явился и Порай, владетель Мазовии, привозя с собою мешок серебра. Язык тела и язык глаз его, казалось, выражали честность и откровенность. Но, чтобы удостовериться в этом, Даго спросил у Петронаса, стоящего по правую руку от трона, а потом спросил и Яготц, стоявшего по левую руку:
— Заслуживает ли доверия этот человек?
— Да, господин, — сказал Петронас.
— Нет, господин, — сказал Ярота. — Знакомо мне письмо ромеев, и я просмотрел записки, сделанные когда-то моим отцом, а твоим Канцлером, Херимом. Из них следует, что Херим не послушал тоего приказа, и не приказал удушить детей королевы Зифики, а укрыл их в Плоцке. Что ты сделал с ними, Порай?
Порай был уже человеком старым. Вроде как, глянул он на Петронаса и потерял сознание. Четверо согдов вынесло его из парадного зала в отдельную комнату. Даго Господин приказал поставить у двери этой комнаты четырех согдов, так как решил расспросить Порая, когда тот вновь обретет силы и язык.