Книги сдвинуты. Искали что-то или просто любопытствовали. Компьютер — что от него осталось — уже на месте, только смотреть не хочется. Стойка с дисками пуста, лишь в самом низу торчит что-то классическо-музыкальное.
Нет Профессора.
Женя-Ева всхлипнула — негромко, горлом. Дёрнула носиком.
— Суки! Менты — суки! Даже смотреть ничего не стали. Протокол просто так, не глядя, составили. А дела не завели. Говорят, уехал мужик по бабам прогуляться, нечего нас беспокоить. Суки поганые, бляди!
— Женя, не надо, пожалуйста. Ну их!
Хорст-Игорь погладил девушку по плечу, в щеку поцеловал. Вновь всхлипнула Профессорова дочка, ещё чуть-чуть — и разревётся.
Алёша сам едва сдерживался. Плакать бы не стал — заорал во все горло. Куда человека девали, сволочи? Хорошего человека, умного, настоящего?
Сволочи — только кто? Менты, понятно, сволочи, в бетон их всех, но и вправду — ничего. Ни следов, ни намёков. Был человек — нет человека.
Всех знакомых обзвонили — на всякий случай. Товарищ Север бойцов из АГ-2 тряхнул. И Десант своих предупредил, чтобы поглядывали да поспрашивали. Без толку все. Нет, не знают, не слыхали, не представляют.
…Женя пришла в себя. Профессор сгинул. «Фенитон! Не забыли, Алексей? Надеюсь, не понадобиться, но…». Но химия здесь не при чем, и Мирца, планета-душа, тоже не при чем. Профессор исчез не в Ноосфере, не среди белых облаков — в этом мире. И он пропал, и записи, и компьютерные файлы.
Но все-таки. Женя умирала — не умерла. Воскресла. Дочь воскресла — отец пропал.
— Пошли? — Хорст, негромко, голос сдерживая.
— Сейчас. Я… Керри покормить надо. И кактусы. Папа давно не поливал…
Женя-Ева вытерла, в комнату побрела, к аквариуму. Алёше вспомнилось: скорпиону копра требуется — и горящая лампочка. А чем кормят, не спросил, не догадался.
На Хорста Die Fahne Hoch покосился. О деле бы поговорить, только время ли? Место точно не самое подходящее. И дела почти все подождать могут. Все тихо, все спокойно, отбой боевой тревоги, группы работают в режиме «увидел — доложил».
Почти все. Почти!
— Женя куда собирается? К маме?
— Ага. Она на машине. Подкинет, если хочешь.
Алёша улыбнулся — вспомнил, как познакомились. Везли тогда битого демократа на этой самой машине пользовать бинауральными ритмами, картинками Эшера гипнотизировать. И сейчас подвезти могут. Джемина обещала через два часа прийти на «конспиративку»…
Использование служебного положения? Само собой! Начальник он — или куда? Можно и в «Черчилль» подъехать, там джаз из Питера выступает…
— Нет, Игорь. Проводим Женю и… Дело есть.
Со двора вышли — прямо на шумный проспект. Направо набережная, налево станция метро. Шуршат машины по сухому пыльному асфальту, светофор мигает, бродят по тротуару сонные голуби. Знакомо все, привычно.
Теплынь какая! Наконец-то весна…
— Туда, Игорь!
Туда — налево, к метро, куда весь народ спешит. Сунул Алёша руки в карманы пиджака, губу прикусил. Вперёд! Права Ева — суки менты, злобные суки. Именно сейчас Профессора искать надо, пока след тёплый. Какой из него, историка-недоучки, следователь?
Дёрнул щекой товарищ Север. Какой? А никакой! Но другого нет. Все слепые и глухие, смотрят да не видят…
Что-то спрашивал Хорст, говорил о чем-то. Не отвечал Алексей, не слушал. Так и шёл — с руками в карманах, под ноги глядя. Повезёт? Не повезёт? Алкаши с утра похмеляются, сейчас полдень, самое время новую дозу принимать…
Повезёт?
Знакомая «стекляшка», где Степана Квитко поминали. Пластиковые столы, очередь алкогольная. Невеликая ещё, к вечеру сползутся…
Товарищ Север поглядел внимательно, подбородок почесал.
— Этого! Только тихо.
Хорст-Игорь кивнул — понял. Посуровел, плечи расправил, шагнул вперёд, прямо к очереди. Выдернул человечка, словно редиску с грядки. Отшатнулась продавщица, попятились соседи-алкаши. Лишь схваченный был спокоен, даже улыбался. Чего ему бояться, сумасшедшему?
«Мой коллега. Познакомьтесь, Алексей».
Далеко уходит не стали, за угол свернули. Забор, за ним — свалка. Тихо, грязно, ни души…
Товарищ Север вынул замшевый футляр, достал шприц. Фенитон — повышает дозу миорелаксантов, индуцирует микросомальные ферменты…Прав Профессор — понадобился!
— Снимай с него куртку — в вену колоть будем.
Игорь не стал спорить и переспрашивать. Упала куртка — прямо на мусор, на пластиковые пакеты, на пустые «паки». Забеспокоился псих, ногами засучил. Ойкнул, закрыл глаза …
…Сколько ждать? Минуту, больше? Только бы не помешали, только бы подействовало, только…
Дрогнули веки, не спеша приоткрылись.
— Здравствуйте, Юрий Владимирович!
Запомнил, Профессор. Не волнуйтесь! Легко запомнить…
Выпрямился псих, из лапищ Игоря освобождаясь, скользнул ладонью по расстёгнутой рубашке, брезгливо поморщился.
— Чем обязан, молодые люди?
Улыбнулся ему товарищ Север, руководитель областного подполья:
— Многим, товарищ Юго-Восток, многим!
— …Представьте себе, нет. Не боюсь. Умирать неприятно, не спорю. И уйти в Ноосферу пока нельзя, тут вы правы. Только есть нюансы…
Извлёк из мятой пачки сигаретину, щёлкнул зажигалкой. Затянулся.
Хмыкнул.
— «Я не волшебник, я только учусь». Так кажется, Алексей Николаевич? Вы пока ещё маг-недоучка, вас и на Мирцу едва пускают. Человек живёт не одной жизнью. Убьёте меня здесь — вернусь в себя-двадцатилетнего. Если точнее, в 1980 год. Двадцать два года, молодость, все ещё впереди. Вы меня вырвали именно оттуда. Есть и другие варианты. N-связь дополнит остальное, это уже не трудно.
— Профессор, — негромко напомнил Игорь, едва сдерживаясь.
— Я же сказал: не ищите, — Юрий Владимирович вновь затянулся — с удовольствием, смакуя. — Большего не услышите. Это наши дела, он знал на что идёт… Кстати, действие фенитона сейчас закончится. Можете меня убить — пока я здесь. Можете спросить. Если по делу — отвечу.
Хорст тяжело вздохнул. Не дал ему Алёша сказать, опередил.
— Переворота 26-го не было. Это лишь обманка, ложный слух. «Волки, волки!» Когда?
Юрий Владимирович усмехнулся, поглядел в тёплое весеннее небо.
— Войны следует начинать в воскресенье, в четыре часа утра. Хоронить — на третий день…
— А вас, Юрий Владимирович, на планете Мирца заждались, в живых даже не числят. Оплакивают! Что же вы друзей забыли?
— Не забыл. Но, знаете, трудно общаться с идеалистами.
Дорожка 18 — «Я умираю от любви»
Авторы музыки и слов неизвестны.
Исполняет ансамбль «Orera». Запись 1961 г.
(2`08).
Фуражку надевать? Не надевать? Надо бы, по форме полагается, но противно до икоты. Увидел бы Алёше ещё вчера: мундир синий, ментовский, брюки синие, ремень, погоны с четырьмя звёздочками…
— Держите, Алексей!
Фуражка…. Делать нечего, придётся оскоромиться. Как поётся у классика: «Теперь я турок, не казак…»
— Покажитесь!
Ментовская форма! Добро бы ещё «каштан», нет — настоящий, литерный! В зеркало бы взглянуть… Да какое там зеркало — сразу в бетон!..
Суров капитан Сергей Кононенко, командир «каштанной» роты, ничего не упускает. Оглядел прищуренным взглядом, подумал немного, наконец, кивнул.
— Годится. Только… Алексей, может, мы сами? Вы, извините… То есть, я за вас отвечаю.
«Извините…» Не иначе, хотел «демократом» обозвать, как когда-то у дома Старинова. Хотел — не решился. Не демократа паршивого снаряжает — связного самого товарища Севера. Поручили капитану важное задание, доверием почтили, вот и волнуется.
«Мои войска — в голове туман, мои войска — белена, дурман. Косая сажень, прямая речь. Картонный щит, деревянный меч…»
— Вы просили напомнить время. Ноль три — ноль пять.
— Спасибо!
Алёша открыл дверцу ментовского «уазика», взял с сиденья портфель, на землю поставил.
Фуражка! Великовата дрянь, на уши сползает…
Ноль три — ноль пять. Пять минут четвёртого, если по-человечески. Войны следует начинать в воскресенье, в четыре часа утра.
Пора?
Поднял портфель, встряхнул на всякий случай. Не гремит? А чему там греметь? Пора! Нет, сначала перчатки надеть — резиновые, с Благовещенского рынка… Теперь порядок!
— Постойте!
Хлопнул себя по лбу бдительный капитан Кононенко, высунулся из машины. Все осмотрел, все проверил, а слона и не приметил.
— Алексей, вы же без оружия! Кобура пустая. Вот, возьмите мой!..
Товарищ Север изумился такому повороту, взглянул недоуменно. Какое оружие? Зачем оружие? Он и стрелять толком не умеет!
«…Гуляй, гуляй — кобура пуста. Сыра земля, поцелуй в уста. Белы снега, да ручей голубой Рога с потолка — это черт с тобой…»
— Спасибо, товарищ капитан. У меня есть.
Солгал? Ну, солгал. Надо же заботливого «каштана» успокоить! Если же подумать, не совсем солгал. Оружия у товарища Севера нет, зато целый портфель под рукой. Тяжёлый, руку оттягивает! Что в портфеле? Кисть малярная, шпатель — и ещё что-то тяжёлое, завёрнутое в тряпку.
Пистолет пневматический гвоздезабивной ИП-4402, предназначен для забивания калиброванных гвоздей.
А что такого? Товарищ работник милиции затеял ремонт, запрещено разве? Потому и одёжка старая в портфеле, связана в узел комком неровным. Идёт человек со державной службы, о завтрашнем воскресном дне, думает. Поспит, отдохнёт, ремонтом займётся.
Не завтрашнем дне — уже сегодняшнем. Быстро ночь прошла!
29 апреля, воскресенье. Третий день.
— Пора! Да, товарищ капитан, ещё одна просьба. Включите радио. Если что…
— Так точно. Если что.
Повернулся товарищ Север, портфелем тряхнул. Ударило в спину: «Владимирский централь, этапом из Твери…» Радио «Шансон», само собой! Что ещё в патрульной машине слушать?
Ничего, недолго осталось. Иное слушать станете!