Поэтому, чтобы сохранить хорошую мину при плохой игре приосанился, ожидая обрушения на меня всеобщего гнева.
Однако меч вдруг взял и преспокойно уплыв из моих рук, ударился в пол между мной и Козлобородым.
Отец аж наклонился со своего места. У Томаша и двух его покровителей покривились лица.
Сами же требовали от меня говорить с мечом, а потом удивляются, что меч меня послушал.
Монах одобрительно кивнул и вновь принял нелепую позу.
— Именем Триликого, заклинаю проявить правду в этом зале! Взываем к твоей справедливости, к силе и мощи, к славе и могуществу! Ты велик, ты прекрасен, — нараспев бормотал монах. — Яви же себя здесь и сейчас дабы и мы прозрели!
Монах осенил себя знамением и трижды хлопнул в ладони. И тут же в него ударил сноп синего света. Глаза загорелись таким же пламенем.
Он навел одну руку на меня другую на козлобородова Урика и выкрикнул:
— Ты есть правда! — прогрохотал голос монаха прямо у меня в башке, от чего на лбу выступила испарина и потекла по раскаленному телу холодной каплей. — Гори же пламенем справедливости!
И тут я ощутил, что реально горю весь. Тупо посмотрел на свои руки, они полыхали золотым. Поднял глаза на козлобородого, он весь пылал алым, даже глаза, что выглядело слегка мракобесно.
И вдруг раздался душераздирающий крик. Лицо козлобородова съежилось и стало медленно стекать, как восковая свеча. От этого зрелища завопил и я.
Через пару мгновений всё было кончено — от козлобородова остались рожки да ножки. Горстка пепла на каменном полу.
Свет из меня бить перестал, а меч вновь свалился на мою многострадальную шею, точнее, оказался в моих трясущихся руках. Я чуть не тяпнулся на колени от натуги, силёнок в моем тщедушном теле уже совсем не осталось, теперь я понял истинный смысл выражения — валиться с ног от усталости.
— Мама, роди меня обратно, — пробормотал я, слегка ошеломленный таким трешаком.
Даже жалко как-то этого козла Урика стало, вот тебе и магия, а я-то думал — в сказку попал.
— Да славится суд Триликого! — прогрохотал монах. — Его светлость достойный Эрик — истинный хозяин родового меча!
После этих слов сноп синего света в монахе тоже погас.
Монах рухнул на колени. Двое других монахов, подбежав к нему, взяли его под руки и увели на скамью.
В зале висела гробовая тишина. Отец смотрел на меня в каком-то изумлении и кажется даже виновато.
У Томаша и его родни шары выкатились из орбит, и лица корежились в каких-то дебильных гримасах. Казалось, еще чуть-чуть и всё семейство постигнет апоплексический удар.
— Итак, господа Крайкосы, — наконец нарушил всеобщее молчания мой отец. — Суд состоялся, мой сын невиновен перед Триликим и людьми и достоин родового меча!
Мне показалось или в голосе отца звучала гордость? Что скрывать, получить респект от такого солидного дяди было приятно.
Тут вперед вышел Томаш.
— Если в суде Триликого я не нашёл правды, пусть нас рассудит поединок! — чуть ли не с пеной у рта закричал Томаш.
Прямо из воздуха в его руке материализовался меч. В сравнении с моим родовым клинком — пастушья палка. Однако это было все равно плохо, я сейчас ни то, чтобы тяжеленым мечом махать не смог бы, от усталости и голода я едва держался на ногах. А отвертеться здесь от такой «чести», как я уже понял, не так-то просто.
Как же задолбали эти эмоциональные качели. Неужто, мне всё же придется умереть? А жаль, тут много интересненького происходит.
— Сегодня поединка не будет! — вдруг уверено заявил отец, поднявшись с трона. — По законам Книги Триликого после суда и оправдательного вердикта вызвать противника на бой нельзя!
— Значит, я дождусь завтра! — сквозь зубы процедил Томаш. Дуясь в своей чванливости, он задрал нос, будто хотел пробить им потолок — уж, больно комично вышло.
Я едва сдержался, чтобы не ляпнуть какую-нибудь шутеечку в тему.
— Так как мой сын оказался оболганным, что было подтверждено Триликим, он имеет права на отсрочку в три месяца. Этим правом мы и воспользуемся! — тихо возразил отец.
— Но, Геб, все знают, что это пустые формальности! — взорвался стоящий рядом с Томашом белобородый дядька, до того с важным видом хранивший молчание. — За эти три месяца честь моего племянника сильно пострадает! Его с говном съедят, Геб, из-за твоего оболтуса, который всё равно не способен удержать титул достойного при себе!
— Не вам решать, чего достоин мой сын! — вдруг с пугающим металлом в голосе отрезал отец.
Крайкосы еще больше взбледнули. Для финиша им оставалось потопать ножками на нас с отцом. Хотя затея с переносом поединка на три месяца мне, как и Крайкосам, не нравилась, почему просто нельзя было послать их в жопу? Суд то я выиграл! Но я со своим уставом решил пока повременить, успеется, в этом монастыре навести свои порядки.
— Я умею ждать! — махнул рукой Томаш. — Пусть будет три месяца. — И бледный трясущийся перст нацелился в меня. — Но я восстановлю справедливость и свою честь, убив тебя, жалкий Эрик!
— Успокой свои нервы, Томаш, — окончательно обнаглев от веры в себя, спокойно попросил я. — Не надо в меня тыкать своими кочепятками.
На миг мне показалось, что Томаш все-таки бросится на меня, как склочная баба, с визгами с попытками выцарапать мне глаза, но этого не последовало.
Отец устало вздохнул и холодно провозгласил:
— Господа Крайкосы, было честью принять вас у себя. Однако, так как вы явились без предупреждения и приглашения, комнаты для вас были не готовы. Вы можете воспользоваться любым постоялым двором. А завтра, надеюсь, уже будете дома, покинув наш город Верасити.
— Мы уедим сегодня! — зло прошипел белобородый дядюшка Томаша.
И семейство Крайкосов вместе с оставшимися в живых свидетелями шумно удалилось прочь из зала, безуспешно пытаясь сохранить остатки потерянного достоинства.
За ними, придерживая с двух сторон судью Триликого, ушли монахи.
Отец подошел ко мне и положил тяжеленую руку на плечо.
— Ты можешь уже убрать меч, сын мой, всем показывать свою силу — удел слабых или стражников и простолюдинов, нам это ни к чему. Самый опасный враг тот, кто ничем свою силу не выдаёт.
Я мысленно попросил меч сгинуть и… О чудо! Тяжеленная махина, которую я таскал целый день, исчезла. А что так можно было?
— Сегодня я впервые горд за тебя, сын! А теперь тебе нужно привести себя в порядок, через час жду тебя в столовой. Обсудим предстоящий поединок и всё остальное. Ну и тебе необходимо поесть.
Мне оставалось только сожалеть о том, почему меня сначала не покормят, а потом уже можно было бы толковать и про порядок, и про гордость. И про главное: нафига козе баян в виде поединка, пусть и с отсрочкой, что за подстава? Это мне предстояло тоже в скором времени выяснить, а то, может, пока не поздно все же отказаться. А то получалось без меня — меня же женили. Я так не привык.
Отец покинул зал, и мне тоже нужно было идти приводить себя в порядок. Но ходить и расспрашивать первых встречных и поперечных, где моя комната, и где здесь ванна — было бы, мягко говоря, странно, а сам я мог бы блудить вечно в этом лабиринте коридоров огромного замка и, в конце концов, одно из двух, либо умереть с голоду, либо от усталости.
Я растеряно вышел из зала, ломая свою уставшую голову над тем, что делать и куда мне податься. Однако выход не заставил себя долго ждать. Как Сивка-бурка, вещий каурка, стал передо мной Рыжий парень, и я понял, что выход найден.
— Обалдеть, Эрик, ты и вправду достойный! — с порога с восторгом затрещал рыжий. — Мы то все думали, ты какого-то зелья наглотался от заморских мротов, которое позволило тебе обхитрить меч, а ты вон оно как, реально достойный…
Я с какой-то дружеской теплотой подумал, что болтливый паршивец уже всё выведал. Если он умеет быть верным, при должном обучении, такие простаки на войне бесценны. Их никто всерьёз не воспринимает, и они ловко добывают информацию, а если верны, то не расстаются с ней даже после смерти.
Мы подошли к лестницы и прошли на третий этаж. Вереницей запетляли коридоры. Я мысленно подсчитывал повороты и запоминал приметные местечки: вроде коридора-галереи с портретами каких-то важных мужиков и красивых женщин или коридора с выставленными в два ряда огромными в метра три роста доспехами. На мгновение мне даже показалось, что один из них приоткрыв забрало повернулся в нашу сторону. Но я быстро приструнил разыгравшуюся фантазию.
Были и совсем ничем не отличающиеся друг от друга коридоры. Хорошо навык с войны по запоминанию локаций сохранился. К тому же без тяжеленного меча на плечах идти было куда как проще, а так бы мне точно хана.
— Круто, конечно, — между тем продолжал тараторить парень. — Жаль тебе Томаша не одолеть на твоем уровне силы.
— Это мы еще посмотрим, — устало хмыкнул я.
— За три месяца тебе к поединку не приготовиться. Даже, если каким-то чудом натренируешься до первого уровня силы, Томаш-то уже на третьем и в Академии второй курс закончил.
— Да хоть третий курс, — самоуверенно отмахнулся я.
А сам смекнул, что три месяца отец выторговал для меня в надежде подтянуть по навыкам. Шанс на жизнь, хоть и слабенький.
Рыжий вдруг остановился. Повернулся ко мне и виновато заглянул в глаза. Я заметил, что парень весь дергается и сильно подавлен, в нем происходила какая-то внутренняя борьба.
— Знаешь, Эрик, я только сейчас понял, как мы оплошали, — вдруг как-то серьезно и печально вздохнул рыжий. — Надо было всё-таки тебе ходить на тренировки к учителям, которых тебе отец пачками отовсюду выписывал, чтоб ты в Академию вашу крутую поступил, а не бегать со мной к моей больной матери и сестре.
— Мать — это святое, — растроганный неожиданным порывом, пробормотал я. — Я свою слишком рано схоронил.
Сказал и прикусил язык, сообразив, что у Эрика-то мать вполне могла быть жива и здорова. Но рыжий неожиданно кивнул.
— Это да, Эрик, герцогиня ушла слишком рано, — и кивнув на дверь добавил: — Я сбегаю за прислужницей, чтобы принесла тебе чистую одежду и помыла тебя. Скоро уже ужин, твой отец не терпит опозданий.