– А у тебя что? Выбор был?
– Ну, какой у меня был выбор? Смеешься?! Или Скуратова, или Гуцуляк.
– И что?
– И то. На росписи всегда говорят: «По обоюдному желанию молодожены решили носить фамилию…» В общем, ты знаешь…
– Ну…
– Короче, объявляют нас со Славой мужем и женой и фамилию называют, мол, Гуцуляк.
– И что такого? – недоумевала Василиса.
– Да ничего. В ресторан приехали – все поздравляют, подарки дарят. И тут мама встает и говорит: «За здоровье тех ворот, откуда выйдет новый род! Урра!» А потом – хлобысь на поднос сберкнижку и на Славку смотрит. Тут и тамада подлетела: «Не обидела зятька, тещенька?»
Зятек покраснел, глаза опустил.
– Чего молчишь? – наскакивает на меня тамада. – За мужа вступайся.
И я, как дура, возьми да сберкнижку-то и открой.
– Ну? – замерла Василиса.
– А там – двадцать пять тысяч.
– Ничего себе! – охнула Василиса. – Это в восемьдесят девятом году-то?
– Это в восемьдесят девятом году-то, – гордо подтвердила Галка.
– А вы что? Квартиру купили? По тем временам – это ведь деньги немалые!
– Какую квартиру?! – простонала Галка. – Сберкнижка была оформлена на фамилию Скуратова. Сразу-то не посмотрели. Нужды не было. Тут – дефолт. Сунулись, а я уже несколько лет как паспорт поменяла. На Гуцуляк. Пока доказывала, что Скуратова – это тоже я, все деньги сгорели. Сама же помнишь, что было!
Василиса с жалостью смотрела на блаженную Галку, искренно недоумевая, как это можно было не проверить, на кого оформлена сберкнижка, или как можно было отложить покупку своей собственной квартиры и вместо этого жить со свекровью?! Ладно бы денег не было! Были! Ада Львовна в смысле бережливости была примерной матерью: все на благо потомкам! Когда-то она жила с твердой уверенностью в том, что никогда не станет делить с детьми свою жилплощадь, ибо свято веровала в актуальный смысл народной пословицы: «Без детей горе, а с детьми вдвое». И пока маятник жизненного метронома этой женщины застревал на отметках «самостоятельна», «востребована», «полна сил», «сил еще много» и так далее, Ада Львовна даже мысли не допускала, что день воссоединения с детьми все-таки наступит.
В день своего семидесятилетия почетный деятель здравоохранения Ада Львовна Скуратова собрала торжественное собрание трудового коллектива и с чувством глубокой скорби сообщила коллегам:
– Пора и честь знать.
«Неужели сокращение?» – ошибочно подумали сотрудники станции «Скорой помощи» и преждевременно огорчились.
– Нет, не сокращение. Увы… – выдохнула в пространство конференц-зала Ада Львовна и публично написала заявление об увольнении.
В честь неожиданно наступившей весны работники станции «Скорой помощи» постановили организовать прощальный банкет, чтобы совесть потом не мучила. Потому что столько лет под Адой – это подвиг. Ну и вообще: «Баба-то она деловая. Путная. Лишнего не спросит, а семь шкур спустит. Но все равно – жалко». Жалко, когда императрицы уходят на покой по собственной воле, а не по решению революционного правительства недовольных подчиненных…
Назначили день, подверстав его к очередному красному дню календаря. Стали готовиться: газеты рисовать, конкурсы придумывать, грамоты подписывать. Разумеется, тайком от Ады Львовны, через день посещающей департамент местного здравоохранения.
– Подождите-подождите, – оживились завистницы и в одночасье стали суровыми и неприступными.
– Чего подождите-то?! – посмеивалась станционная молодежь.
– А то! Не успеете глазом моргнуть, как она в департаменте себе какое-нибудь кресло отхватит.
– Какое?! – продолжала посмеиваться молодежь.
– Какое-нибудь!
– Это в семьдесят-то?
– Да она до ста жить будет – и не чихнет. Это не то что вы!
– А мы-то чего? – пугалась молодежь.
– А того! – наступали завистницы широким фронтом. – Сорок лет станцией руководит, а на больничном ни разу не была. А вы без году неделя – и уже по пять раз переболели.
– А мы-то тут при чем? – недоумевали молодые сотрудники. – У нас, может, иммунитет ослабленный от постоянного контакта с больными. Мы-то на «Скорой», а она в кабинете сидит целыми днями.
– Не устроим банкет, еще сидеть останется. Зря, что ли, она в департамент зачастила?!
«Банкету быть!» – снова заволновалась станция «Скорой помощи» и делегировала в кабинет главврача председателя профкома Трушкину.
Трушкина была на двадцать лет моложе Ады Львовны, давно метила на ее место и очень переживала, что уйдет на пенсию раньше, чем старая главврач освободит обетованное кресло. В голове у председателя профкома станции «Скорой помощи» звучал свой метроном: «Быть или не быть?»
– Пойдете? – поинтересовались коллеги у Трушкиной.
– Пойду! – с готовностью откликнулась председатель профкома и в мгновение ока превратилась в благородного миссионера. – Ада Львовна! Народ жаждет поздравить вас.
– С чем же, Людочка? – попыталась закрыться щитом удивления начальница, складывающая в коробку накопившиеся за много лет вещи.
– С выходом на заслуженный отдых!
Брови Ады Львовны без спроса поползли вверх.
– Надоело, поди, бумажки перебирать? – нарушая всякую субординацию, изрекла Трушкина. – Ладно вам, Ада Львовна, не переживайте. Мы вас проводим с шиком. Честь по чести. Я вот на счет подарка хотела узнать: вам вещь «на память» или деньгами?
От примитивности постановки вопроса Ада Львовна отупела и непривычно для себя робко спросила:
– А надо?
– Надо, – надавила на бывшую начальницу председатель профкома и для пущей убедительности заявила: – Так положено.
Бедная Ада Львовна, привыкшая к тому, что приказы на станции «Скорой помощи» раздает она сама, вконец растерялась и замахала руками на Трушкину:
– Некогда сейчас, Людмила Петровна. Не до банкетов. Дела надо сдавать.
– Как это не до банкетов?! – возмутилась председатель профкома и покрылась алыми пятнами от досады. – Эту традицию не мы придумали. Так испокон веков заведено. Коллектив по-человечески хочет. Чтоб проститься. Как люди…
От высокопарных слов Трушкиной «коллектив хочет», «по-человечески», «как люди» Ада Львовна размякла и частично сдалась:
– Мне еще с детьми посоветоваться надо.
«Это с каких это пор вы с детьми советоваться начали?» – захотелось съязвить Людмиле Петровне, но она удержалась и изобразила обиду на лице:
– Мы как лучше хотели. Не считаете нужным, никто не неволит. Как говорится, насильно мил не будешь.
– Идите, работайте, Людмила Петровна, – поставила подчиненную на место Ада Львовна и, не дожидаясь, пока та закроет за собой дверь, набрала номер снохи:
– Это ты, дочь? – поинтересовалась она и, не слушая ответа, тут же перешла к делу: – Мне, дочь, надо с вами посоветоваться. Семейный совет, так сказать. Соберемся у вас. Так всем удобно. Галя приедет, Игорь и ты.
– А Галя одна будет или с мужем? – зло поинтересовалась Василиса. – Вообще-то у нас, мама, планы.
– Планы надо отменить, – приказала свекровь и положила трубку.
Не прошло и минуты, как она снова перезвонила и проверила, насколько хорошо усвоена информация:
– Так ты поняла меня, дочь?! Сегодня. Ну, давай в семь. В семь – точно нормально. Самое то. Раньше не надо. Пока.
Рассвирепевшая Василиса перезвонила мужу и проорала ему в самое ухо:
– Сколько можно! Твоя мать абсолютно со мной не считается! Мы сегодня приглашены к Белым на ужин, а она едет к нам. Слышишь меня?! «К нам едет ревизор!» Будь в семь! Тебе назначено.
Пока жена визжала в трубку, Игорь морщился и тер нос. Встреча с матерью вместо ужина у Белых его не привлекала. Но лучше уж было потерпеть, чем постоянно чувствовать внутри тикающий, как взрывной механизм, внутренний метроном, маятник которого раскачивался между двумя полюсами: «плохой мальчик – хороший мальчик». И когда чувство вины в сыне Ады Львовны обострялось, метроном начинал отбивать ритм все быстрее и быстрее, пока не переходил на мерзкую трель. Игорь ненавидел это состояние, поэтому позвонил матери заранее.
– Ты на работе? – не здороваться, видимо, было своеобразной фамильной чертой Скуратовых.
– А где я могу еще быть?
– Ну, откуда я знаю. Может, дома или у Галки.
– Тогда зачем ты звонишь мне на работу?
– Чтобы наверняка, – попытался пошутить Игорь.
– Ну, так что?
– Ну, так то! Что сегодня за повод?
– Какой повод?
– Ты сегодня у меня дома устраиваешь свой семейный совет. А мы приглашены к Белым.
– Интересно, а где мне его еще устраивать? У тебя самая большая квартира. Не к Галке же мне тащиться через весь город. И не ей ко мне. Ты – ровно посередине.
– Но у нас были планы… – Игорь вернулся к тому, с чего начал.
– Хорошо, – неожиданно согласилась Ада Львовна. – Идите к Белым. Все отменяется. Гораздо важнее быть хорошим мужем, нежели сыном. Но помни…
Игорь завелся с пол-оборота и проорал в трубку:
– Хватит делать из меня дурака!
– Я и не думала, – спокойно возразила мать. – Зачем делать то, что уже и так существует?
– По-твоему, я плохой сын?!
– Ты – хороший муж. И этим все сказано, – подвела итог Ада Львовна и повесила трубку.
В телефоне Игоря привычно запикало: «плохой мальчик – плохой мальчик – хороший мальчик – плохой-плохой-плохой…»
«Больше не могу», – сказал Игорь и откинулся в кресле.
– Проблемы? – проворковала секретарша и преданно посмотрела на своего босса.
Игорь брезгливо скривился:
– Типа – да.
– Может быть, кофе? – вкрадчиво предложила помощница и даже приподнялась со стула.
– А-а-а… Давай. С коньяком.
– Вы же за рулем, Игорь Станиславович, – напомнила секретарь и приняла томную позу.
– Первый раз, что ли?!
– Все равно, Игорь Станиславович. Прав лишат.
– Не лишат, – заверил молодую особу босс и показал ей пальцем на дверь: – Давай-давай, неси свою отраву.
– Почему это «отраву»? – с обидой поджала губки секретарша.
Игорь Станиславович не удостоил помощницу ответом и позвонил сестре.