«Насильно кормить будут, что ли? Или, помереть дадут спокойно? Было бы неплохо» – равнодушно прокручиваю я варианты развития событий, в случае моей, повторной голодовки.
В субботу пришла апатия – частая гостья, последнее время, – в тот момент, когда я окончательно убедился в том, что Маша не приедет. Кинула. Наверное, решила не связываться с ходячей проблемой, по фамилии Юркин. Целее деньги будут.
«А может, и не было никакой рыжеволосой красотки? А были выкрутасы воспалённого сознания. Гиперкомпенсация – называется! Видел такое в каком–то фильме с Дженнифер Коннели в одной из главных ролей. Ещё на своей земле. Только, в отличие от фильма, облегчения, мне это не принесло. Надежды юношу питали»
Лежу, разглядываю ДжуВона, который соизволил явиться под конец недели.
«Наверное, со своей Юджин миловался всё это время. Или, ещё с какой–нибудь…» – зло думаю я, пока он кроет меня «последними словами». Сильно кроет. Но, увидев, как я вяло реагирую, на его эпитеты в мой адрес, быстро остывает и интересуется как у меня дела.
– Лучше всех! – отвечаю ему, пытаясь изобразить радушие, впрочем, испытывая в этот момент совершенно противоположные чувства.
– Тогда, почему такая кислая физиономия, зверёныш?
– Лимон проглотила! – огрызаюсь я.
– Что, прямо целиком? – веселится этот гад. Нет, блин, дольками!
Молчу. Нет у меня желания общаться. Вообще никаких желаний нет, кроме одного – сдохнуть.
«Как меня всё это достало!»
Слышу, как ДжуВон что–то рассказывает. Что–то про свою, будь она трижды неладна, армию.
«Видимо, решил развеселить меня армейскими историями, с последних месяцев службы?» Вникать нет никакого желания. Закрываю глаза. Когда открываю, в палате никого уже нет.
«Неужели заснул? Некрасиво получилось. А впрочем, всё равно» – чувствую, как меня накрывает новая волна раздражения. – «ДжуВонище… Позубоскалить он пришёл. Нашёл время. Перебьётся!»
Мне окончательно «срывает крышу». Яростно кричу что–то неразборчивое, хватаю первое, что подворачивается под руку – это оказывается подушка, и швыряю её во входную дверь.
Дверь внезапно открывается, и на пороге появляется Маша. Она ловко ловит летящий в неё мягкий предмет, и заходит в палату. Приветливо мне улыбается.
– Привет, Серёж. Я вернулась! Ты не рад меня видеть, раз подушками кидаешься? Или, это традиционный, корейский обычай, по которому в гостей принято кидаться постельными принадлежностями? Мне нравится!
Смотрю на неё. Чувствую, как вместо гнева, меня затопляет волна облегчения. Мой измученный организм не выдерживает таких эмоциональных перегрузок и находит единственный, правильный выход для разрядки.
Рыдаю в голос.
Маша устроилась полулёжа, рядом со мной. Притянув меня к себе и склонив мою голову на своё плечо, гладит по макушке, шепчет что–то утешительное. Помогает слабо.
– Прости, что заставила тебя ждать, – говорит она после того, как поток моих слёз всё же сократился, с уровня «спасайтесь, потоп!» до уровня «мокрые глаза». – Всё оказало намного сложнее, чем было заявлено. – вздыхает девушка.
– Четыре года назад, я отдала пост «СЕО» не для того, чтобы потом бегать, решать каждую задачу, которая показалась сверхсложной. В итоге, вместо того, чтобы заниматься своими проблемами, вынуждена мотаться по миру, занимаясь чужими.
– Я – твоя проблема? – спрашиваю девушку, пытаясь сдержать улыбку.
Маша, сначала непонимающе смотрит на меня своими изумрудными глазами, потом, до неё доходит.
– Ой, – восклицает она, – прости, я не то имела в виду! Я в разъездах – решая проблемы компании. – оправдывается она, похоже, не заметив иронии в моём голосе. – И у меня совершенно не остаётся времени на личные проекты. На больницы, например…
Я уже не сдерживаюсь, начинаю смеяться в голос, особенно, после повторной оговорки девушки. Сползаю с её плеча, и, закрыв ладонями лицо, хохочу, колотя пятками по матрасу.
Маша не смеётся.
Усилием воли успокаиваюсь, смотрю на неё. – «Кажется, я перегнул палку» – мелькает запоздала мысль. Но, неожиданно для себя, не обнаруживаю ни капли гнева на её лице. Ничего, кроме хитрой ухмылки на довольной физиономии.
Мой черёд удивляться.
«Ну, лиса! Ну, актриса!» – доходит до меня смысл её мимики. – «Она весь диалог вела меня, как…, как…»
– Ловко, – в итоге, озвучиваю я свою догадку.
– Тебе нужны были позитивные эмоции, – улыбаясь, говорит мне девушка. Иначе, ты мне всё платье слезами зальёшь.
На ней, сегодня, снова белое платье, только не изо льна. Верхняя часть, до талии, подчёркивает её великолепную фигуру, а нижняя – свободно струится небольшими, вертикальными складочками вниз. В волосах спрятался ремешок, а на ногах красуются босоножки.
Любуюсь линиями её фигуры, потом поднимаю глаза на электронные часы, на стене. Фокусируюсь на цифрах и замираю, не в силах отвести взгляд. «17:51». До окончания приёмных часов остались считанные минуты. Затем, всех посторонних выгонят из палаты.
Маша это замечает.
– Что случилось, Серёж? – с тревогой в голосе спрашивает она у меня.
Объясняю.
Она ободряюще улыбается.
– Я ещё навещу тебя, когда у нас будет больше свободного времени!
Мотаю головой в отрицательном жесте.
– Меня завтра переводят обратно, в тюрьму. Не будет больше никаких свободных посещений.
– Что же нам делать? – спрашивает она. – Я уже всё подготовила. Набрала группу адвокатов, договорилась об отзыве всех исков, включая последний, от журналиста, заплатила по ним. Нам осталось только обсудить детали твоего скорейшего освобождения.
Задумываюсь, закрывая глаза, и воспоминания не заставляют себя ждать:
Полицейская, заставляющая подписать бумаги, карантин, камера на двадцать человек и совершенно пустые глаза сокамерниц. Столовая и отвратительная баланда, которую местные, почему–то, называют едой. Швейный цех и монотонная доводящая до исступления работа. День за днём. Суровые охранницы, готовые «приласкать» дубинкой за просто так и одиночка. Пять долгих лет… – «Господи, за ЧТО мне это? ПЯТЬ ЛЕТ. Это смерть».
Тело парализует накатившим ужасом. Пытаюсь вздохнуть, но мои лёгкие почему–то, отказываются принимать в себя воздух, а гортань сжимает спазм. Задыхаюсь.
Девушка, увидев, что со мной творится что–то неладное, садится на кровати, выпрямляясь, кладёт свои ладони на грудь ЮнМи, в районе ключиц, и заглядывает той в глаза. От её ладоней исходит ощутимый жар.
– Дыши, – шепчет она.
Меня отпускает. Громко втягиваю в себя воздух, пытаюсь восстановить сбившееся дыхание, а Маша убирает ладони…
…Пытается убрать, потому что, я вцепляюсь в них – словно утопающий в соломинку – смотрю ей в глаза. Меня всё ещё не отпускает ужас, накативший пару минут назад.
– Маша, забери меня отсюда! Пожалуйста! – с мольбой в голосе обращаюсь к ней. – Куда угодно! Я умираю здесь! – шепчу ей. Или, кричу? Или, это мой разум бьётся в истерике?
Девушка осторожно высвобождает свои руки из моих. Видимо, я слишком сильно их сжал, причиняя ей боль. Но, полный беспокойства, взгляд своих изумрудных глаз, не отводит.
– Ты уверен, что хочешь пойти этим путём?
– Уверен! – Я не колеблюсь. – Веди!
Теперь, уже Маша берёт меня за руку и крепко держит. Не вырвешься. А вокруг происходит что–то необъяснимое. Воздух, вдруг, начинает уплотняться, а мигающая точка на часах внезапно застывает. «17:52» – показывают часы. От пальцев девушки исходит, пробирающий до костей, холод.
– Не отпускай мою руку, – шепчет она. – Пошли.
Мария встаёт с кровати и тянет за собой. Не сопротивляюсь. Встаю следом, иду за девушкой. Ощущение, будто плыву сквозь жидкий кисель.
Мы подходим к двери. Воздух, всё так же густ, а время стоит. Маша поворачивается ко мне и спрашивает:
– Твои вещи в тюрьме?
– Да, – отвечаю ей. – Там флешка с книгой, одежда и личные вещи. Синтезатор отдали моим родным.
– Хорошо, – говорит она. – Знаешь где именно? Можешь представить то место?
Выуживаю из памяти нужную картинку.
– Да, представил.
Наверное, стоило бы удивиться. Происходящее походило на сцену из какого–нибудь мистического фильма. Так бы я и поступил – удивился. Но, после встречи с богиней, я готов поверить в любую чертовщину. В том числе, творящуюся, в этот момент, на моих глазах.
Мария поворачивает дверную ручку, толкает дверь. Та открывается, прямо в тюремный склад, где хранятся личные вещи отбывающих наказание девушек. Ну, как склад. Большой кабинет, в котором, вдоль стен стоят стеллажи. На стеллажах коробки с вещами. К каждой коробке приклеен стикер с именем арестантки. Всё наглядно. Входим внутрь, Маша закрывает за собой дверь. Меня, при этом, не отпускает. Указываю на камеру в углу комнаты, под самым потолком. Девушка пожимает плечами, мол, – не страшно. Ну, не страшно так не страшно.
– Не прикасайся тут ни к чему, – предупреждает она. Пока я это не возьму в руки.
– Хорошо, – отвечаю ей.
Быстро обходим помещение, пока не натыкаемся на нужную коробку, на наклейке которой написано «Пак ЮнМи». Маша снимает коробку со стеллажа, и прижимает к груди.
– Открой, – просит она.
Свободной рукой – за вторую меня всё ещё держит девушка – снимаю с коробки крышку. Прямо сверху, на пакете с одеждой валяется знакомая флешка. Выдыхаю. Не ожидал я, увидеть её в коробке. Скорее, пришлось бы «шариться» по столам, в кабинете нынешнего директора учреждения.
Закрываю коробку, и Маша тянет меня обратно к выходу. Берётся за ручку, толкает.
«Дверь же внутрь открывается!» – приходит внезапная мысль. Но, девушку это не останавливает. Дверь распахивается, и мы снова оказываемся в больничной палате. Смотрю, как Маша, устроив коробку, которую, всё ещё держит прижатой к груди, подмышкой, протирает дверную ручку подолом своего платья, со стороны, на которой осталась моя тюрьма. После чего, закрывает дверь.
Поднимаю взгляд на часы. На них всё ещё «17:52».
– Дальше, ты пойдёшь один, – обращается ко мне Маша. – Мне необходимо вернуться обычным путём. Чтобы снять с себя подозрения.