А мне бы хотелось рассказать об Амет-Хане на войне какими-то очень напряженными, звенящими, возвышенными, если хотите, словами. Ведь человек изо дня в день совершал подвиг за подвигом. Мальчик-лейтенант вытянулся в военного мужа, гвардейского майора, заместителя командира полка. Он сам изо дня в день летал в бой, он водил в бой молодых, он дрался с самыми прославленными истребителями фашистской Германии и выходил победителем из всех боев.
Но как произносить мне эти так называемые «приподнятые» слова, когда Султан боится слов, особенно звучных, больше, чем дюжины остроносых «мессершмиттов» сразу.
Нет, слова не должны звенеть. Пусть уж лучше выскажутся несколько цифр. За годы Великой Отечественной войны Султан Амет-Хан выполнил боевых вылетов — 603. Он сбил самолетов противника 30 лично и 18 в группе. По состоянию на 1 января 1965 года Султан Амет-Хан награжден:
Золотыми Звездами Героя Советского Союза 2.
Медалью лауреата Государственной премии 1.
Орденами Ленина 3.
Орденами боевого Красного Знамени 4.
Орденом Александра Невского 1.
Орденом Отечественной войны I степени 1.
Орденом Красной Звезды 1.
Орденом «Знак Почета» 1.
Оборонными медалями 4.
Замечу в качестве примечания: за последние пятнадцать лет мне ни разу не довелось видеть Султана Амет-Хана во всех его высоких регалиях.
Окончилась война. Грохнул и умолк последний салют. Золотом по мрамору мы поклялись: «Вечная слава героям, павшим в боях за независимость нашей Родины». Затихли оркестры. Прошло затянувшееся похмелье победителей. На земле снова стало тихо.
Живым надо было жить.
Гвардии майора Амет-Хана откомандировали в военную академию имени Фрунзе.
Его ждали чинные аудитории, аккуратно наклеенные на полотно карты; оружие с просверленными казенниками стволов — это оружие не должно было стрелять, оно должно было собираться и разбираться; игрушечные макеты военных объектов, миниатюр-полигоны, выполненные руками первоклассных декораторов…
В высоких академических стенах Султану предстояло осмысливать и переоценивать боевой опыт — свой, противника бывшего и противника вероятного.
Амет-Хана хватило на неделю.
Нет, не трудности академической программы сразили боевого летчика. С этими трудностями можно было еще сладить. Его ввергло в грусть и отчаяние ощущение замкнутого пространства, в котором он очутился. Между Султаном и небом залегли этажи прославленного учебного заведения.
Этажи, этажи, этажи…
А над этажами перехлестнулись балки, а над балками вознеслись стропила, на стропилах лежала крыша… И вся эта многослойная «броня» должна была удерживать его пять долгих лет. Султан запросил пощады:
— Не могу я не летать. Не могу.
— Тебе надо учиться, — говорили Амет-Хану. — Положа руку на сердце признайся: тебе ж не хватает знаний, военной культуры, кругозора. Академия сделает тебя широкообразованным офицером. Надо же смотреть в будущее.
— Это правильно. Все правильно. Согласен. Но я не могу не летать.
В конце концов ему пошли навстречу, перевели в Военно-Воздушную командно-штурманскую академию. Обещали: здесь будешь учиться и периодически подлетывать, не очень часто придется летать, но пилотировать не разучишься.
Из замкнутого пространства Султана выпустили в пространство ограниченное. Это он почувствовал очень скоро.
Есть рыбы, способные жить в аквариумах, некоторые даже дают потомство, не замечая ни стеклянных стен, ни электрической подсветки, имитирующей солнце, ни искусственных гротов, предназначенных, видимо, для рыбьего уюта… Но то рыбы.
Султан понимал, как правы его фронтовые товарищи, недавние герои воздушных боев, мертвой хваткой вцепившиеся в академическую науку. Он знал: эти ребята со временем станут генералами, им доверят командовать частями, соединениями, может быть даже всеми Военно-Воздушными Силами страны. Он от души желал им маршальских звезд и головокружительных успехов. А сам… Впрочем, вот его подлинные слова:
— Со второй академией я покончил в шесть месяцев. Подал рапорт — демобилизовался. Понимаешь: я хотел летать. Летать для меня самое главное. Это не только профессия — это жизнь.
Султан Амет-Хан выбрал себе трудную судьбу, судьбу летчика-испытателя.
Да-а, он-то выбрал себе судьбу, а вот судьба совсем не торопилась сделать его своим избранником. Судьба в облике начальника отдела кадров задавала вопросы:
— Общий налет? Образование? Семейное положение? Происхождение? Национальность? Место рождения?..
Вопросов было очень много.
Категорического отказа не последовало, но и распоряжения о зачислении на должность летчика-испытателя тоже не было.
— Подумаем, товарищ Амет-Хан, посоветуемся. Зайдите через недельку. Договорились?
Он приходил в назначенный срок, и все повторялось сначала: вопросы, глубокомысленное созерцание пейзажа за окном и назначение новой встречи.
Наконец кончилось все: терпение, деньги, уверенность. И тогда Султан, кажется, впервые в жизни обратился за помощью в «личном вопросе».
Генерал Хрюкин, хорошо знавший Амет-Хана по войне, веривший в его прирожденный талант летчика, позвонил увертливому кадровику. И все сразу переменилось.
— Вы лично ручаетесь, товарищ генерал? Тогда все в порядке. О чем речь, товарищ генерал! Пусть завтра же ваш Амет-Хан приезжает оформляться. Конечно! Конечно! Все будет хорошо, товарищ генерал.
Действительно, с точки зрения кадровых формальностей все было улажено в несколько минут. Но называться летчиком-испытателем — это вовсе еще не значит быть им.
И все-таки он радовался: в кармане лежал новенький пропуск. Пропуск открывал доступ на летное поле испытательного аэродрома. Амет-Хан переступил порог строгой проходной и сразу повеселел.
Утренний ветерок попахивал бензином. Где-то за ангарами взревел двигатель. Полосатый колдун на вышке метеостанции покачивался. Обгоняя Султана по направлению к стоянкам, промчался бензозаправщик. Он был снова дома.
Новые товарищи дали ему почувствовать свое дружеское расположение. Да, его имя было здесь известно. Да, его боевые заслуги оценивались очень высоко. Но первое же летное задание могло смутить хоть кого.
— Возьмите ПО-2, Амет-Хан, и, пожалуйста, слетайте на соседний аэродром. Инженеру Н. надо попасть туда ровно к одиннадцати ноль-ноль. Высадите его и сразу возвращайтесь.
Потом он возил инженера К. Потом механика Г. Потом перебрасывал запасные части и еще банки с краской. Летал он много, ничего не скажешь, но что это были за полеты? Связное порхание на стареньком ПО-2. Радиус действия километров сто-сто пятьдесят. Неужели это дело для дважды Героя Советского Союза, бывшего заместителя командира гвардейского истребительного авиаполка, одного, пожалуй, из первых десяти истребителей страны?
К счастью, такого вопроса Султан не задавал ни своим начальникам, ни своим новым товарищам, ни самому себе.
Он просто летал. Делал дело.
И через месяц Амет-Хан услышал:
— Ты хороший парень, Султан. Пора начинать настоящую работу. — И это было первое признание того особого мира, в который он вступил.
Несколько пояснительных слов об этом особом мире.
Есть такое специальное понятие — техника пилотирования. Понятие это весьма емкое. Оно включает в себя уменье четко владеть определенным типом самолета. Владеть самолетом — значит взлетать, маневрировать, рассчитывать на посадку и приземляться, укладываясь в определенные нормы. Летчик высокой квалификации обязан пилотировать не только в хорошую погоду, когда небо и горизонт отчетливо видны, но и в облаках и в непроглядную ночь.
Для любого летчика, будь он пилотом Гражданского воздушного флота, военным летчиком — истребителем, штурмовиком, бомбардировщиком — техника пилотирования всегда остается, как говорят, вопросом вопросов. Твердая пятерка дает тебе одни права; устойчивая четверка — другие (значительно меньшие), а тройка, тройка ставит под сомнение твою профессиональную судьбу — тройка — это уже болезнь.
Так обстоит дело для любого летчика, но только не для летчика-испытателя.
Коль скоро ты признан способным испытывать самолеты, речь о технике пилотирования идти уже не может. Блестящая, виртуозная, безукоризненная техника пилотирования (и не на каком-либо одном, а на любом типе летательного аппарата) подразумевается сама собой. И это требование — минимум.
Применительно к ремеслу испытателя я бы вообще отказался от употребления термина «техника пилотирования», его следовало бы заменить более отвечающим существу дела понятием — искусство пилотажа. Но это между прочим.
Летчик-испытатель должен уметь вести непрерывный диалог с машиной. Постоянно задавать ей вопросы, терпеливо выслушивать ответы и понимать их суть. Собственно, в этом и заключается основной смысл работы испытателя — понимать машину, выявлять ее слабости, находить объяснения, нащупывать пути устранения недостатков, предвидеть и предугадывать реакцию самолета на то или иное воздействие — свое, внешних сил, случайных факторов.
Летчиков-испытателей много раз называли уже экзаменаторами. Это верно. Но не следует забывать, что летающий экзаменатор, кроме того, и постоянно сдающий зачеты ученик. Машины тоже умеют загадывать загадки, и порой столь хитрые, что справляться с ними бывает далеко не просто.
Вот к такой работе предстояло готовиться теперь Амет-Хану.
Для начала Султану дали возможность перепробовать собственными руками с десяток разных машин. Заядлый истребитель, он летал теперь и на двухмоторных и на многомоторных бомбардировщиках, познакомился с тяжелыми транспортными кораблями, он испытал совершенно особенное, ни с чем не сравнимое чувство перевоплощения, когда ты выбираешься из крошки истребителя и, не снимая парашюта, поднимаешься по четырехметровому трапу в «летающую крепость».
Амет-Хан много летал в ту пору. И очень много спрашивал. Для того чтобы догнать старожилов испытательного аэродрома, ему совершенно необходимо было узнать много-много нового. Он был въедлив. Он не стеснялся спрашивать.