Итак, первоочередная особенность в такой ситуации: горе захватывает практически всех членов сообщества. Наверное, можно осмелиться и сказать более категорично: учитывая то, насколько горевание бывает разным и многослойным, – всех, так или иначе. Например, я не знаю ни одного человека, которого не коснулась бы пандемия коронавируса, даже если в его окружении никто серьезно не заболел. Столь крупные события всегда расходятся кругами по воде.
И у такого положения дел есть две сложности. Первая заключается в том, что никто не может быть постоянной опорой. Скорее, важно будет меняться ролями: пока мне удается удерживаться в более стабильном состоянии, я могу поддержать близкого, но, вполне вероятно, что через пару часов уже я буду нуждаться в эмоциональной помощи. Когда в семье кто-то умирает, невозможно выделить, кому из родственников больнее и страшнее и кто в таком случае – горюющий, а кто – поддерживающий.
Вторая сложность – это несовпадение стилей горевания, реакций в конкретный период времени, потребностей. Грубо говоря, штормит всех, но в разном формате. И это может приводить к болезненным нестыковкам в общении: ведь я ожидаю, что мы «в одной лодке», а значит, абсолютно понимаем друг друга. Но оказывается, что нет: лодка-то, может, и одна, но гребет каждый по-своему – в своем ритме и со своей скоростью. Такое разочарование порой задевает не меньше, чем сама потеря.
Коллективное горе предполагает большой объем утраты (поэтому оно и задевает так много людей), и, конечно, психике трудно совладать с ним: нужно очень много времени. В большинстве случаев это даже не одна огромная потеря, а много объединенных больших потерь. Например, при сильном землетрясении утратой становятся и жизни людей, и разрушение домов и целых поселений, потеря посевов или других источников питания… Чем ближе вы к трагедии, тем детальнее и шире будет этот список. Кроме того, почти всегда в таких ситуациях мы утрачиваем ощущение безопасности окружающего мира, которое является значимой базой нашего существования. И на его восстановление тоже нужно много времени и сил.
Еще одним затруднением может стать невозможность начать горевать: большинство подразумеваемых трагедий не заканчиваются в один день, а зачастую имеют цепочку последствий, приносящих дополнительные утраты. И пока мы справляемся, пытаемся дожить до конца этого страшного периода, у нас может не быть возможности найти время и пространство (в том числе внутри себя) для проживания горя. Таким образом, горе капсулируется внутри, «укладывается в дальний ящик» – и впоследствии может быть еще сложнее к нему обращаться.
Кроме того (и это касается любого горя), если с нами когда-то в прошлом происходило что-то, что было нужно отгоревать, но мы по каким-то причинам не смогли это сделать, – оно будет отзываться в нас при следующем столкновении с утратой. Например, если в детстве ваша семья переехала из одного города в другой и при этом вашему горю не было дано места: вас не предупредили, не организовали прощание с друзьями, не создали возможности продолжать какое-то общение, не сопровождали ваши чувства, – то во взрослом возрасте вы можете сталкиваться с сильными реакциями при необходимости что-то менять (в том числе место жительства). Вы можете даже чувствовать, что такие эмоции слишком сильны для происходящего сейчас, но не понимать, почему это происходит. А усиливаются они тем, что не было прожито давным-давно.
Теперь представьте, что это происходит с каждым из огромной группы людей. Уровень напряжения зашкаливающий. Особенно это, конечно, опасно, когда члены сообщества не имеют навыка горевания и эмоциональной поддержки друг друга. И группа как целое тоже может иметь истории, которые она не отгоревала. Они входят в резонанс с происходящим прямо сейчас. Мы можем замечать такое «застревание», когда о каких-то событиях говорится так, словно они происходят сегодня, и решения принимаются исходя из давно прошедшего контекста; или о чем-то сложном из прошлого говорится категорично, «черно-бело», как будто все еще невозможно посмотреть на ситуацию со стороны, с точки зрения наблюдателя-исследователя, а не участника.
Несмотря на все вышесказанное, у коллективного горя есть и свое преимущество. Проявляется оно как раз в тех случаях, когда сообщество сохранило традиции и ритуалы горевания или сумело создать новые, современные. Такое совместное проживание, выраженное в чем-то материальном, что можно не только эмоционально почувствовать (на это порой сложно опираться), но и увидеть, услышать или потрогать, может дать большую опору. Ведь тогда поддержка приумножается.
Почти в каждой главе я упоминала, что нашей культуры ритуалов не осталось почти ни в каких сферах. Коллективные ритуалы не исключение – поэтому необходимо их создавать. Идеальная ситуация, когда традиция рождается «снизу», из потребности конкретных людей и небольших сообществ, а затем получает чуткую поддержку на уровне большой группы (например, государства). Но это непросто. Когда что-то утеряно и позабыто, бывает даже сложно придумать, что бы это могло быть. Отталкиваться можно от того, что часто все же происходит реактивно и стихийно: например, когда случается трагедия, люди несут цветы, свечи и другие символические предметы к тому месту, где она произошла, или к консульству страны, в которой это случилось. «Минуту молчания», которую мы больше слышим в формальных организациях, тоже можно использовать как символ совместной скорби в небольших группах. Важно, чтобы общественный ритуал был достаточно простым и доступным, то есть люди могли не только посмотреть на него со стороны, но и активно, творчески поучаствовать. Кроме того, необходимо оставаться на символическом уровне: тогда каждый сможет вложить свой смысл в предложенную форму и не нужно будет побуквенно совпадать в словах и мнениях.
В том же ключе важны специально созданные группы, в которых люди объединены схожей сложностью или утратой, если в них есть место для горя и его разных проявлений. Помните, мы отмечали в разговоре об инструментальном типе горевания, что не всем людям важно проговаривать свои эмоции, для некоторых и разговор о мыслях или решениях – это способ переживать утрату. Это могут быть как психотерапевтические группы или группы поддержки, так и рабочие группы по решению каких-то вопросов, если в них легальны чувства и разговоры о смыслах, а не только о деле.
Кроме того, организация таких сообществ помогает удовлетворить еще одну потребность горюющих – побыть «в тишине» со своим горем. Ведь если раньше была хоть какая-то возможность переживать горе замкнуто, внутри сообщества, которое совпадает с тобой по смыслам и отношению к происходящему, то сейчас с широким распространением интернета и соцсетей такая «тишина» становится все менее доступной. А она важна: с людьми, разделяющими твои ощущения, не нужно почти ничего обсуждать, а тем более доказывать – можно вместе погрузиться в горевание. Но сейчас, будучи у всех на виду в онлайн-пространстве, даже если ты не хочешь говорить про свою потерю, тебе придется столкнуться с чужим мнением, которое может сильно отличаться и даже противоречить твоему собственному. Процессу горевания это вредит: ведь интернет-пространство, увы, не предусматривает контейнирования[26] чужих чувств и заботы о них. Наоборот, анонимность и виртуальность делают реакции людей более жесткими – поэтому и написать они могут такое, что ранит еще больше. Тут уже фокус с горевания смещается на оценку происходящего, поиск виноватого и требования к собеседнику. В общем, если у вас есть возможность избегать онлайн-разговоров, в которых то, о чем вы горюете, обсуждается абстрактно или агрессивно, поберегите свои силы для восстановления. Искать помощь стоит в тех пространствах, которые будут учитывать ваше состояние.
При этом системный взгляд на семью и другие сообщества говорит о том, что в них есть общая динамика, которая является чем-то большим, чем сумма участников группы и их реакций. То есть метафорически мы можем рассматривать любое сообщество как целый организм, и тогда вы можете переносить все ваши знания о том, как устроено индивидуальное горевание (в том числе полученные из этой книги), на переживание утраты парой, семьей или большими сообществами. Например, группа людей, как и отдельный человек, может попадать в состояние шока или отрицания. А завершением проживания горя можно назвать момент овладения новой идентичностью: когда то, что было утрачено, становится частью истории, встроенной в те ценности, которые реализуются в настоящем.
И на сообщество в целом также влияет общественное мнение, которое видит горевание довольно однобоко. Обычно горюющей признается та группа людей, которая проявляет боль утраты через грусть и тоску (как и в случае с одним человеком в горе). А как мы с вами уже знаем, потеря может вызывать не только такие реакции, но и раздражение, злость, обиду, вину и другие проявления, которые не попадают в ожидаемый образ. И это делает диалог еще более эмоциональным и уязвимым: снова встает вопрос, кто имеет право горевать и как можно выражать свое горе. А внутри группы общество начинает искать того, кто горюет больше всех, и только ему даются права на открытое проживание утраты. Возможно, вы ловили себя на том, что, хотя ваша боль ярко ощутима, вам кажется странным горевать, если в вашей группе есть кто-то, кому хуже?
Вопрос, который мне хотелось бы закрыть своей книгой: мы не можем судить о том, насколько болезненна утрата для человека или сообщества только по тому, горюет ли он тем способом, который нам понятен.
Подводя итог, хочется сказать, что как социальное существо человек в своем горевании точно нуждается в других. Поэтому, если у вас есть возможность быть среди людей, которые разделяют вашу утрату, – это хороший вариант. Старайтесь ритуализировать это взаимодействие: помните, что встреча на уровне смысла в этот момент важнее выяснения рациональных деталей.