Я присела на кровать, провела пальцами по гладкой смуглой спине Дэниэля. Полюбовалась лопатками, где с ночи остались глубокие борозды от моих когтей с уже запекшейся кровью. Красиво. Был в мальчике внутренний стальной стержень, который так приятно уничтожать. Хотя я всего лишь слегка согнула его, сломаться он должен совсем скоро и самостоятельно.
Ужас Дэна в сарае позабавил меня, и я не удержалась: сыграла с ним в «кошки-мышки». Услышала его аромат, едва вышла на задний двор. Все остальное было чистой импровизацией: обычно мы не тащим постояльцев в сарай.
«Обычно я не приглашаю людей в свои апартаменты», – невольно пронеслось в мыслях.
Я вышла на террасу, сильнее запахнув на груди шелковый халат. Внизу проходила горная дорога. Расчищенная от снега автотрасса казалась траурной лентой на фоне гор. Возле дороги вершины были округлые и густо заросшие лесом. Издалека казалось, что это широкие спины огромных мохнатых медведей с зелеными шкурами, припорошенными снегом. Остальное пространство занимали горы, их склоны и пики. Выше них – только небо. Острые пики устремлялись ввысь один за другим, и не было им конца. Далеко на горизонте не видны каменные гиганты, а лишь их поддернутые дымкой очертания, словно голубоватые призраки на фоне неба.
Люди ехали в горы, чтобы быть ближе к небу, ближе к Богу. Но сами того не подозревая, оказывались рядом с Дьяволом. Ослепленные окружающей красотой, они забывали, что это вовсе не то место, где ты можешь доверить свою жизнь другим. Это место, где ты можешь ее лишиться.
Мне нравились Альпы за возможность здесь быть собой. Жить и играть с едой, которая сама едет сюда.
Печать резко обожгла шею, словно туда ткнули раскаленной кочергой. Повелитель зовет. Приведя себя в надлежащий вид, я вышла из апартаментов, аккуратно закрыв за собой дверь на ключ, и вошла в лифт, надавив на кнопку минус второго этажа.
Посмотрела в отражении на распухшие от укусов мальчишки губы и недовольно скривилась, а затем тут же вернула на свое лицо маску. Повелитель не любил наблюдать эмоции подчиненных, а я не могла его разочаровать. Хотя Вильгельму, этому средневековому аристократишке, прощалось все. Нужно, конечно, отметить, что он и не был в полном служении у Господина. Лишь укрылся в «Дахштайне» на время, принося пользу и отрабатывая выпитое и съеденное, так сказать. Мне не терпелось избавиться от Вильгельма, но Фер Люций благоволил ему, что было для меня постоянным поводом для размышлений.
Еще раз взглянув на себя в зеркало, убедилась, что выгляжу подобающе. Всматриваясь в зрачки, глубоко вздохнула, машинально заставляя лицевые мышцы застыть в одном положении. Из лифта я вышла уже в привычном виде марионетки Господина.
Вход в шахты никак не освещался, но это и не нужно: все, кто знал об этом месте, людьми и не являлись.
Чей-то крик разорвал тишину и впитался в стены. Люций сегодня работал. Стук каблуков гулким эхом отражался от камня.
В шахте горели факелы, что скорее было прихотью Господина, чем потребностью. Пахло влажным воздухом, пропитанным солью и ужасом.
На дыбе посредине был растянут человек, уже готовый попрощаться с душой. Этому орудию было несколько столетий. Господин предпочитал старые методы, мне же больше нравились инструменты двадцать первого века. На стенах висели всевозможные орудия пыток: кнуты, свитые из тяжелых кожаных ремней, щипцы, клещи, «груши»[31], «утробные кошки»[32], ручные пилы, кандалы и тиски.
По сути, нам не нужны были инструменты, но казалось символичным пытать людей их же изобретениями. Это добавляло обычной смерти обычного человека некую изюминку.
Фер Люций занимался своим делом дальше, хотя прекрасно слышал меня. Его широкую спину обтягивала белая рубашка, рукава которой были подвернуты, так как Господин не любил пачкать одежду.
– Дэн?
– Отдыхает.
– Как прошло?
Я пожала плечами, не вполне понимая, что он хотел от меня услышать. То, что я сделала с Дэниэлем, происходило далеко не каждый день, чтобы судить о процессе.
Повелитель рассмеялся, глядя на меня, очевидно, последний вопрос был шуткой. Я же в который раз поразилась тому, как он любит, создавая правила, сам их нарушать, но не прощает такую вольность другим.
– Следи за ним. Этой ночью должен быть его первый раз.
– Этой?
– Да. Нельзя медлить. Ты и так слишком долго вела Дэниэля сюда. Устрой все. Научи его, – Фер Люций говорил резко и отрывисто, будто вбивая молотком слова мне в голову. – Знаю, ты меня не разочаруешь. Так ведь, Лилит?
– Да, Повелитель.
– Он его полная копия, да?
– Фауста? Соглашусь. Как и его предок, мальчик любит совать нос куда не следует.
Феру Люцию это не понравилось. Увидев в глубине его разноцветных глаз злость, я почувствовала обреченность и желание убежать, как ощущала его каждый раз при виде гнева Повелителя. Замерев на месте, я лишь облизнула враз пересохшие губы, ругая себя за болтливость.
– В таком случае он больше напоминает тебя, Лилит.
Фер Люций к чему-то прислушивался: его глаза на миг закатились, лицо вспыхнуло пламенем, словно он сунул его в один из адских котлов. Я молчала, склонив голову и ожидая наказания, но того не последовало. Повелитель снова обрел привычный вид и бесстрастно спросил:
– Новые постояльцы?
– Почти готовы.
– Завтра прибудут еще. Ступай, – указав на выход, Господин вернулся к прерванному занятию.
«Придется “позаботиться” о Бергнерах сегодня», – размышляла я, направляясь к стойке регистрации, где уже скалил клыки администратор.
– Как прошло? Выглядишь премерзко, – кривя уголки губ, отвесил комплимент Вильгельм.
Я посчитала нужным его проигнорировать. Да и что говорить? Дэн особенный уже из-за фаустовской крови, в которую ушлый чернокнижник чего только не намешал. Неясно, каким он проснется после перехода на другую сторону.
– Фрау Лилит, душа моя, а где тот долговязый кудрявый мальчишка с именитой фамилией? Я не наблюдал его за завтраком. Неужели уехал?
Несвежее, прокуренное дыхание ударило в нос. Мистер Функ появился возле стойки с неизменной газетой прошлого века. Стоило сказать, что он был примером того, как Повелитель может воздавать по заслугам, не утягивая душу в Ад. Старик относился к особой категории постояльцев. Он был нацистским министром экономики и президентом Рейхсбанка. Вальтер Функ бежал из Германии в Австрию в сорок пятом, скрываясь от возмездия в горах. Спрятал награбленное золото на дне Хальштатского озера и угодил в «Дахштайн», где остался навечно. Фер Люций пытал его до смерти каждую ночь, а затем возвращал к жизни, поэтому Вальтер потерял часть рассудка, вернее, спрятал, чтобы окончательно не сойти с ума. Повелитель считал: Функ достойно наказан, обреченный жить, пока существует отель.
Веками люди ошибочно полагали, что Фер Люций – абсолютное зло. Возможно, так оно и было. Отчасти. Однако разве не должна в мире быть гармония? Там, где есть добро, есть и зло. Создав нас, демонов, Повелитель помог людям обличать их пороки, явные и скрытые. Изначальный смысл существования «Дахштайна» был именно таким. Только вот Феру Люцию всегда было мало. С начала времен у Ада имелись законы, которые мы соблюдали до сих пор, но Повелитель пошел против них, начав открывать врата и пускать демонов охотиться без правил. Орден, который основал Ниотинский, немного уравнял чашу весов, но ненадолго.
– Мистер Фауст отдыхает, но вы обязательно увидите его завтра.
Мистер Функ улыбнулся, кивнул и отправился в гостиную на завтрак. Я проводила его взглядом, и когда двери сомкнулись, а в холле остались только мы двое, повернулась к Вильгельму.
– Такое впечатление, что тебе доставляет удовольствие злить меня.
– Все дело в том, что здесь нет других развлечений, госпожа управляющая отелем потерянных душ, – иронично протянул Рот.
– Надеюсь, Феру Люцию скоро надоест твое присутствие здесь.
– Его Мрачность меня обожает. К тому же кто-то должен присматривать за отелем, пока ты играешь то в вуаеристку, то в няньку.
Если бы я могла убить его взглядом, а я могла, то Вильгельм уже давно был бы мертв. Проблема в том, что наглый администратор не был в полной мере живым, а значит, пытаться сделать его мертвым – бесполезная трата времени. Такие существа, как Рот, остались лишь в преданиях и легендах, скрываясь среди людей.
Подождав и проверив, чтобы все постояльцы позавтракали, вернулась в свои апартаменты. Фауст спал, поэтому я направилась во вторую спальню, с расписанными от пола до потолка стенами и огромным старинным зеркалом. Сняв пиджак, я заколола волосы, обнажив печать за ухом – рубец, едва ли похожий на татуировку. У смертных этот символ назывался «крест Левиафана» или «сульфур». Печать, оставленная Повелителем, состояла из двух частей. Нижняя часть выполнена в виде знака бесконечности (∞). Верхняя – представляла собой двойной крест (‡). Люди трактовали его ошибочно: крест символизировал защиту и равновесие, а знак бесконечности подчеркивал постоянную природу, вечность Вселенной.
Сульфур или алхимическую серу ассоциировали и со знаком Дьявола, что казалось ближе к истинному значению печати. Правда была довольно проста: двойной крест – это Бог, церковь и небеса, а перевернутая восьмерка, в которую упирался крест, – змей, бесконечно искушающий внизу и всегда появляющийся там, где есть вера.
Все до единого творения Фера Люция носили сульфур за правым ухом.
Желание увидеть Ниотинского зудело под кожей. Я оправдала себя тем, что должна следить за событиями в Праге, чтобы, не дай Дьявол, они не нашли к нам дорогу.
Скользнула по отражениям и очутилась в зеркале автомобиля, где царило молчание. Два хранителя Грегора отсутствовали, на заднем сиденье развалился Фил. Он либо спал, либо был без сознания. Хотя нет. Филипп открыл глаза и посмотрел на меня в зеркале, а после снова закрыл и принял бессознательный вид.