Та поласкала себя по голым бедрам, провела ладонями по животу, наконец положила на холмиках грудей.
— Не лги. Я есть. Я живу.
Даго рассмеялся тихонько, как бы сам себе, своим мыслям.
— Учили меня у ромеев, что все на свете существует лишь таким образом и в такой форме, под которым было оно названо. Если скажут о ком-то: человек, то будет он человеком. Если скажут: скотина, то и убьют его как скотину. Неволю достаточно назвать свободой, и та сделается свободой, несправедливость — справедливостью, зло — добром, а добро — злом. Нет ничего помимо названия. Ведь если завтра пожелаю я назваться князем — погибну. Но ведь достаточно назваться Пестователем, чтобы сидеть спокойно на княжеском троне…
Никогда Хельгунда не поняла этих слов. И не она одна. Ибо лишь немногие обладают сознанием, что искусство управления людьми, это еще и искусство назвать деяния и вещи.
На следующий день, в благодарность за то, что привел Дунинов, Лаго Господин дал Ящолту два сундука, наполненных различным добром, и белый плащ воеводы, а потом еще два сундука золота, чтобы в краткое время создал он новое войско, сложенное из пеших и конных воинов из градов и вёсок, подчиненных до этого Хельгунде. Ремесленникам же, кузнецам, сапожникам и оружейникам из Гнезда приказал снабдить их всяческим оружием, кольчугами и панцирями. Еще он выслал посланца к Зифике, чтобы та прислала ему двести конных воинов в крепких панцирях, так как собирается он добыть и ограбить Калисию, пользуясь тем, что князь Карак все еще ведет осаду в Каррадононе мятежных богачей. Еще приказал он прислать себе много красного сукна на пошив кафтанов для своего войска.
Вести пришли к нему замечательные. Урожай везде был отличный. Несмотря на войну, прокатившуюся по краю, ни единая вёска не была сожжена, не затоптан ни единый загон с хлебами. На полях стояли стога хлеба, сена была предостаточно, а в хлевах мычала дородная скотина. Много в этом году родилось и телят, свиноматки отлично поросились. «Вот истинный повелитель, которого любят боги», — говорили люди по всему краю полян, ибо только сейчас стали добираться до них сборщики и назначать постоянную дань, определять с них число воинов и тех, кто будет вести охрану.
Ночь в ночь ходил Даго к Хельгунде и сражался с нею, прежде чем поиметь. И так это ему пошло во вкус, что каждый день с нетерпением ждал он ночи, чтобы встретиться с княжной.
Из Крушвиц прибыл Херим с сундуком, наполненным рулонами бересты, на которых были записаны известия из широкого мира.
— Что ты делаешь, господин? — с упреком сказал Херим. — Твоя супруга и госпожа, владычица Зифика, знает о Хельгунде, что живет в твоем дворище. Лишь только вооружит она те две сотни панцирных, прибудет сюда даже без твоего разрешения. Ты не можешь ей этого запретить, ведь она не простая жена, но Дикая Женщина.
И ответил ему на это Даго:
— Повелитель обладает людской и животной натурой. И это отозвалась во мне животная.
— Укроти ее, господин.
— Не могу, — признался Даго.
Сказал тогда Херим:
— Остерегал тебя Пепельноволосый от текущей в этом народе кровью карлов и великанов. Гляди, чтобы мы сами не стали малыми.
Потянулся Даго за Тирфингом, но сдержался перед тем, чтобы извлечь его из ножен, ибо ничто ему не было столь отвратительным, как мысль о карликах. Но с тех пор он уже неохотно встречался с Херимом, единственным же, кого к себе допускал, был Спицимир, которому предложил белый плащ и позволил организовать пять десятков стражей Гнезда. Этих людей Спицимир одел в черные плащи, поясняя Даго, что работа их заключается в том, чтобы сторожить в темноте ночи, а по причине этих черных плащей делаются они невидимыми.
А еще отобрал Даго у Херима досмотр за собственными и тайными делами державы, поверяя их Спицимиру, которому доверял больше. Херим же с того времени должен был поставлять лишь известия о соседних краях.
Как-то раз Спицимир принес Даго странное известие. Так вот, Зифика выехала в Мазовию и там завербовала более трех сотен конных воинов, утверждавших, что в их жилах течет кровь савроматских женщин. Признали они в Зифике дочку королевы Айтвар и не говорили о ней иначе, чем «Королева Зифика». Именно с этим отрядом Зифика должна была прибыть вскоре в Гнездо, чтобы помочь супругу добыть Калисию.
Спросил Спицимир:
— Кажется мне, господин, что слышу я от тебя невысказанный приказ.
— Неь. Ничего ты не слышишь, — разгневался Даго и выгнал Спицимира из комнат.
Со страхом подумал он, что случится, если известие о живой Хельгунде дойдет до ушей народа в Гнезде, до воинов, которые почувствуют себя обманутыми. Тем не менее, и этой ночью направил он шаги в комнату Хельгунды.
У ее двери схватила его за ноги прекрасноликая карлица.
— Ты забыл меня, господин? Это я, Милка, что приносила тебе еду, когда ты пас коров возле Черного Бора. Тогда ты поклялся мне, что сделаешь меня беременной, и что я рожу великана.
— Вспоминаю, — остановился Даго ненадолго, с удовольствием глядя на ее красивое лицо, ненадолго вспоминая собственное детство. — Вот только как это? Разве может иметь карлица дитя с великаном?
Ответила ему Милка:
— А ты сам, господин? Разве не зачал ли тебя великан Боза, а мать твоя была женщиной из рода Землинов, такая же, как и я?
На мгновение потемнело в глазах у Даго. Он оттолкнул от себя Милку и пошел, но не к Хельгунде, а в свои комнаты. Уселся он, скорчившись, на лавке, словно разболелся у него живот. Он испытывал вожделение к Хельгунде, но вместе с тем поражал его страх, что это заговорила в нем кровь карликов. Поглядел он на себя в куске отполированного металла, и показалось ему, что золотой камень Священной Андалы уже не светит у него на лбу так ярко, как до сих пор. «А может это и неправда, что зачал меня великан Боза?» — спрашивал он сам себя. В болотах Нотечи жило множество ставших карликовыми родов, таких как Землины. У всего народа в жилах текла кровь карликов и великанов, может потому он до сих пор и не вошел в историю.
Взял он со стола кувшин с сытным медом, из которого перед тем должен был пить Спицимир. Глотнул раз, другой, потом и третий. В голове мутилось от различных мыслей, из стороны в стороны трепали его чувства страха и сомнения. Даго знал искусство чар и магии, только ведал он, что нет в нем лекарства от того, что испытывал. Единственным спасением оставалось забытье. Так что он пил и пил из кувшина, пока не опустошил его. А потом упал без чувств на пол, и мир перестал для него существовать…
Глава пятая
Как-то раз в период цветения вереска, Даго Господин и Пестователь вызвал к себе Куи и говорил с ним без каких-либо свидетелей.
— Это ты, Куи, — напомнил громким голосом Даго, — одним из первых в вёске Палуков отдался в мое пестование. Потом струсил перед Дикими Женщинами и потому не дошел до каких-либо достоинств, хотя и ходил со мной в поход против мардов, а еще ворвался со мной в Гнездо. Сейчас же я желаю забыть о той вине и дать тебе поручение, за которое, если выполнишь его, получишь крепость и звание градодержца.
— Что мне следует сделать, господин? — опустился Куи на правое колено.
— Подберешь себе пару доверенных людей и возьмешь еды на пару дней конной езды. Ночью Спицимир откроет тебе ворота, и ты выведешь из Гнезда женщину в мужской одежде, которой я пообещал, что отошлю ее в Юмно. Во время первого ночлега отруби ей голову и привези ее сюда, в Гнездо. После этого будешь у меня в милости.
— Сделаю, — склонил голову Куи, затем поднял лицо и глянул на Пестователя.
А тот, поскольку знал язык тела и язык глаз, открыл во взгляде Куи ненависть, рожденную унижением, которое познал от Пестователя — и довольно усмехнулся. Когда же покинул этот Куи покои Даго, появился Спицимир и пал в ноги Повелителю.
— Позволь, господин, чтобы я и мои люди провели жту женщину в предназначенное ей место.
— Нет, — отрезал Даго.
— Тогда, господин, освободи меня от моих обязанностей, ибо не могу я беспомощно глядеть, как таится повсюду измена.
— А если это я даю разрешение этой измене?
— Это слабость, господин.
— Но разве я не настолько силен, чтобы иногда позволить себе слабость? Ты хочешь, чтобы я полностью перестал быть человеком, ибо человека отличают и его слабости? Я же знаю, что и у тебя имеются свои слабости, Спицимир, хотя бы слабость к слепой жене.
0 Слабость обычного человека ничего не значит. Но слабость повелителя означает слабость державы.
— Ты прав, ибо как раз этому учит искусство правления людьми. Только ты не знаешь всего, Спицимир. Повелитель, у которого сердце окаменело, к которому не имеет доступа какая-либо слабость, становится жестоким и пробуждает только лишь ненависть. Не желай, дабы окаменело мое сердце, ибо в один прекрасный день тебя потащат на пытки. Жестокий повелитель легко верит, будто бы повсюду таится измена. Твои люди в черных плащах пробуждают страх в Гнезде. Гляди, чтобы и я не почувствовал страха…
— Но ведь по причине твоей слабости, быть может, нас вскоре будет ждать война.
— А откуда тебе известно, что я ее не желаю?
Поклонился Спицимир Даго и ушел молча. Понял он, что их ожидает не одна, но множество войн, а если окаменеет сердце повелителя, он первым подставит свою голову под меч, ибо уж слишком много знает о тайных делах своего господина.
Ночью Спицимир лично открыл врата посада и выпустил из Гнезда четырех всадников, плотно окутанных в серые плащи с капюшонами. Дул порывистый холодный ветер, гоняя по небу дождевые тучи. Раз за разом появлялся месяц, устраивая ясность, раз за разом тучи закрывали месяц, из-за чего становилось ужасно темно. Только Куи знал дорогу в Юмно и смело углублялся в пущу. Ехали они в полнейшем молчании, побрякивали лишь стремена и шпоры, глухо стучали конские копыта. Вот так, шагом, им предстояло ехать всю ночь, но вскоре после полуночи Куи приказал остановиться на небольшой полянке в глухой чаще и распалить костер.