Затем рассмотрим эмоции и другие реакции, которые могут встречаться в процессе проживания утраты, попробуем увидеть их разнообразие. Надеюсь, что это вновь поможет показать, насколько широко в горевании понятие нормы: может быть и так, и так, и вот так тоже.
Завершим этот раздел вопросом: а заканчивается ли горе? Неужели можно отгоревать и забыть о том, что так ранило? И надо ли вообще забывать? Поделюсь с вами разными метафорами на этот счет, ведь здесь, разумеется, нет какого-то однозначно сформулированного ответа.
Глава 1. Острое горе
У понятия острого горя (как и у многих других в психологии) нет единого определения. Кто-то использует его для обозначения всего горевания в целом, а кто-то измеряет в минутах, часах или днях.
Но я все же предлагаю вам понимать под острым горем пиковое состояние начального столкновения с утратой. Для глобальных потерь, таких как смерть близкого, его длительность в среднем шесть недель.
Если сказать проще, острое горе – это ощущение, словно вокруг тебя рушится мир и ты остаешься на его руинах совсем один. Непонимание, что делать дальше, сменяется состоянием возбуждения или, наоборот, апатии. Больше всего хочется притвориться, что ничего не происходит: уснуть, чтобы понять, что это был страшный сон; «отмотать пленку назад», чтобы не получать неприятного известия; что-то исправить в прошлом, чтобы изменить ход событий. При этом кто-то начинает хаотично совершать тысячу движений в секунду, пытаясь «починить» ситуацию, а кто-то, наоборот, отрицает ее существование. Физиологически это состояние, наверное, можно сравнить со встречей с опасностью: именно поэтому у многих пропадает аппетит (организм боится тратить силы на переваривание еды, ожидая, что они еще могут понадобиться), а кто-то, напротив, начинает есть «впрок» (потому что силами нужно запастись заранее). У кого-то происходит резкое очищение кишечника (организм выбрасывает из себя лишнее), на кого-то нападает сонливость, а некоторые не спят по несколько ночей (выброс адреналина блокирует работу гормонов сна и не дает мозгу расслабиться). Сердце бьется так, словно скоро выпрыгнет, из рук все валится, не получается сосредоточиться.
В моей памяти ярко, как фотография, запечатлелся момент, когда я увидела своего будущего мужа через неделю после смерти его отца. Мы тогда жили в разных городах, он встречал меня в аэропорту – и в первый момент мне показалось, что он стал серого цвета. Это было не столько про реальный цвет кожи, сколько про общее ощущение усталости, пустоты и невключенности в окружающую действительность.
Мое собственное острое горе запомнилось мне амплитудностью эмоций. Сначала, в первые часы после смерти мамы, я как будто все очень хорошо понимала: мне было грустно, но почти не было слез или ощущения, что я не справляюсь. Я была вполне готова поддерживать окружающих, мы шутили над чем-то, когда собрались всей семьей на одной кухне (юмор, кстати, – это здоровая реакция на трагические события). Но когда я легла спать, меня вдруг накрыло безумной болью, и я громко зарыдала. Как будто с чем-то можно было встретиться только в тишине.
И так далее. Думаю, вы поняли главное: острое горе, сколько бы оно ни длилось и как бы ни проявлялось в сознании и теле, – это самый яркий момент столкновения с утратой, когда все системы организма экстренно включают режим аварийной ситуации.
Острое горе можно сравнить с ожогом: как только кипяток попал на кожу, становится так больно, что кажется, ничего за пределами этой боли не существует.
В дальнейшем с похожими ощущениями горюющий рискует столкнуться, встретившись с важными датами и местами, связанными с утратой. «Там» и «тогда», напоминающие о потере, заставляют нас как будто резко вспомнить о том, как же больно было лишиться этой жизненной ценности и как невыносимо быть без нее.
Чтобы объяснить вам это состояние более полно, хочу поделиться ассоциациями подписчиков моего Телеграм-канала. Я попросила рассказать, что приходит им в голову в качестве ассоциации на словосочетание «острое горе»[5]:
«Если речь о потере близкого, то оглушительная тишина внутри. Острые ощущения, как будто порезался о бумагу, когда невольно тянешься к телефону, чтобы позвонить и рассказать о чем-то, чем хочешь поделиться, а позвонить не-ко-му уже. Пугающая такая мини-бездна внутри, потеря тылов. Примерно такие чувства были в первые дни, сейчас тоже бывают, но не так резко, что ли».
«Когда встречаюсь с чужим горем, возникает растерянность, активизируется внутренний спасатель. Очень хочется помочь, поддержать, но непонятно, как это сделать».
«Чужое острое горе очень страшно, как минное поле. Мне страшно вообще что-то говорить, потому что я не знаю, какую реакцию это вызовет. И страшно показаться безучастной, конечно».
«Первое, что приходит от этого словосочетания, – острая боль внутри, где-то за грудиной, жгучая, резкая, необъяснимая».
«Это звенящая пустота, которая лишает смысла все существующее и происходящее».
«Первое – это потеря ног и опоры под ними. Проваливаешься в пустоту и темноту, где темно и тихо и где твой крик боли превращается в никому не слышимое и не видимое. Спустя какое-то время ноги отрастают до той же длины, что и раньше, но теперь они ищут уже другую поверхность для продвижения вперед. Ищут и не находят. Встает вопрос: а нужны ли они вообще (ноги) или можно как-то по-другому? На этом же этапе подключается голос, и ты понимаешь, что с его помощью можно дальше продвинуться, потому что он – создание волновое и более надежное, что ли. С голосом приходит благодарность за прошлое и надежда на будущее».
«Каменная плита, которая прижимает тебя сверху».
«Для меня это две вещи: болит где-то в груди, вроде бы и не физически, но ощутимо; и все вокруг словно становится черно-белым, неважным, странным, непонятным».
«Острое горе – апатия, падение в бездонную „кроличью нору“ без попыток ухватиться, а после поиск ответа на вопросы „почему так?“ и „для чего?“».
«Острое горе – это когда тебе настолько эмоционально больно, что становится больно и физически тоже. И эта эмоциональная боль какое-то время тебя не отпускает: она с тобой утром, днем, вечером, перед сном, когда в голову лезут самые ужасные и грустные мысли, ночью… И ты не можешь дышать, не можешь двинуться без того, чтобы в груди что-то не стиснулось больно-больно, чтобы не ломило в спине, руках и ногах… И все время хочется свернуться в комок от безысходности. А в голове, после того как проснешься, только одно: „Что же делать? Что же делать дальше? Зачем что-то делать, все так бессмысленно…“ Но все равно встаешь и делаешь, чтобы отвлечься, чтобы не было так остро больно».
«Диссоциация, онемение вплоть до физического ступора, попытка увести все в рациональность и какие-то наделенные смыслом действия, отрезав эмоции как непереносимые».
«У меня ощущение, что я сам не переживал такого. Поэтому тут две штуки. Первая – трах. Я видел, как в это состояние попадали те, кто рядом, и те, кто мне дорог. От попытки перенести опыт мысленно на себя становится совсем плохо. Эти мысли очень блокируются, как будто психика защищается и не дает представлять себе такую жесть. Вторая, оттуда же: очень много желания отдавать любовь и заботу тем, кто в таком состоянии. Или хотя бы поддерживать с ними какую-то связь, чтобы они не оставались одни».
Добавлю сюда мою личную метафору:
«Острое горе – это нож, воткнутый между ребер, который периодически пытаются провернуть».
Глава 2. Защита от непереносимой боли
Я сижу на берегу океана и пытаюсь представить, как переживала свое горе автор книги «Волна» Сонали Дераньягала[6]. Цунами поглотило двух ее сыновей, родителей и любимого мужа. Как выглядело ее горе первые долгие месяцы? Как попытка не сталкиваться с реальностью: очень много алкоголя, чтобы ничего не чувствовать. А следом бешеная ярость и стремление испортить жизнь людям, которые сняли дом, где до трагедии жили ее отец и мать. Не может быть, чтобы этот дом принадлежал кому-то, кроме родителей. Не может быть, что их там больше нет. Невозможно встретиться с тем, что случилось.
Можно ли «переварить» такое горе? Одним махом – никогда. Попытка сделать это, наверно, стала бы похожа на замыкание в электрической сети или тромб в сосуде: слишком много и интенсивно для одной системы. Психика никак не может осилить такое горе сразу. И тогда она осваивает его по крошкам. Порой это несколько секунд в день, лишь одна пронизывающая мысль, и снова забытье – как в случае Сонали.
Алкоголь и другие внешние средства затуманивания сознания, конечно, не то, к чему стоит прибегать. Но у организма есть и встроенные эффективные механизмы защиты. На самом деле их много, психика каждого человека использует свои (то самое «у всех по-разному»), но мне важно сейчас упомянуть два таких механизма – самых, на мой взгляд, ярких и распространенных – шок и отрицание. С большой долей вероятности вы уже знакомы с ними лично или со стороны, на примере близких людей.
Напоминаю вам, что в этой книге мы не рассматриваем стадии горя как удачную модель, так как они считаются слишком упрощенным взглядом на горевание. Шок и отрицание в нашем случае – это механизмы самозащиты психики, такие «предохранители» от короткого замыкания.
Важно: эти защитные механизмы – еще не горевание в чистом виде. Оно начнется потом, позже, когда психика сможет постепенно осознавать произошедшее. Пока же для нее это словно некое безвременье, пустота, существование где-то между «было» и «стало».
Шок – обычно это первое, чем мы встречаем утрату. Если вы теряли близкого, то, скорее всего, знаете это оглушенное состояние, когда мы можем даже перестать слышать и видеть все, что происходит вокруг. Но наверняка вы сталкивались с ним и в ситуациях попроще – например, когда забыли или потеряли какую-то вещь. И вот несколько секунд или минут вы в шоке (мы даже так говорим, когда описываем что-то, во что не можем поверить): продолжаете искать, рыться в вещах, хлопать себя по карманам.