— А мы, знаешь ли, говнистые больно, — заявил я, — чтобы нами лакомиться.
В этот момент мой живот решил, что самое время дать о себе знать и резко выдал довольно громкую порцию звуков.
— Вижу, — насмешливо хмыкнула старуха.
— Покормишь нас, бабуся, или так и будешь на пороге держать? — поинтересовался я.
— Эта пища мротского отребья, — поморщилась бабка, — но коль у меня гости, а своих хозяев я уж почитай полгода не видывала, то угощу вас.
Мы сели за стол. Старуха навалила нам в чашки какую-то склизкую дрянь на вид совершенно отвратительную. Но меня таким было не смутить, после армии я мог жрать всё, что хоть отдаленно напоминает еду. А особенно, когда жрать я хотел так, что аж пузо сводило. Похлёбка показалась даже вкусной, и я через мгновение уже требовал у бабуськи добавку.
— Как ты это ешь? — скривился Томаш, брезгливо размазывая склизкую жижу по стенкам чашки.
— Молча, — ответил я, уплетая вторую порцию.
Венди с Филом, с опаской, но всё же последовали моему примеру и, распробовав, отметили, что кушанье съедобно.
— А чего-нибудь повкуснее у вас нет? — робко приспросился Томаш.
Бабка, молча, залезла в печь, и достала оттуда чашку, от которой даже меня замутило. В чашке горкой лежали запечённые крысы.
Томаш отшатнулся от угощения, как от огня.
— Вот и мротам не нравятся, а для меня — это самая вкуснятина, — бабка взяла крысу и захрустела её хвостом.
— А из чего похлебка? — осторожно поинтересовался я, скрестив пальцы на руке.
— Из черепах и водорослей, — успокоила меня бабка.
Я вздохнул с облегчением. И стараясь не смотреть на бабкино лакомство, дохлебал свой черепаший суп.
Томаш же, кажись, окончательно лишился аппетита. Я под шумок отжал и его порцию.
— А кто ты будешь и как здесь оказалась? — наевшись, стал расспрашивать я старуху.
Бабка спрятала недоеденных крыс в печку и снова присела к столу.
— Я королева здешних мест, — с гордостью заявила старуха. — Поганые мроты пленили меня и оставили в этом доме, чтобы, приезжая сюда с рабами, находить здесь меня, готовую встречать их, кормить, мыть их ноги.
Посмотрев на грязную бабку, только что жравшую крыс, предположить то, что она королева, было невозможно от слова совсем. Зато хорошо верилось в старческое слабоумие.
— Королева, значит, — не стал спорить со старухой я. — Но что мешает тебе уйти, неужто, лиана не пускает?
— Смеешься надо мной, сокол? — улыбнулась беззубым ртом бабка.
Я смекнул, что раз она видит мою суть, значит, не такая дура, как кажется, а в этом мире, как показывал мой опыт, невозможное часто оказывалось самым реальным.
— Лишь собираю информацию, — примирительно пожал я плечами.
— Меня отсюда не пускает оазис, — пожаловалась старуха, — если бы кто помог мне выбраться…
— Но за пределами оазиса эффы и пустыня, они убьют тебя, — заметила умная Венди.
— О нет, зачарованная медведица, эффы не тронут меня, я знаю все их секреты, — возразила старуха.
— Пусть так, — опять согласился я, — но что ты будешь делать одна в пустыне? На километры вокруг ни одной живой души, лишь песок!
— Я бы вернусь к своей семье, напоследок увидела бы свою дочку и внуков, дочка у меня как раз на сносях была… — поделилась мечтами старуха.
Я вздохнул, устало потирая виски. Голова всё ещё соображала туго. С какимудовольствием я бы сейчас подремал, но труба звала…
— Их уже давно убила пустыня, бабуся, лучше всего тебе остаться здесь, — вступил в разговор Томаш.
— Я чувствую, что они живы, — яростно затрясла пушком на голове старуха. — Если ты мне поможешь, сокол, я вознагражу тебя по-королевски!
Старуха смотрела на меня с мольбой, в глазах её стояли слезы. Я задумался. Вроде и не было на то причин, но я чувствовал интуитивно какой-то подвох. Однако, эту щуплую старушку мне было очень жаль. Все её желание заключалось в том, чтобы увидеть дочку и внуков перед кончиной, вот и врала она нам с три короба про королевскую награду.
Но бабку в пустыне ждёт только лютая смерть, здесь же, она до конца своих дней будет прислуживать мротам. А так как мы лагерь мротов разбили, то просто спокойно доживет свой век в одиночестве.
— А как далеко тебе от этого оазиса добираться до дома? — уточнил я.
— Я пустынный житель, сокол, пустыня мой дом.
Я посмотрел на просящее лицо бабки. Она со дня на день издохнет, это её последняя воля, пусть и безумная. Но кто я такой, чтобы судить? Я бы тоже не хотел умереть рабом.
— Что нужно сделать, чтобы оазис тебя отпустил? — спросил я.
— Меня нужно посадить на загривок и вынести отсюда, — ответила старуха.
— Так просто? — я почувствовал некий подвох.
— Просто только кошки родятся, — с сожалением вздохнула старуха. — Сначала нужно избавить меня от этих пут.
Старуха встала и многозначительно посмотрела на свою ногу, лодыжку которой обвивала лиана.
— Делов-то, — фыркнул я, наклонился и материализовав меч, явившийся для такого дела кинжалом, легко перерезал лиану, которая держала старуху.
Однако, лиана тут же срослась обратно, вернув себе целостность и сохранность. Остальные мои попытки разрубить её так же не увенчались успехом.
— Ну и как эту хрень разрезать? — сдался я.
— Никак. Эту лиану ничем не перерубить, я по-всякому пробовала, — грустно констатировала старуха.
Она вновь села за стол и пригорюнилась, подперев щеку ладошкой.
Я стал соображать. Оружие Триликого эту проклятую лиану не брало, значит, нужно попробовать зайти с другой стороны. В конце концов, нас одарили всем подряд вдоль и поперек, может какая-нибудь штукенция гномов нам сможет и здесь помочь?
— Венди,– обратился я к девушке. — Ты не могла бы попробовать разрезать лиану своим кинжалом, который тебе подарили гномы?
Жалостливая Венди с готовностью кивнула и, подбежав к старухе, разрезала лиану. Раздался жалобный писк растения. Лиана попыталась отползти, но вместо этого на наших глазах стала увядать, сохнуть, пока не обратилась в труху.
— У вас получилось! — обрадовалась бабка. — Я столько лет пыталась избавиться от неё и вот… Благодарю тебя, медведица!
Старуха аж заплясала от радости. Мне же почему-то по-прежнему казалось, что я что-то делаю не то. Вроде доброе дело, но какое-то гаденькое предчувствие не давало покоя, может, всё дело было в том, что я никак не мог отойти от действия черной специи.
— Что возьмёшь меня на загривок, сокол? — между тем игриво спросила старуха.
— Возьму, — безрадостно буркнул я.
Бабку долго уговаривать не пришлось. Она скакнула мне на закорки, от чего меня согнуло в три погибели, а из горло помимо воли вырвался кряк. То ли я шибко вымотался за этот день, то ли бабка была не по габаритам тяжеленная. Реально, на вид в ней читалось весу килограмм пятьдесят не больше, а меня будто поездом придавило.
— Смотри не урони, — напутствовала старуха, обдавая меня несвежим дыханием. — Если нога моя коснется земли оазиса, то верная смерть и тебе и мне, добрый молодец.
— Предупреждать надо заранее, — заметил я.
Я, обливаясь потом на трясущихся ногах, понёс старуху к пустыне. Пути здесь было минут пятнадцать-двадцать, но я шёл очень медленно. Остальные отправились за нами.
— Эрик, давай помогу, — предложил Фил.
— Не выйдет, милок, нужно, чтоб он меня нёс от начала до конца иначе — смерть и ему и мне, — пресекла попытки мне помочь, старуха.
— Заладила, смерть-смерть, — проворчал я.
Путь казался бесконечным. Я несколько раз чуть не навернулся, запутавшись в лианах, каждый шаг давался мне через неимоверное усилие, и шли мы не двадцать минут, а почти сорок. Я дорогой всё думал, зачем я постоянно ищу себе на жопу приключений? Сколько уже раз я был за свою доброту наказан, ну как Иван-Дурак, ей богу.
Каким-то чудом мы достигли пустыни. И я смог наконец-то избавиться от тяжкого груза на своей спине, свалив бабку на песок
— А и вправду, ты силен, сокол, такой силы я на своем веку и не видывала, — голос старухи изменился, помолодел, в нем появились металлические нотки. — Вот только к силе ещё бы и ум добавить, так вообще бы цены тебе не было.
Я глянул на старуху, и глазам своим не поверил. Бабка начала стремительно молодеть. Кожа её разгладилась, приобрела медовый оттенок. Волосы потемнели и быстро доросли до самых пят. Обвисшая грудь налилась, стала упругой, подтянулась талия, даже ноги, как будто удлинились. Трухлявая одежда спала с плеч. На женщине появилась платье, из змеиной кожи, в ушах и на пальцах заблестели бриллианты.
За спиной у женщины из песка появлялись эффы. Одна из змей положила ей свою змеиную башку на плечо.
— Вот и мои детушки пришли, — холодно улыбнулась женщина. — Я же говорила, что я многодетна. Я — их королева.
Мы инстинктивно шагнули обратно на территорию оазиса.
— И как насчет королевской награды? — иронично спросил я, уже прекрасно понимая, что шиш нам причитается, а не награда.
— Да, конечно, — улыбнулась королева змей, — они убьют вас быстро, не мучая больше специей.
— Как благородно! — поморщился я, грустя, что очередное доброе дело, обернулось черти чем. — А ещё какие варианты?
— Зачем тебе нас убивать, мы ведь помогли тебе⁈ — возмутилась Венди
— Да, помогли, — не стала отрицать нашего вклада в свою судьбу королева, — теперь всякий мрот, ступивший на земли пустыни будет страдать, я больше не дам себя изловить никому!
— Но мы не мроты, — заметил Фил.
— Да, вы хуже, — скривилась королева змей, — вы люди, обладающие огромной силой, и эта сила направлена против моей владычицы Амадей. И потом, для змей, сокол не может быть другом — мы враги.
— Тут ты права, — процедил я, материализуя меч.
Я не стал объяснять этой твари, что на данный момент, мы с Амадей временные союзники. Аргумент был слабенький, так как мы продолжали быть врагами. Да и за бабьи юбки я никогда не прятался, и сейчас не собирался.
Фил вооружился флейтой, Томаш копьем, Венди луком. Однако змей становилось всё больше и, в сущности, только оружие Фила да оазис могли нас защитить. Солнце, между тем, близилось к закату, а это значило, что если мы продержимся час, от силы два, то сможем улететь на ковре. О ковре эта дрянь, судя по всему, не догадывалась.