Похоже, прежде чем поджечь град, велеты выкатили из дома Пакослава бочки с пивом и сытным медом, упиваясь почти до потери сознания. Теперь, когда их застали врасплох, волки защищались вяло и беспорядочно. Командирам никак не удавалось сформировать их в отряды, все были охвачены паникой. Воины Пестователя отрезали им дорогу к лошадям, оставленным на довольно отдаленном от града пастбище. Так что командовавший дружиной Петронас мог рубить велетов будто речной камыш.
Для глядевших с правого берега стало очевидным, что Петронас не поверил Маджаку. Македонец предвидел, что тот повернет и будет искать возможности отомстить. В связи с этим, Петронас укрыл свои отряды в лесу к югу от Любуша и ожидал, пока войско волков не вернется, пока не почувствует себя безнаказанным и ничем не угрожаемым. Поджог града стал для него наилучшим знаком того, что велеты уже ограбили град, что они, скорее всего, пьяны и действуют не как один кулак. Густая тьма позволила Петронасу подойти на самый край светового круга от пожара, а потом неожиданно воины Пестователя погнали своих лошадей галопом, словно гром с ясного неба, напав на воинов Маджака, бродящих туда-сюда вокруг горящего града.
Без приказа, как бы бессознательно, воины любушан, а так же несколько десятков воинов Палуки и Лестка, возбужденных видом резни волков, пожелали принять участие в бою; они запрыгнули в лодки и на плоты, чтобы переплыть на левый берег и помочь воинам Пестователя. Вместе с ними поплыла и старшая дочка Пакослава — то ли для того, чтобы сбежать от супружества с Лестком, то ли для того, чтобы искать отца в страшном пожаре.
Те, у кого было хорошее зрение, окриками сообщали остальным о происходящем на левом берегу. А там сражался Петронас, без шлема, с развевающимися белыми волосами. Те же, кто переплыл на левый берег, рассказывали потом про бой македонца с Маджаком. Великий вождь велетов изо всех сил бежал к коню, оставленному им на пастбище. Но высмотрел его Петронас, догнал и рубанул мечом по шее, по обычаю Пестователя отделяя голову от туловища. Эту голову, уже без волчьего черепа, насадил на копье кто-то из его воинов и показывал ее сражающимся, чтобы своим прибавить сил, ну а велетов еще сильнее напугать. Конюхов, стерегущих лошадей, тут же перебили, и перепуганные громадным огнем животные тут же разбежались по округе. Рассказывают, что потом любушане пару дней выискивали их по полям и лесам, пока, в конце концов, не собрали более тысячи штук, что было громадным богатством. Раздавлена была великая армия Маджака, жизнь сохранили только те из волков, которые успели добраться до темноты и до опушки леса. Из всей четырехтысячной орды, вроде как, всего тысяча воинов вернулась в свои дома. Таким образом доказал Петронас, что и левый берег реки, где остались развалины града Любуш, тоже принадлежит Пестователю.
Утром все это время моросящий дождь пригасил пожар града, в результате чего всю округу затянуло черным, смрадным дымом, который покрыл побоище и сотни валяющихся на поле убитых воинов. Объезжавшего место боя Петронаса сопровождал согд с копьем, на котором была голова Маджака. Так праздновал свою победу Петронас, одновременно позволяя своим людям, равно как и тем, что прибыли ему на помощь через реку, обдирать трупы. Любушанам он сообщил, что они могут остаться здесь, отстроить дома и защитные валы, поскольку этот кусок левого берега Одры с этих пор принадлежит полянам.
А потом как-то так случилось, что Петронас неожиданно встретил девушку необычайной красоты, которая, вместе с несколькими любушанами, чего-то очень тщательно искала в еще дымящихся горелых останках дворища Пакослава. Руки у девушки были в золе и грязи, на щеках полосы сажи, но, несмотря на все это, поразила она Петронаса своей красотой, полными алыми губами, большими зелеными глазами, благородством черт, гибким телом и длинными светлыми, заплетенными в косу волосами.
Спросил ее Петронас:
— Что делаешь здесь ты, какая красивая и юная? Ты походишь на девушку из высокого рода. Чего же ты ищешь в этом сожженном граде?
— Я разыскиваю своего отца, старосту Пакослава, который, как мне сказали, выбрался в град за своими сокровищами, где, похоже, и застали его велеты. Быть может, развалины нашего дома прячут его останки. Мне бы хотелось похоронить их надлежащим образом. Сама же я — Рута, господин, дочка Пакослава.
Тут же нашлись желающие, которые рассказали Петронасу про таинственное исчезновение старосты Любуша, а еще о том, что здесь, в граде, ожидают найти его тело. Не видели они особого смысла в том, чтобы копаться в пожарище, поскольку тело Пакослава, которого возвращение велетов застало врасплох, могло лежать очень глубоко под развалинами. Но они испытывали жалость к Руте и желали ей помочь в обнаружении отцовского тела.
— Госпожа, — прервал их рассказ один из воинов Лестка, говоря это укоряющим тоном, — пора тебе возвращаться на правый берег, на твою свадьбу с нашим повелителем, Лестком.
Петронас был изумлен:
— То есть как? Неужели свадьба Лестка с дочерью Пакослава, Живой, не состоялась?
— Нет, почему же, господин. Он уже женился на дочке исчезнувшего старосты града Любуша. Но вот теперь он решил жениться еще и на второй его дочке.
У Петронаса в Гнезде имелась жена, дочь короля Арпада, которая родила ему сына Семомысла. Но разве не было законом в этой стране, что мужчина из богатого рода мог иметь нескольких жен? Понравилась ему эта девушка, разыскивающая тело своего отца в руинах града Любуш. Она сама была из благородного семейства, так как была дочерью старосты Пакослава. Так что подумал Петронас: «А может, когда-нибудь, благодаря браку с ней, я получу право на всю Землю любушан и отберу всю эту страну у Лестка?». И охватил го страшный гнев, когда дошло до него, что едва-едва отгуляв одну свадьбу с дочкой Пакослава, захотел внезапно Лестек взять в жены и вторую дочь исчезнувшего старосты. Со злостью вспоминал он, как эти двое, вроде как великаны, Палука с Лестком, бездеятельно торчали на правом берегу, пока он сражался с Маджаком и победил того. «Это я первородный сын Пестователя, — подумал он еще. — Меня родила Дикая Женщина от семени Пестователя, и стал я великаном из великанов. И докажу это не словами но деяниями».
— А желаешь ли ты, госпожа, своей свадьбы с Лестком? — спросил он у Руты.
Девушка жестом указала ему на голову Маджака, торчащую теперь на копье согда.
— Этого человека мой отец предназначил в мужья либо моей сестре, либо мне. Меня не спрашивали, желаю ли я того. А ведь этот человек наполняет меня отвращением.
И вправду: ужасно выглядело лицо Маджака без своего волчьего черепа. И вовсе не потому, что голова была отрубленной от тела, окровавленной и мертвой, с выпученными глазами. У Маджака были густые волосы, которые не расчесывались уже несколько лет, они сбились в вызывающий отвращение огромный колтун, от которого велет, по-видимому, боялся избавиться, поскольку считалось, будто бы это может привести к скорой смерти или болезни.
— Не спрашивали меня точно так же, — прибавила Рута, — желаю ли я быть супругой Лестка. Мой отец желал породниться с семейством Пестователя, вот и отдал ему мою сестру. Но Лестек пожелал себе в жены еще и меня.
Взял себя в руки Петронас и спокойно заявил:
— Приказал Даго Пестователь, отдавая Землю любушан своему сыну Лестку, чтобы взял тот в жены дочь Пакослава и, тем самым, связал свою кровь с кровью любушан. Но он ничего не говорил про свадьбу прямо с двумя дочерьми старосты. Твой отец, Рута, сдал без боя свой град власти Лестка, который, в свою очередь, не смог защитить его от Маджака; потому-то выслали меня, Петронаса, чтобы я защитил его от смерти. Пестователь будет рад, если дочь такого знаменитого старосты очутится при его дворе в Гнезде.
Он повернулся к сопровождавшим его воинам и приказал привести для Руты одного из коней армии Маджака. Он уже принял решение, что Рута отправится в Гнездо.
Несколько воинов из Познании стало громко протестовать, опасаясь гнева своего господина за то, что позволили они забрать у того его будущую жену. Но Петронас приказал своим воинам наказать их батогами, посадить на плот и отправить на правый берег.
А там, на высоком обрывистом месте было вымощено место, с которого Лестек с Палукой могли видеть все, что происходит на левом берегу. Оба уселись на принесенных для них конских седлах, над их головами растянули тент, чтобы не докучал им до сих пор сыплющийся мелкий дождь. Но оба мало чего могли увидеть, так как дым от гаснущего пожара черным облаком покрыл поле и луг, на которых разыгралась битва, и где Петронас праздновал свою победу.
Лестек — о чудо! — на первый взгляд с безразличием принял сообщение, что Петронас забрал у него Руту, еще одну дочь-красавицу Пакослава. Помня, что в гневе он совершенно напрасно убил старосту града Любуш, Лестек решил с этих пор получше следить за собой. Один только Палука видел на его желтом лице сильный румянец, который был проявлением кипящей в нем злости. Крючковатый нос покрылся капельками пота, столь сильно сражался Лестек сам с собой, пытаясь не проявить своих истинных чувств.
— Не будет доволен Пестователь, любящий мир, — сказал Лестек Палуке, — что Петронас вызвал войну с велетами. Лично я, взамен за вечный мир с волками, планировал отдать Маджаку град Любуш и левый берег, только вот все попортил Петронас. А еще он не отдал мне сундука с золотом, который мне обещал Маджак.
— Вождь волков повел себя, как изменник! — воскликнул Палука, изумленный столь странными словами Лестка. — Ты успел переправиться через реку, но вот меня Маджак хотел осадить в граде.
— А откуда ты знаешь, как он на самом деле поступил бы с тобой? — спросил Лестек. — А может и тебе позволил бы спокойно переправиться на правый берег? Похоже, ты ведь не испытывал страха, увидав приближающиеся отряды Волков. Впрочем, за валами града ты мог защищаться, а я пришел бы тебе на помощь или же заключил бы с Маджаком мир на более выгодных условиях, чем Петронас.