Да чтоб ты сдох! Ты и твой козел-дружок!
- Ненавижу, отпусти меня! Пусти!
Начинаю ерзать, как червь. Сдаться?! Да ни за что в жизни! Ему?! Ни за что в жизни в кубе! Нет!
- Я никуда с тобой не полечу, ублюдок! Слезь с меня! Пусти!
На мой бунт ответ весьма предсказуемый: дружки начинают хихикать, а Ильяс улыбаться. Слышу это в голосе, пусть и не вижу, но когда он шепчет мне на ухо, отпечатывает на коже все свои эмоции.
- А кто тебя спрашивает, тигрица? Спокойно...
Доволен, как сытый кот, который спер кусок сочной говядины и сожрал его, пока хозяева ртами щелками.
Ненавижу! И я сейчас серьезно.
- Я тебя ненавижу! - снова рычу, снова дергаюсь, но на этот раз к натюрморту прибавляются дурацкие слезы.
От обиды. Мне не больно, а обидно, что он вот так легко позволяет себе прийти и снова разрушить мою жизнь. Разрушить все мои установки в голове, потому что…всполохами яркого пламени, из груди моей вырываются чувства.
Чувства…
Они же есть. Их не убить так просто. Иногда мне вообще кажется, что чтобы он не сделал, я его за все прощу и оправдаю, потому что люблю.
Я его люблю…
Как дура. Он об меня ноги вытирает, не считается с моим мнением, не ставит в грош меня, не ценит, а я его, твою мать, люблю. Раньше, когда смотрела всякие романтические фильмы, всегда поражалась, как девушки могут прощать этих подонков, которые поступают с ними плохо. А потом встретила своего подонка. И простила. Снова и снова. Простила…
Прощала. Да. Вот так вернее, потому что за фотографии я его никогда не прощу!
- Ты выкинул ее фотографии… - шепчу, ведомая эмоциями и болью, которую он причинил мне своим последним, самым жестоким проступком, - Ты знал…но ты выкинул…Пусти! Пусти меня! Я с тобой никуда не полечу, а заставишь?! С жизнью покончу!
Ильяс тяжело дышит мне в ухо. Сознание бастует, оно в глухой обороне, но тело на него реагирует и откликается. Ему так хорошо в его руках…а я в таком смятении. Как это возможно?! Я его искренне ненавижу: горячо, страстно, сильно. А реагирую…за это себя презираю и, наконец, размякаю на сидении, ударяясь в слезы, которые у меня больше нет сил сдерживать.
Просто. Рыдаю. В. Голос.
Громко так! С расстановкой. По-настоящему.
Ильяс меня по-прежнему держит, но, как мне кажется, уже гораздо мягче, а потом говорит что-то на своем языке, и я снова злюсь! Потому что надо было выучить, что это все значит! Надо было! А я все на «потом» откладывала, думала, есть еще время…
Дарина, ну ты и дура! Балда! Вот теперь думай, о чем он там говорил?!
Однако машина останавливается через десять минут, и мне даже кажется, что пусть я не понимаю, о чем он говорил, но это же не значит, что он сказал что-то плохое? Вдруг надумал отпустить? Зачем ему я? При таких то раскладах.
Передние двери открываются, парни выходят. Я притихаю и даже поднимаю глаза, чтобы убедиться — правда свалили. Ага. Это хорошо? Меня тоже сейчас выпустят? Пожалуйста…
Ну да-да. Ага. Конечно. Жди. Вот обещанного три года ждут, и ты жди. Сколько, кстати? Сколько ждут, чего никогда не обещали в принципе?!
Вместо того чтобы меня отпустить, Ильяс нежно (?!) касается моей шеи прямо на позвонках. Черт…знает же, знает, сукин сын! Как меня от этого простреливает…
Эрогенные зоны — это такое. Точки, которыми из тебя верёвки можно вить, их надо скрывать до последнего! Не давать доступа. Но как же скрыть их, если ты замуж выходишь и думаешь, что навсегда? А муж твой получает почти оргазмическое удовольствие, пока изучает твое тело, как Магеллан карту?!
Прикосновения тем временем становятся настырней. Я пытаюсь от них увернуться, ежусь, дергаюсь, но сильная хватка мешает. Ильяс перехватывает мои запястья одной лапой, а вторую с напором прижимает к пояснице. Фиксирует.
Козлина!!!
- Прекрати… - шепчу, снова ерзаю, но тут же застываю, когда чувствую, как мне в зад упирается явно не стопка мелочи или пушка.
Во-первых, потому что мелочи у Ильяса нет априори — он фанат банковских переводов, блин. Насчет пушки тоже все просто: не фанат оружия, понимаете ли. Лишь грязных инсинуаций и тайных ходов. А еще измен и принуждения!
- Пусти меня, пусти!!!
Ерзаю отважнее, стараюсь игнорировать собственную довольную натуру, которая уже (уже, блин!!!) растеклась маслом на блинчике, готова тереться об него дикой кошкой и в спинке прогибаться.
Ей нравится его внимание. Она довольна. Эта похотливая, бешеная, совершенно сумасшедшая часть меня, которую дальше станет еще сложнее игнорировать.
Ильяс тихо смеется, а рука, которая покоилась на моей пояснице, медленно ползет ниже. О черт. Нет! Нет!!!
Но да. Пальцы самовольно забираются под юбку, и я бы с удовольствием прокляла себя и подруг за то, что все-таки согласилась надеть это чертово платье, только вот времени нет. Он касается кружевных стринг, и я издаю тихий, совершенно неконтролируемый стон.
О боже.
- Я скучал по этому…
Прикусывает мочку, давя еще на одну мою точку, и тело само собой расслабляется. По нему идет рябь, куда там сопротивляться?! Оно готово мозг мой вынести к чертям собачьим, сознание вытеснить, потому что скучало. По его рукам. По нему…
- Ненавижу… - повторяю настырно, а он ловко отгибает тонкую ткань и снова глухо смеется.
- Ну да? Я чувствую, как сильно ты меня ненавидишь…
От первого кругового движения я вздрагиваю и позорно стону. От второго стону еще позорней. В мозг ударяет эндорфин, серотонин и какой еще там коктейль вызывает удовольствие? Да пусть сразу все гормоны разом! Потому что я не могу составить даже простое предложение, спросить себя: как? Как ты поддаешься этой порочной, грязной ласке?! После всего?!
Не могу…
Ильяс припадает к моей шеи, целует ее, покусывает, а пальцы уносят меня куда-то в область «боже-боже-боже, еще-еще-еще…». Не замечаю, как сама начинаю подмахивать бедрами.
Это вообще не я! Это все инстинкты! Они выше моего сознания, делают из меня человек неразумного, а человека…вообще человека ли?! Я же не думаю. Когда слышу, как брякает пряжка на его ремне, приподнимаю попку сама. А потом сама подаюсь ему навстречу.
Мой громкий стон вырывается, как только он заполняет меня до краев. Смешивается с его рыком.
Ну все. До свидания, Дарина. Можешь попрощаться со своими принципами и благочестием — ты позорно пала от рук этого подлого изменщика и ублюдка. Поздравляю.
А куда там?! Поздравляй сколько угодно, только нет во мне сейчас ни злости, ни ярости, ни ума. Одни только ощущения. Тактильные. Он грубо касается моей кожи, сжимает руки выше локтя. Губами исследует спину. Так, как мне нравится. Входит в меня жестко, быстро, сильно — тоже, как мне нравится. Разряды тока бегут быстрее от того, как глухо и тяжело он дышит, рычит, оставляя на каждом сантиметре меня частичку собственной страсти. И запах. Я вся в его запахе, отчего меня только толкает к первому, мощному оргазму.
Я от него задыхаюсь.
В кольце его рук трясусь, как будто меня молнией шарахнуло, а он замедляется. Издевается! Смеется! Языком проходится по позвоночнику, чтобы только хуже было! Чтобы я вообще ни о чем не могла подумать! Но я думаю. В глазах стоят слезы, а на губах горит единственно верное…
- Не…ненавижу…
Сильный толчок — мой крик.
- Нет, девочка. Ненавидят иначе.
Ловко он пересаживает меня сверху. Я даже понять этого не успеваю, плавая в густом киселе из удовольствия и порока. А вот уже смотрю в наглые, горящие глаза.
Боже…это не мужчина. Проклятие.
Какой же он красивый…
С досадой смотрю на эти красивые, чувственные губы, на линию подбородка с щетиной, и глаза. Да. Глаза — самое опасное в нем, и я хочу отвернуться, но у меня снова нет выбора.
Ильяс заводит мою руку за спину, тянет к себе ближе, а потом впивается страстным, горячим поцелуем. Я его за губу жахаю, чтобы вернуть хотя бы часть контроля обратно — а ему хоть бы хны! Улыбается, и резким движением снова наполняет меня до краев.
Аж пальчики подрагивают.
Я откидываю голову назад, насколько это возможно в таких стесненных обстоятельствах, а он снова пользуется. Сдирает верх платья, и опять не дает мне возможности воспротивиться — тянет на себя и грубо целует остро стоящих сосок, который сразу и прикусывает.
Ну все. Карты биты. Я проиграла по всем фронтам, потому что «против лома нет приема», блин. Я улетаю, распадаясь на части от еще одного мощного оргазма.
***
Мое позорное дно находится у самой двери чужого внедорожника. Ильяс укутал меня в свой пиджак, потому что от платья моего мало что осталось, а как укутать сердце?! От него осталось еще меньше. Я всхлипываю, вытираю нос по-детски глупо, надулась вся, вообще с ним на контакт не иду. И так слишком тесным он был десять минут назад! А эти его придурки ухмыляются.
Да ладно. Я бы тоже ухмылялась, что скрывать? Вряд ли мои оры и унизительные стоны остались для кого-то тайной. Думаю, что вся улица знала, чем мы там занимались, и от этого вдвойне досадно.
Так низко пасть. Черт! Да я на таком дне, что, клянусь, мне снизу даже не постучат!
О чем думала?! Где был мой мозг?! Как я могла поддаться?! За что?…
Ответ у меня только один и самый очевидный: ты его любишь, он твоя слабость, и чтобы он не сделал — ты это примешь. Побегаешь, но примешь. Потому что ты этого хочешь.
Ты. Этого. Хочешь.
- Приехали.
Ильяс выходит первым, и только после этого я рассеянно смотрю в лобовое, чтобы замереть от страха.
Бизнес-джет. Ну класс…значит, это не шутка?!
Моя дверь открывается. Я испуганно смотрю на Ильяса, а он суровый, как обычно, и холоднее льда. Без компромиссов.
- Выходи.
- Я не…
Быстро теряет терпение. Никакие уговоры тут не помогут: он тянет меня за руку, а когда я спотыкаюсь на ровном месте, вовсе подхватывает на руки и твердой походкой следует к лесенке в самолет. Мне остается только поблагодарить, что несет он меня не как мешок с картошкой, а как принцессу. Слабое утешение, конечно же, но хотя бы не такое унизительно, как было у клуба.