Четвёртый участник экспедиции был убит. В мире духов нравы столь же жестоки.
Мир душе твоей, неведомый смельчак!
Рассказ Даймона показался мне притчей. Мира нет нигде, ни на Земле Anno Domini 1851, ни в юдоли духов, где на календаре 2006 год. За открытия платят собственной жизнью, люди воюют, убивают — и умирают сами. Подставляющих другую щеку убивают первыми.
Ваши мечты никогда не сбудутся, друг мой Дэвид Ливингстон. Ни в мире этом, ни в мире Ином.
Закат был очень приметным. Вспомнилось привычное сравнение: красный, как кровь. Нет, он краснее крови. Красное солнце над красной землёй…
День был воскресный, но я ни разу не вспомнил о Творце.
Дорожка 14 — «Последняя поэма»
Песня из к/ф «Вам и не снилось».
Музыка А. Рыбникова, слова Рабиндраната Тагора.
Исполняют Ирина Отиева и Вера Соколова
(3`34).
«В полночь забвенья на поздней окраине жизни своей, ты погляди без отчаянья, ты погляди без отчаянья. Вспыхнет ли примет ли облик безвестного образа будто случайного…»
Алёша перевернулся на бок, попробовал привстать. Не смог — Варины руки не пустили. Вокруг шеи обвились, сцепились замком.
— А от задушу!
Вниз потянули — ближе, ближе…
— Втэкты думаешь, малюня? Ой, не втэчешь, не сбежишь. Я так скучила за тобой, не сбежишь, не сбежишь…
Не стал Алёша спорить, ткнулся затылком в мятую подушку, в тёмный потолок поглядел. Полчаса у него есть, даже больше. Спешить некуда. Не хотел идти, пришёл, теперь уходить не хочется.
А зайчиков на потолке нет! Точно! Куда только подевались? Сбежали? Сбежали — и никто не удержал…
— Не могу без тебя, малюня! Ни з кым мне так мне не добрэ, ни з кым! Обиделся? А ты не обижайся, ты просто ко мне приходи, ни о чем не думай. Хочешь, даже размовляты не станем, просто будем любыты. Ты — меня, а я тебя…
Шептали в ухо мягкие губы, скользили по коже тёплые ладони. Кажется, в самом деле соскучилась. И он соскучился. Сразу пришёл — только позвонила. Понимал, что не стоит, все понимал. Но…
— Я теперь с хачем встречаться не хочу, и с братом его тоже, они мне не допомоглы, набрехалы. Я с тобой буду, малюня, тилькы с тобой. В кахве платят непогано, почти на все хватает, только бы с пропиской уладить…
Не перебивал Алёша, не спорил. То ли забыла Варя, как про «ахвицанта» из «кахве» рассказывала — всего час назад, то ли думает, что он забыл. Или «ахвицант» не считается? Эпизод случайный?
Может, ей с одним скучно, а все остальное — только слова? Для него, для себя самой? Возможно, Варя и о нем рассказывает — хачу, брату его, менту поганому, «ахвицанту». Интересно, что именно?
— А воны такие нечэстни, ничего для мня не зробылы. Хач говорить, что брату сейчас ни до чего, боится он, уехать хочет в свою Армению. Все милиционеры боятся, стреляют их, через одного убивают. Не бандиты — свои же, те, кого зи службы звильнылы. И наркоманов стреляют, у нас в общаге вжэ коноплю купыты нэ можно…
Не удержал товарищ Север — хмыкнул. Неплохо Иван Иванович постарался, даже до Вари круги дошли. Жаль хача в Армению отпускать, не заслужил, сволочь! И брат его, и другие…
Не пора ли списочек составить? Или, как и задумано, с пневмопистолетом? Жаль, в тот раз не решился, слабину показал!..
— А ты другим совсем стал, малюня. Думаешь, не вижу, не видчуваю? Жинку иншу нашёл? Молчишь? О ней сейчас думаешь? И кто она?
Алексей улыбнулся. Не стал отвечать, глаз от тёмного потолка не отвёл. Надо же, ревнует! Варя — ревнует! Жаль, врать не хочется, а то бы по полной программе выдал — чтобы прочувствовала. Про Джемину-подпольщицу, допустим. Даже лгать не нужно, рассказать, как в «Черчилле» шампанское пили, остальное Варя домыслит, во всех подробностях. Хватает опыта!
Джемина… Почему бы и нет? Или…
Лисиченко Ольга Ивановна.
Вздрогнул Алёша, сжал кулаки. Что за бред?
С утра покойница вспоминалась. Ни с того, ни с сего. Вышел на улицу, в утреннюю толпу нырнул — и лицо увидел. Её лицо — провизора Ольги Ивановны Лисиченко. Удивился. Что за бред? Следствие прекратили, труп с ожогами четвёртой степени землёй засыпали. Забыть успели. Каждый день новые трупы — и какие! Два кандидата в депутаты, полковник милиции, два воровских «авторитета», каждый со свитой, с дружками. Разгулялась демократия, не остановишь, не уймёшь. Каравай, каравай, кого хочешь — убивай! Уже до адвокатов очередь дошла. Утром в новостях — сразу трое, в Херсоне, в Ужгороде и в Белой Церкви. Все, правда, не из святых, с бандюгами душа в душу жили. То ли деньги не поделили, то ли их не отработали.
И он, Алексей Николаевич Лебедев, по всему видать в очереди стоит. Пули в стене, сырая крошка на щеке. Зде-е-е-есь я-я-а-а-а! Здес-с-с-сь!
Кому дело до провизорши, что мента в тёмной аптеке ублажала? А у неё самой перед глазами не стояли мальчишки, наркотиками травленные? Получила своё — и ладно, поважнее заботы имеются. Если что, на Страшном суде напомнят.
Не отпускала покойница — ни утром, в шумной толпе, ни на лекциях. Перед глазами стояла, такая же, как на фотографии. Родинка на щеке, улыбка, причёска девчоночья. Не уходила. Может, потому и откликнулся, когда Варя позвала. Вечер близко, тени в углах жмутся, густеют, вот-вот надвинутся. Народу на улицах много, но через час-другой схлынет поток, опустеют тротуары…
Зде-е-е-есь я-я-а-а-а! Здес-с-с-сь!
Пришёл — в общагу знакомую, в брошенный Эдем… Легче стало? Может, и легче, только вот Лисиченко Ольга Ивановна…
— Кто вона? Расскажи, малюня!
Не выдержал Алёша — дёрнулся. Скользнули по спине Варины руки… Не удержали.
«Провизорша в аптеке — Оля Лисиченко. Мы с нею наркотой торгуем.»
Не сказал — подумал. И язык прикусил. Ещё не хватало!
Лисиченко Оля. Оля…
Накинул майку товарищ Север, к плавкам, висевшим на спинке стула, потянулся. Ещё не хватало! Расслабился, раскис, сейчас на раскаяние потянет. Посреди площади Свободы встать, на колени бухнуться. Оле мне грешному, оле мне убивцу!
Оле… Оля…
Не стыдно? Размяк, перетрусил, к Варе прибежал — под простыней прятаться.
Спрятался?
— Где ты, малюня? Что с тобой? Зовсим про мэнэ не думаешь?
Товарищ Север поморщился, представив, каков он, если со стороны поглядеть. Голый, в одной майке, в грязной общаге, босиком, пупырышки на коже.
…Варя сегодня даже не помылась. Он не напомнил, забыл. Замечтался. Было бы о ком — о подстилке ментовской! Бред!.. При чем здесь Лисиченко! Не она напугала, пули в стене — те, что ровным треугольником. Это и страшно, когда Смерть не имеет лица.
Отчего же не имеет? Вот оно лицо — с родинкой на щеке!
Зде-е-е-есь я-я-а-а-а!
Поглядел Алёша на знакомую дверь. Одеться — и туда, коридором, вниз по лестнице, забрать паспорт у вахтёрши, и — бегом на улицу!
А там что?
— Отак, малюня мой? Думаешь, без меня тебе лэгше станет?
Алексей вздохнул, собственные слова вспомнил. «Н-нет. Не брошу!» Не тянули его за язык, от души говорил. Теперь, значит, по-другому все стало? К Варе пришёл — струсил, бросил её — храбрость проявил. Так что ли, товарищ Север?
— Нет… Не станет. Только понимаешь, Варя…
— …Ты як маленький, Алёша, совсем хлопчик. Тебе надо, чтобы дивчина твоя только с тобою була, с тобою одним? Я что, хуже стала? Иншою стала? Я тебя люблю, и ты меня любишь…
— Нет! То есть… Варя, если я…
— Если ты станешь дужэ богатым, шубу мне купишь, квартиру с пропиской и у свой клуб «Черчилль» сводишь? А я тебе изменю? Якый ты смешной, малюня!
— Смешной? Да, наверное…
Дорожка 15 — «Tutomaz» («Bu aksam Olurum»)
Турецкая народная песня, исполняет Murat Kekili.
(5`16).
Кто такой этот Tutomaz? А бог его знает, кличка шпиона-нелегала. Но слушать приятно. Однако, если словарь открыть… «Этим вечером я умру, никто меня не остановит, даже ты меня не остановишь, звезды меня не остановят, я срываюсь в бездну у тебя на глазах…»
Хорошо ли быть шпионом? Как в старом анекдоте: хорошо, да не очень. Входишь в метро, среди народа путь прокладываешь, уклоняешься от сумок и локтей, а на душе… Вдруг уже вычислили? Ты ещё не знаешь, спешишь, всех встречных разглядываешь, чтобы нужного человечка не упустить. Тем более, шпион ты не всамделишный, не стоит за тобой держава с ядрёными ракетами, не станут тебя обменивать, даже передачу не вышлют. Черт знает чей ты шпион, поэтому без ордера обойдутся, пристрелят на пустой улице — или прямо здесь, в толпе…
Зде-е-е-есь я-я-а-а-а! Здес-с-с-сь!
Упадёшь на грязный цемент, споткнётся о тебя бабка с сумками безразмерными, помянет недобрым словом…
Плохо, конечно. Но если вновь анекдот вспомнить? Плохо, да не очень. Полно вокруг людишек, спешат, толкаются, о ерунде размышляют. Кто они? Ясно кто — народ, масса, электорат, объект Истории, точка приложения сил. А кто силы эти прилагает? То-то и оно. Бегите, встречные-поперечные, в вагоны запрыгивайте, станцию свою не пропустите.
А мы делом займёмся. Настоящим!
Улыбнулся товарищ Север, головой покачал. Расхвастался, распушил перья, чуть не суперменом себя вообразил. Рано, рано! Тут бы человека нужного встретить, а поди встреть его в толпе да ещё в час пик. Почему в толпе, догадаться нетрудно. На пустой улице (где на стене — выбоины треугольником) найти друг друга легче лёгкого. Погореть, под чужой глаз и под чужую пулю попасть — ещё легче. Не учили Алексей Лебедева на шпиона, в историки готовили. Но даже студент-историк знает, какая главная причина провалов. На связи шпионы горят, на контактах. И ничего не изменишь, надо встречаться — особенно если ты и товарищ Север, и его связной. В одном лице, точнее, в двух, вроде Януса римского. Поэтому лучше лишние пять минут потолкаться в толпе, мимо стеклянных дверей метро пройти, по сторонам поглядывая. Никто внимания не обратит. А если обратит, что с того? В следующий раз надо будет букетик у входа купить за две гривни. Старый способ, но надёжный. Ходит влюблённый парень в поношенной куртке, сквозь очки народ разглядывает, чтобы милую не пропустить.