…На большом камне у ворот святыни сидел ворожей в белой хламиде, с седой бородой и длинными седыми волосами, на которых была кожаная повязка с кусочком янтаря, подарком от Голуба. Было это нечто вроде Священной Андалы, которую сам князь носил в качестве знака власти.
— Чего вы хотите? — тихо спросил их ворожей.
— Правды, — отвечала Хельгунда, поскольку Милка научила отвечать ей именно так. Хельгунда еще никогда не была в контине, а Милка захаживала туда неоднократно.
Хельгунда подала ворожею жбан с медом, тот поднялся с камня и провел женщин в святыню, где посредине мерцал обложенный камнями очаг. В него не подкладывали дрова, а только древесный уголь, чтобы не было дыма. Зато на жар сыпали сушеные травы, из-за чего святыня изнутри была заполнена ошеломляющим запахом, вызывающим головокружение, а то и потерю памяти.
— На землю, — приказал ворожей.
Когда женщины подчинились, он отодвинул багровую занавеску и показал им стоящую в углу черную деревянную статую со слепыми глазами и глубокими глазницами. Черты лица были едва различимы, поскольку бог был очень старым, истертым дождями и снегами. Тем не менее, Хельгунда почувствовала, что от этой темной фигуры исходит какая-то огромная сила.
— Гляди, — шепнул ворожей Хельгунде.
В огромный серебряный рог, подвешенный на шее фигуры, он влил из жбана принесенный нею сытный мед. Содержимое целого жбана исчезло в этом роге, и на землю не пролилось ни капельки. Неустанно кланяясь богу, ворожей заглянул в рог, затем повернулся к Хельгунде и сказал:
— Все намного хуже, чем ты думала, княгиня…
Он узнал ее, хотя она здесь не была ни разу, хотя пришла сюда переодевшись.
Тогда она спешно вручила ворожею золотой перстень. Тот кивнул, в знак того, что согласен начать ворожбу, затем жестом руки приказал Милке покинуть святилище.
— Сядь, — услыхала Хельгунда шепот ворожея. — Сядь у огня и гляди в него.
Княгиня присела на корточках с другой стороны очага, а хозяин бросил на жар горсть сушеных трав; у Хельгунды даже голова кругом пошла, ей сделалось душно.
— Спрашивай, — услыхала она шепот.
Хельгунда облизала ставшие сухими губы.
— Что случилось с Пепельноволосым?
Жар между камнями неожиданно пригас. Ворожей опять бросил что-то на тлеющие угольки, и огонь снова обрел силу.
— Пестователь дал ему жизнь и свободу…
— Где он? — резко спросила княгиня. — Он обязан вернуться и занять трон.
Жар разгорелся язычками пламени, но потом снова сделался меньше.
— Голуб Пепельноволосый, последний из рода, сделал очень много доброго для ворожеев. Они взяли его под свою опеку, дали еду, одежду.
— Он обязан возвратиться на трон.
— Голуб отдал Пестователю Святую Андалу…
— Сейчас уже Андалу не носят, носят корону. Разве ты не слышал об этом? Власть у того, кто носит корону.
Ворожей молчал. Хельгунда уже не испытывала головокружение от запаха горящих зелий, наоборот, в ней вскипал гнев. Еще сегодня она прикажет Годону или Ящолту перебить ворожеев, а контину сжечь. Триглав — самый могущественный бог. Триглаву она построит здесь священный храм. Три лица и три пары глаз видят дальше и глубже, чем этот слепой бог здесь, в Гнезде.
— Зачем ты пришла? — спросил ворожей.
— За правдой, — высокомерно ответила та.
— Ты услыхала правду, можешь идти.
— Нет. Ведь это не вся правда. Кто такой Пестователь, чего он требует?
— Гляди в огонь, — приказал хозяин.
Он снова бросил горсть трав на раскаленные угли, и вновь Хельгунда испытала чувство духоты. Она напрягла взгляд, что в глазах даже начало двоиться от слез, вызванных дымом. Ей показалось, что ее схватила чья-то ладонь, мягко подняла в воздух и начала постепенно раскачивать. Княгиня чувствовала, как охватывает ее теплое облако, словно сквозь туман видела она чью-то голову, молодую, красивую, с белыми волосами. А потом она неожиданно свалилась в черную пропасть.
— …Приехал на белом коне, в золотом панцире и в белом плаще… — урчал ворожей. — У коня его четыре серебряные подковы, и где ступит он, там останется кусок золота и серебра…
— Что это еще за имя: Пестователь? — выдавила из себя Хельгунда, приходя в сознание, кашляя от запаха зелий.
— Его называют Пестователем, ибо берет он людей в свое пестование, словно мать собственное дитя. Кто спрячется под полой его белого плаща, пускай тысячи злых сил за ним гонятся, все равно в безопасности будет…
Кашляя и плача от дыма, Хельгунда выбежала из контины, и какое-то время была она словно слепая, пока Милка не схватила ее за руку и не повела наверх, в сторону града.
А вечером она вызвала к себе Ящолта с Годоном и отдала им приказ:
— Отправляйтесь в край и забирайте у людей каждую горсть зерна, каждую корову, овцу или козу. Кто будет сопротивляться — вешайте, а вёски палите. Я должна иметь запасы еды здесь, в Гнезде.
После этого княгиня закрылась в своей комнате и, раздевшись донага, улеглась на ложе под огромным одеялом, сшитым из шкурок ягнят, которые не родились, но были вынуты из утроб своих матерей. Маленькими ладонями гладила она груди, живот, бедра, радуясь, что те такие гладкие. Пестователя она не боялась. Где-то в глубине души она даже жаждала, чтобы тот как можно скорее появился под валами города, и вот тогда она выйдет ему навстречу, он же склонит голову перед ее красотой.
Но вот могла ли она быть столь уверена в прелестях своего тела, в запахе собственной кожи, в искусстве любви, благодаря которому соблазнила она стольких мужчин? А вдруг этот странный человек не такой же, как все? Может он и вправду из рода великанов, и тогда наденет ее на свой член, словно на заостренный кол и разорвет ей лоно. Опять же, как и все лестки он поклялся принести смерть повелителям и князьям. Разве не ее первую прикажет он убить и четвертовать, дабы исполнилась народная мечта?
Нет, не откроет она перед ним ворот своего Гнезда, не откроет ему и собственной комнаты, не откроет саму себя. Защищаться она будет долго, ведь Гнездо неприступно, а потом прибудет молодой красавчик Карак и поможет ей победить этого странного человека.
Глава вторая
Целый месяц кружил Гизур по краю лендицов, напрасно разыскивая Голуба Пепельноволосого. Ему приходилось избегать градов и вёсок, ибо повсюду знали его и ненавидели как такого, кто по приказу Хельгунды забирал пропитание и забирал люд в неволю, чтобы потом продать в дальних городах. Но в то же время, только обитатели этих градов и вёсок могли сказать ему, где находится князь Пепельноволосый. И с погодой ему тоже не везло: предвесенье, с его холодными ночами, с дождями, а то и снегом. С трудом добывал он корм для коня и еду для самого себя. Чаще всего, притаивался он рядом с какой-нибудь вёской или же каким-нибудь градом, нападал на одинок идущих или едущих людей, отнимал у них еду и, прежде чем убить, выпытывал про Пепельноволосого. Исхудавший, грязный, с разлохмаченной бородой и в рваном плаще он казался чудовищным призраком какого-то убитого воина, который не успокоился после смерти и превратился оборотня. Среди местного люда много преданий и легенд ходило про таковых.
Неоднократно и сам попадал он в засады, которые устраивали на норманннов лестки, но всегда удавалось ему уйти из них с победой. На его кольчуге ломались стрелы; его шлем с бычьими рогами выдерживал удары дубин, продолговатый щит защищал от копья, а длинный франконский меч пробивал кожаные кафтаны нападавших и отрубал им руки вместе с плечами.
Настал месяц травень, зазеленели деревья в пуще, луга покрылись молоденькой травкой. Конь Гизура выглядел теперь намного лучше хозяина, поскольку он находил корм, а Гизуру приходилось нападать, чтобы обеспечить себе пропитание. Будто злобный дух — мара кружил он по лесам и трактам, и даже сам уже не помнил, скольких людей загубил, но никаких известий про Голуба Пепельноволосого так и не добыл. И так продолжалось до тех пор, пока не решил он начать поиски заново, с того самого места, где князь будто дух развеялся в воздухе. Гизур отправился на Лендицкий Остров.
Гизур никогда не был трусом. Он не опасался сражения и даже собственной смерти в бою с мардами. Если бы не его столько раз проверенная отвага, разве сделал бы его князь Хок предводителем отряда норманннов, который должен был отвезти Хельгунду к Голубу Пепельноволосому? Но еще в детстве на острове Фони многократно слыхал он песни про страшных гуннов и про сражение, которое его предки должны были провести с ними на реке Висуле. В песнях этих гунны растекались по земле, будто громадная река, тысячами они пересекали степи и поля на своих маленьких лошадках, один конский живот возле другого, одна конская голова рядом с другой. И точно так же, как нелегко поставить дамбу на вздутой половодьем реке, так же нелегко победить многочисленные кочевые народы, дикие и пугающие своим числом. А разве не называли мардов новыми гуннами, и разве, подобно тем, не были эти кочевниками?
Не за себя опасался Гизур, но за Хельгунду и их ребенка, малыша Аслака, и потому решил он, что они сбежать от мардов из Гнезда. Точно так же думали и другие норманнны, но потом, когда пришла весть о победе Пестователя — отказались они от собственных опасений, и всю вину свалили на него, Гизура. А ведь он любил Хельгунду и желал ей лишь добра. Тем временем, она выбросила его, словно ненужную тряпку. И еще, она соврала, будто Аслак — это сын Голуба, а затем приказала Гизуру самостоятельно разыскать Пепельноволосого, живого или мертвого. И все это лишь затем, чтобы допустить в свое ложе новых мужчин, Годона и Ящолта.
Только Гизур не испытывал тревоги: да найдет он Голуба, живого или мертвого, привезет его в Гнездо и вновь очутится рядом с Хельгундой. И даже если не одарит она его своими милостями, как раньше, то все равно, на княжеском троне сядет его сын, Аслак, который даст начало норманннской династии. Придет время, и он узнает о своем настоящем отце и вернет ему надлежащее место в Гнезде.