— Говори.
— Найди безопасное место для Мэй и Грейс…
— Лады.
— …и затем прокомпостируй этого Херлихи.
— Нет проблем. Это все?
— Все.
— Ну, все. Увидимся.
— Будем надеяться.
Я повесил трубку и заметил, что дрожь, охватившая мои руки и запястья с тех пор, как я выстрелом выбил окно машины Кевина, исчезла.
Мой следующий звонок был Девину.
— С тобой хочет поговорить агент Болтон.
— Разумеется.
— Ему не нравится, что ты так или иначе связан с двумя из четырех убитых.
— Четырех?
— По нашему мнению, прошлой ночью этот тип убил еще одного. Не могу сейчас углубляться. Ты заскочишь или Болтону подъехать к тебе?
— Я загляну.
— Когда?
— Скоро. Мне только что нанес визит Кевин Херлихи и предложил держаться подальше от этого дела, вот так.
— Он уже несколько дней у нас под наблюдением. Думаю, он не наш киллер.
— Я и не думал, что это он. У него не хватило бы воображения сотворить то, что сделал тот урод. Но каким-то краем он все-таки пристыкован к этому делу.
— Согласен, все это странно. Послушай, подними свой зад и дуй в штаб-квартиру ФБР. Болтон собирается раскинуть сеть и заполучить в нее тебя, Джерри Глинна, Джека Рауза, Толстого Фредди и других, кто хоть как-то связан с жертвами.
— Благодарю за намек.
Я повесил трубку, и в это время через открытое окно кухни в мою квартиру ворвался шквал музыки в стиле кантри. Ну, конечно, раз зазвучал голос Уэйлона, значит, уже девять.
Взглянул на часы. Точно, девять.
Вышел на боковой балкон. Лайл работал на соседнем доме и, когда увидел меня, сделал звук радио несколько тише.
— Привет, Патрик, как дела, сынок?
— Лайл, — сказал я, — у меня в гостях дочка моей девушки, и она спит. Нельзя ли сделать потише?
— Конечно, сынок. Конечно.
— Спасибо, — сказал я. — Мы скоро уедем, и вы сможете снова включить погромче.
Лайл пожал плечами.
— Сегодня работаю только треть дня. Проклятый зуб полночи не давал спать.
— Идешь к дантисту? — спросил я, морщась.
— Да, — мрачно ответил он. — Ненавижу платить этим подлецам, но пробовал вытащить зуб сам этой ночью, конечно, с помощью плоскогубцев и пассатижей, но этот паразит только чуть вылез, но пошевелиться и сдвинуться с места даже не подумал. К тому же, плоскогубцы из-за крови стали липкими, и вообще…
— Крепись, Лайл.
— Спасибо, — ответил он. — И вот еще что. Этот подлец не делает мне укол новокаина. Старина Лайл почти теряет сознание при виде шприца. Видимо, я из разряда осиновых листов, да?
Конечно, Лайл, думаю я. Ты большой трусливый кот. Продолжай вытаскивать свои зубы плоскогубцами, все равно каждый скажет, что ты недотепа.
Я вернулся в спальню и обнаружил, что Мэй исчезла.
Стеганое ватное одеяло лежало скомканное на полу возле ножки кровати, а мисс Лилли, ее кукла, покоилась на кушетке, глядя на меня своими неживыми кукольными глазами.
Затем послышался шум воды в туалете, и я вошел в коридор как раз в тот момент, когда Мэй вышла, протирая глазки.
Сердце чуть не выпрыгнуло у меня из груди прямо в пересохший рот, и мне захотелось плюхнуться на колени под тяжестью облегчения, разлившегося по всему телу.
— Хочу есть, Патрик, — сказала Мэй и пошла на кухню в своей пижамке, разрисованной Микки Маусами, и мягких тапочках.
— Что желаешь, «Эппл Джекс» или «Шугар Попс»[17]? — предложил я.
— «Шугар Попс».
— Вот тебе «Шугар Попс».
Пока Мэй переодевалась и чистила зубы в ванной, я позвонил Энджи.
— Привет, — сказала она.
— Как жизнь?
— Я… Нормально. Все пытаюсь убедить себя: мы сделали все, что смогли, чтобы уберечь Джейсона.
Наступила пауза, потому что я пытался делать то же самое.
— Узнала что-нибудь об Эрике? — спросил я.
— Немного. Пять лет тому назад, когда Эрик еще был почасовиком в Бостонском университете, городской советник по имени Пол Хобсон из Джамайка-Плейн затеял процесс против университета и Эрика лично.
— По поводу чего?
— Не знаю. Все, что связано с этим делом, словно за семью печатями. Похоже на полюбовное соглашение между сторонами, сопровождаемое приказом всем держать рот на замке. Впрочем, Эрик покинул университет.
— Еще что-нибудь?
— Пока нет, но я все еще роюсь.
Я рассказал ей о своей встрече с Кевином.
— Выбил выстрелом окно машины? Иисусе!
— Я был страшно взбешен!
— Да, но выбить выстрелом окно машины?
— Энджи, — сказал я, — он угрожал Мэй и Грейс. Он делает все, чтобы вывести меня из себя, и, возможно, при следующей встрече я вообще забуду о машине и убью его самого.
— Тебя ждет наказание, — сказала она.
— Увы, сознаю это, — вздохнул я, ощутив при этом тяжесть в центре черепа и неприятный запах страха, исходящий от моей рубахи. — Болтон приказал мне явиться в главное здание.
— Мне тоже?
— О тебе не было речи.
— Хорошо.
— Мне ведь надо быть с Мэй.
— Я заберу ее.
— Правда?
— С удовольствием. Привези ее. Мы пойдем с ней на детскую площадку напротив нашего дома.
Я позвонил Грейс и объяснил ситуацию. По ее мнению, оставить Мэй с Энджи было бы прекрасным выходом при условии, что сама Энджи не возражает.
— Она ждет не дождется, поверь мне.
— Прекрасно. Ты в порядке?
— Все хорошо. Почему спрашиваешь?
— Не знаю, — сказала она. — В твоем голосе какая-то дрожь.
Еще бы, после встречи с таким, как Кевин.
— Да нет, со мной все хорошо. Скоро увидимся.
Когда я вешал трубку, вошла Мэй.
— Послушай, зайка, — сказал я, — хочешь пойти на детскую площадку?
Она улыбнулась, это была улыбка ее матери, бесхитростная, открытая, лишенная малейшего колебания.
— Детская площадка? Там есть качели?
— Конечно, есть. Что же за площадка без качелей?
— А перекладины?
— Это тоже есть.
— А «русские горки»?
— Вот этого пока нет, — сказал я, — но я внесу это предложение начальству.
Она влезла на стул напротив меня и поставила свои незашнурованные кроссовки на мой стул.
— Давай, — сказала она.
— Мэй, — сказал я, завязывая ей шнурки, — мне надо встретиться с другом, и я, к сожалению, не могу взять тебя с собой.
Мгновенный взгляд, полный смятения, и ощущение потерянности в ее глазах в секунду разбили мое сердце.
— Но, — поспешил я сказать, — ты ведь знаешь мою подругу Энджи? Она хочет поиграть с тобой.
— Почему?
— Потому что ты ей нравишься. И она любит детские площадки.
— У нее красивые волосы.
— Да, правда.
— Черные и густые. Мне нравятся.
— Я передам ей это, Мэй.
— Патрик, почему мы остановились? — спросила Мэй.
Мы стояли на углу Дорчестер-авеню и Хауэс-стрит. Если посмотреть прямо через авеню, там и находится та самая «Площадка Райан».
А если посмотреть вдоль Хауэс-стрит, то виден дом Энджи.
В этот самый момент я увидел стоящую возле подъезда Энджи. Целующую в щеку своего бывшего мужа Фила.
Я почувствовал, как что-то внезапно сжалось в моей груди и так же неожиданно отступило, запустив внутрь струю холодного воздуха, которая будто одним махом выгребла из меня все внутренности.
— Энджи! — радостно воскликнула Мэй.
Энджи и Фил обернулись, а я почувствовал себя подглядывающим. Причем злым, с яростью в сердце.
Они перешли улицу и подошли к нам вместе. Она, как всегда, выглядела шикарно: на ней были голубые джинсы, бордовая футболка, черная кожаная куртка небрежно свисала с ее плеча. Ее волосы были влажными, одна прядь, выбившись, свисала из-за уха на щеку. Подходя к нам, она поправила ее и помахала Мэй.
К сожалению, Фил тоже был хорош собой. Энджи рассказывала, что он бросил пить, и, надо сказать, эффект был налицо. С тех пор, как я видел его последний раз, он потерял по меньшей мере фунтов двадцать. Его подбородок имел плавную и строгую линию, глаза утратили припухлость, которая почти поглотила их за последние пять лет. Он изящно двигался в белой рубашке и отглаженных угольно-черных брюках, гармонирующих с оттенком его волос, убранных со лба и зачесанных назад. Он выглядел лет на пятнадцать моложе, и в его зрачках то и дело вспыхивали искры, каких я не видывал со времен детства.
— Привет, Патрик, — сказал он.
— Здравствуй, Фил.
Он задержался у парапета и вдруг прижал руку к сердцу.
— Это она? — спросил он. — Неужели это действительно она? Великая, незабываемая, всемирно известная Мэй?
Он сел перед ней на корточки, а она широко улыбнулась.
— Я и есть Мэй, — тихо сказала она.
— Очень приятно, Мэй, — сказал он и подчеркнуто официально пожал ей руку. — Бьюсь об заклад, в свободное время ты превращаешь лягушек в принцесс. Нет, определенно, увидеть тебя к удаче!
Мэй с любопытством и смущением посмотрела на меня, но по румянцу на ее щеках и расширенным зрачкам я понял: чары Фила возымели свое действие.
— Меня зовут Мэй, — повторила она.
— А я Филипп, — ответил он. — Этот парень хорошо о тебе заботится?
— Он мой друг, — сказала Мэй. — Его зовут Патрик.
— На свете нет лучшего друга, чем он, — сказал Фил.
Жаль, вы не знали Фила в более молодом возрасте, тогда бы вы сполна смогли оценить его способность общения с людьми, независимо от их возраста. Даже когда он слишком много пил и оскорблял жену, этот дар был все равно при нем. Фил обрел его вскоре после того, как вылез из колыбели. Нельзя сказать, что его поведение выглядело дешевым, театральным, нарочитым или он им пользовался исключительно в целях манипуляции. Нет, просто это была довольно редкая особенность: собеседнику давали понять, что он или она — единственное существо на планете, достойное внимания, что уши на голове даны исключительно для того, чтобы слушать, что он говорит, глаза — чтобы созерцать его внешность, и вообще, весь смысл существования заключался в ожидании этой встречи, какой бы характер она ни носила.