еру, князь Гедан щедро заплатил Дунинам за высланное теми по Висуле зерно, воск и мед, зато медлил с оплатой для Палуки и Авданцу, а прежде всего — самому Пестователю. Похоже, не верил он в крепость и длительность его власти.
Дунины и двор Пестователя проводили зимние дни, охотясь в околицах Познании или устраивая длящиеся допоздна богатые пиры во дворище. Охоты как раз поставляли мясо для столь большого числа воинов.
На эти охоты, столь любимые воинами, ведь если ты не охотишься на людей, следует тренироваться, охотясь на диких зверей — отправлялись богато одетыми, прекрасно вооружившись, с громадной сворой собак. К сожалению, с добычей возвращались не всегда, так как Дунинов иногда сопровождало по два десятка воинов, а Даго — такое же число лестков. Никто из людей не желал удаляться от других ради погони за добычей, чтобы не позволить себя предательски убить, так что охотились в куче и осторожно, скорее поглядывая на себя, чем на зверье. А отсутствие добычи оправдывали лежащими в лесах большими снегами.
Кк-то раз выследили громадного кабана, который, фыркая во все стороны и ранив собак, чуть ли не столкнулся с жеребцом Даго и через глубокие снега сбежал на высокие холмы. Погнался за ним Даго, и на вершине, где было множество сломленных ветром деревьев, вонзил в лохматую спину целых два дротика, а потом спрыгнул с коня и добил раненого кабана ударом меча. Когда же стоял он так над истекавшим кровью диким зверем, догнал его Толстый Дунин, который вовсе и не был толстым, самое большее — полный, с широким, налитым салом лицом, с бровями, заслоняющими ему глаза.
Исходили паром лошади, наполняя резкий зимний воздух запахом своего пота и переваренного овса. Светило зимнее солнце, и вершины холма видели перед собой эти двое громадное пространство полей и лесов.
— Вот она лежит, господин, земля Дунинов. Веками сидим мы здесь, защищая народ перед врагами, — сделал широкий жест рукой Толстый Дунин, а потом закончил мысль.: — А ты прибыл сюда не столь и давно. Карлица Хельгунды рассказывала, что родом ты из простых людей. Нет в тебе благородной крови.
И ответил ему Даго:
— Твой дед был самым обычным воином, которому Нелюб Пепельноволосый отдал во временное распоряжение твердыню Познанию. Но когда пришел Голуб, объявили вы себя повелителями Познании, ты же сам приказал называть себя комесом. Зачем так?
— Не знаю, — ответил изумленный Дунин. А немного подумав, прибавил. — Быть может, следует так делать, чтобы вырасти, как растут деревья? Не все деревья в пуще одинаково высокие и толстые.
— А я тебе скажу, что наибольшее желание человека — это власть над другим человеком, затем над сотнями людей, а потом и над тысячами, а над всем народом. Учили меня у ромеев, что владение людбми бывает самым сладчайшим делом и вместе с тем самым горьким, это одновременно и самое опасное занятие, и вместе с тем — самое простое, поскольку все, что ты скажешь, всегда быдет наиболее точным, умным, и пускай был ты гадок лицом, сразу же становишься красавцем. Да, это правда, что родом я из простых людей. За то ты взялся из рода воров, укравших власть над Познанией.
— Хочешь и нами владеть?
— Не знаю. Но иногда чувствую, что владеть людьми так же скучно, как и охотиться на кабанов. Возьми его себе, комес, ибо не испытал я радости, когда его убивал.
— Кметь, Пестователь, видит лишь на величину стай собственной земли, взгляд его не достигает дальше, чем головы его коров. Это мы защищаем его от врага. Сам он не умеет защитить свою вёску. Неужто ты, господин, словно лестк, что ненавидит всяческую власть? Чего ты, собственно, желаешь?
— Я желаю любить тебя, комес Дунин, и ради того прибыл к тебе. Еще взял я тебя в свое пестование, поскольку, равно как и кметь, что не видит выше головы своей коровы, так и ты, комес Дунин, не видишь выше своего старинного рода. А ведь над тобой имеется держава.
— И что такое держава?
— Когда не стало хватать вам соли, когда беспокоили вас Длинноголовые и Крылатые люди, Нелюб Пепельноволосый победил гопелянов и обеспечил вам всяческое добро. Уберег он вас и от неволи чужаков, но приказал вам перестроить Познанию, Крушвиц и свое Гнездо. Так сложилась держава, сложенная из множества родов, но объединенная одной целью: совместной защитой перед врагом. А потом, когда сел на трон Голуб Пепельноволосый, вы полаялись между собой, словно стая псов за стянутую с кабана шкуру. Каждый из вас тянул в свою сторону, пока держава не распалась. Почему не сохранили вы верности Голубу?
— Голуб был слабым и ни к чему не способным. Вместо крови в его жилах текла вода. И решили мы, что с тех пор будут владеть Дунины. И зачем же ты, из простого народа, лезешь в эти дела и желаешь над нами возвышаться? Желаешь власти и богатства? Разве не понимаешь ты, что должен каждый следить своего умения? Один обладает умением делать колеса для возов, другой — умение обрабатывать землю и собирать зерно, а другой рождается, чтобы править.
И сказал Даго:
— А не подумал ли ты о том, что вспомнит о земле этой История? Вполне возможно, ты и не знаешь, что это такое. Так говорю я тебе, что грозные франки пробьют вал народов между Альбис и Вядуей, и в один прекрасный день появится у наших врат История. Если мы не будем к этому приготовлены, тогда прокатится Она по нам словно громадный кабан, и все мы сделаемся невольниками.
— Будто разбойники напали мы на Калисию и сравняли ее с землей…
— Потому что опасной была она для нашей державы. Теперь же купцы станут продавать свои товары не в Калисии, а у тебя, Дунин, или же в Гнезде. От своего отца получил я зачарованный меч и болезнь, называемую Жажда Деяний. Устами ворожеев сказали боги, что должен я пробудить спящие народы, дабы не сдались они Истории. Не желаю я ничего для себя. Вот скажи, присвоил ли я себе чужое имущество или чужую женщину? Разве нет рядом со мной Ольта Повалы, чтобы, когда подрастет он и обучится искусству воевать, не взял он в свое владение Крушвиц? Не желаю ли я отдать Голубу его Гнездо, если только он жив и объявится ко мне? Разве не отдал он мне добровольно Священную Андалу, дабы взял я все эти земли в свое пестование, будто отец и будто мать? Погляди на мой белый плащ, он весь потерт. Позолоченный панцирь я получил от цезаря ромеев; выбросил я павлиньи перья из своего шлема и насадил на него обычный конский хвост. Не желаю я ни княжеской короны, ни титула комеса или даже короля. Я желаю вас лишь защищать и пестовать, дабы росла ваша сила, дабы унизили вы врагов ваших.
— Ты часто повторяешь слово «История». Скажи: что это такое?
— Это знания и наука, которую познал я при дворе цезаря ромеев. Правление и самих правителей оценивает она лишь по тому, каких целей они достигли. Она делит их на слабых и неспособных, хотя, возможно, были они полны доброты и добродетелей. Выделяет же она могучих и сильных, называемых великими, хотя, быть может, величия своего достигли они путем измены, вероломства, бесчисленных преступлений и войн. Для Истории важна лишь великая цель. Сквозь пальцы глядит она на средства, благодаря которым эта цель достигнута. Она же возвышает победителей и презирает побежденных. Так что учи Историю, Дунин.
— Хорошо, господин. Только знай, что нет в моем сердце измены, — заявил Дунин, кладя ладонь на сердце.
Глянул в его глаза Даго и не обнаружил в них измены. Только искусство управления людьми научило его, что измена зреет постепенно, а потом неожиданно извергается, словно огонь, охвативший сухой хворост. И не было важным, что скрывает сердце Дунин, раз измена заполняла мысли и душу Даго. Имелось в нем осознание того, что столь большой — как Познания — твердыни не может он оставить в руках гордых комесов. Хорошими и верными были законы ромеев, плохими были права франков. Почему это повелитель должен быть зависимым от тех, которых он взял в свое пестование? Как смел Зигфрид Нибелунг не прибыть по призыву своего владыки? И не сделает ли того же самого завтра комес Дунин?
Подъехали воины Даго и Дунинов. Увидели они Даго и Толстого Дунина, дружелюбно стоязих возле туши громадного кабана. Издали они из грудей окрик радости и триумфа. Увидели они, как Даго ставит обутую в красную кожу ногу на косматой туше окровавленного зверя, давая им знак, что это он убил. Откуда было им знать, что в этот миг думал он, как бы поставить ногу на окровавленных телах Дунинов.
На следующий дент Толстый Дунин устроил большой пир в честь пестователя. Вино пили из позолоченных кубков, наливали его из посеребренных кувшинов, еду подавали на посеребрянных мисках. Богатство Дунинов буквально лезло в глаза, и было ясно, что в состоянии они перекупить повелителей соседствующих держав, чтобы выступили те против Пестователя.
— О, Господин мой и Пестователь! — воскликнул во время пира Толстый Дунин. — Каждый золотой кубок, из которого сегодня выпьешь ты мед или вино, станет твоим. Так что пей как можно больше!
Даго опорожнил золотой кубок, затем смял его в пальцах и бросил в угол.
— Не нужно мне твое имущество, комес Дунин, ни твои женщины, ни земли твои, ни титул.
С того вечера что-то странное случилось с Пестователем. Очень редко приходил он на пиры, зато, время от времени, приказывал он будить свою челядь, седлать лошадей и во главе лестков выезжал он в леса и поля, рассыпая искры десятков факелов. Не зная отдыха мчал он через громадные сугробы, иногда даже целых три дня не было его. Рассказывали в Познании, что охотится он за мучающими кметей разбойниками и развешивает их по деревьям, а еще раздает серебряные динары нищим обитателям окрестных вёсок. Когда же пробовали у того или иного лестка выпытать, что делает Даго во время таких вылазок, говорил он, словно бы его тому научили: «Наш Пестователь за своим счастьем гоняется». А поскольку все таинственное пробуждает воображение, стали в Познании складывать о Пестователе песни, в которых будто дух появлялся он по ночам в вёсках, дабы нести справедливость, карать бандитов и делать бедных богатыми. Возвращаясь же из этих походов — как правило, днем, в полдень — ехал он через посад по главной улице, чтобы могла его видеть толпа. И тогда казался он людям каким-то богом, возвращающимся с поля битвы, с развевающимися белыми волосами, с золотым камнем на лбу, поблескивающим, будто кусочек самого солнца.