— Ну хватит уже, Медина! — перебила женщину Асель. — Сейчас времена другие. Султана нет и защиты нам ждать не от кого…
— Это вовсе не значит, что нужно срамиться! — вздернула голову Медина.
— Тебе хорошо говорить! — возразила Ханде. — Ты у госпожи на хорошем счету! Госпожа Закира не будет тебя…
Однако договорить она не успела. Звуки оборвались, словно кто-то вывернул громкость на ноль. Повисла звенящая тишина. Я ткнул локтем Томаша, попросив срочно продлить заклинание, иначе мы рисковали не услышать самого важного. Однако он помотал головой, объяснив, что заклинание продолжает работать, просто они все почему-то перестали говорить.
Действительно, до нас донесся шлепающий звук шагов по мокрому полу. В поле зрения появилась девушка. Тонкая, сломленная фигурка, старательно смотрящая в пол и обнимающая себя худыми руками-спичками. Ось позвоночника колюче выпирала из спины, к позвоночнику цеплялись жесткие ребра. Кожа туга обтягивала каждую кость.
Девушка подняла голову и дрожащей рукой взяла мыло. Глаза ее были подернуты белесой пленкой, под глазами залегли тени, на исхудалом лице только подрагивающие губы сохранили почти детскую пухлость.
Я с трудом узнал в ней свою Жасмин. Но еще вчера вечером она приходила ко мне абсолютно здоровой и полной жизни. Без единого намека на анорексию. Как она умудрилась потерять за ночь всю жировую ткань, оставалась загадкой.
Женщины стали домываться и спешно покидать баню, чураясь Жасмин, будто она заболела проказой. Очень скоро моя Жасмин оказалась в бане одна одинешенька. Она провела рукой по голове и вытащила клок черных густых волос. Бросила свое богатство под ноги. Худенькие плечи подрагивали под струями воды, из глаза бежали слезы.
Я заметил, что Томаш с Филом уже давно опустили взгляды в пол, смотреть на страдания этой юной девушки было и впрямь нестерпимо, да и не прибавляло это уже нам ничего.
Я попросил Томаша вернуть стене прежнее состояние, нам пора было возвращаться, пока нас не спохватились делибаши. Мы залезли в дыру и заложили ее обратно кирпичами.
— Эрик, что с ней такое⁈ — с ужасом спросил Фил. — А вдруг это заразно⁈
Фил подергал себя за отросшие рыжие кудри, и затем внимательно стал рассматривать сколько от этого действа у него выпало волос. Волосы все остались на башке.
— Как будто чем-то больна, — подхватил Томаш и тоже стал проверять не выпадают ли у него волосы. — Вот почему ты отказался от нее вчера вечером?
— Нет, вчера вечером она еще была абсолютно здорова, — возразил я. — Хорош уже свои волосы трогать, как девки.
Стушевавшись, Томаш спрятал руки за спину.
— Может, бедняжка так тяжело переживает отказ мужчины? — предположил Фил.
— Мне почему-то кажется, что дело не в тоске по мужской ласке, — задумчиво покачал головой я. — Дело в чем-то другом, — я сжал в кармане бусины. — Неладное что-то происходит в этом гареме.
— Да, — с готовностью закивал Фил. — Женщины, а так друг дружку ненавидят, вы заметили?
— Это-то как раз меня смущает меньше всего. Бабы всегда склочницы, их нельзя в одном месте так концентрировать и лишать мужского общества, — заметил я. — Меня насторожила не их ненависть, а пронизывающий все вокруг страх. Они все чего-то очень бояться.
— Бояться своей госпожи…
В дверь постучали, прервав наши размышления.
— Именем великой госпожи Закиры, просим отозваться и принять водные процедуры быстрей! — встревожено потребовали из-за дверей.
— Мы уже все приняли, можете нас брать тепленькими, — усмехнулся я, выходя из бани.
Делибаши опять завязали нам глаза. Старались мроты зря, я уже и с закрытыми глазами все коридоры их срисовал, а мой обостренный слух помог приблизительно определить где-кухня, где гарем, а где хоромы Закиры.
Мы позавтракали. При этом старательно разыгрывая из себя разбойников, томящихся от безделия и желания поскорее завладеть добычей.
В связи с услышанным в бане я не упустил случая отпустить пару скабрёзных шутеек относительно ночного времяпрепровождения своих товарищей. Томаш дулся, Фил супился. Вскоре тренироваться в остроумии в одни ворота мне наскучило, так как даже развлечь меня перепалкой эти двое были не в состоянии.
Как только мы поели в зале появился даллал со свитком в руках. Нахохлившись, точно петух в курятнике, он вновь стал длинно, нудно, нараспев приглашать нас к великому из великих визирю Рамиру паше, оказавшему нам великую из великих милостей, допустив нас к своему великому из великих обществ, и так далее и тому подобное.
Снова нам завязали глаза и повели по какому-то новому, незнакомому маршруту. Дверь распахнулась. В лицо мне дунул горячий воздух, наполненный запахом крови и пота. Нас вывели за пределы дворца. Сделалось тревожно, вспомнились кресты, я напрягся, готовый в любой момент материализовать меч.
Нам развязали глаза. Мы оказались во внутреннем дворике.
За спинами окруживших нас делибашей ничего нельзя было толком рассмотреть. Наконец-то, щелкнули пальцы и те, что стояли впереди растворились, открыв нам вид на Рамира-Латифа восседавшего в открытом паланкине, который тащили на себе четыре делибаша.
Рожа у него была крайне самодовольна. Он надменно глядел на нас свысока, точно мы какие-то насекомые, забравшихся к нему в сад. И все время прикладывал платок к носу и губам, морщась от запахов улицы. Так и подмывало его скинуть оттуда и дать по щам.
Мы вежливо поздоровались. Я едва удержался от замечания, что свою жопу иногда полезно отрывать от стула и ходить пешочком. Рамир-Латиф, словно прочитав мои мысли, усмехнулся и щелкнул пальцами. Из неоткуда появился еще один паланкин на три места, тащили его уже шесть делибашей.
— Завяжите им снова глаза, — приказал Рамир-Латиф делибашам, которые привели нас. — А вы садитесь в паланкин.
Делибаши, тащившие на себе наш паланкин, склонив головы, сели возле нас на колени, чтобы нам было удобней туда взобраться. Нам вновь завязали глаза, и мы втроем с горем пополам уселись в чертов паланкин.
Рамир-Латиф витиевато объяснил нам, что мы отправляемся в конюшни, так как он хочет показать нашу награду, которую мы получим, если действительно сможем добыть для госпожи Закиры пичугу.
Я раздраженно молчал, изнывая от жгучего стыда и желания достать меч и отрубить этому говнюку голову прямо здесь и сейчас. Оказалось, есть вещи куда неприятней тряски в седле. Меня, взрослого здорового мужика, тащили на себе, словно младенца, служивые парнишки. В моей голове не укладывалось, как можно терпеть такое унижение, как армия еще не подняла восстание и не обрушила свой гнев на этих горе-господ.
Я боялся, что дорога займет несколько часов, и моё терпение лопнет, но оказалось всего пути было пятнадцать минут. А своим ходом бы дошли бы за десять. Мы вышли из проклятого паланкина. Нам развязали глаза уже в конюшни.
Рамир-Латиф и в конюшнях не удосужился сползти со своего царского ложа. Делибаши держали его паланкин, точно одеревеневшие, не мускул не дрогнул в их теле, можно было заподозрить даже, что они механические, если бы не пот, бегущий с них ручьями.
Сзади раздалось лошадиное ржание. Я обернулся и обратил внимание, на приготовленные для нас трофеи. Таких коней я никогда прежде не видел, они будто состояли из одних мускул. Поджарые, черные, с желтыми глазами горделивые красавцы, выплавленные, как будто из смолы, тонконогие с короткой ершистой гривкой.
Коньки, однако ж были не просты, магией от них разило так, что дух перехватывало. И так хитро переплетались меж собой эти заклинания, что распутать и понять их мне не удавалось.
Я покосился на Томаша, но этот лучший ученик своей хвалебной академии, точно так же, как и я — неуч, ничегошеньки в этих магических хитросплетениях не соображал. Нам всем очень не хватало всезнающей Венди.
— Нравятся? — самодовольно поинтересовался Рамир-Латиф.
— А то ж, — подтвердил я, по-хозяйски похлопав ближайшую конягу по крупу. Но конь так выщербился на меня, что вся охота впредь трогать это бесовское отродье у меня отпала напрочь.
— Я прежде никогда таких не видел! Что это за порода такая? — дрожащим от волнения голосом, спросил Фил.
— Такие есть только во дворце госпожи Закиры. Это уруская порода, — с удовольствием пояснил Рамир-Латиф. — Они могут долго обходиться без воды, очень быстрые и выносливы. Мы, естественно, дадим вам только жеребцов, которые накануне будут лишены возможности оставить потомства.
Я с сочувствием покосился на коняг. И все же мое Чудо было куда как лучше этих дьявольских созданий. Эх, Чудо, как часто он меня спасал из всяких переделок. Где-то он теперь далеко мой друг, как и все, что дорого мне в этой новой жизни.
— Вы можете подойти к скакунам поближе, — призвал нас Рамир-Латиф. — Обратите внимание на сумки.
К седлу и вправду с двух сторон были пристегнуты сумки, доверху наполненные чистым золотом. Я, выпендриваясь, проверил одну из монеток на зуб.
— А, хороши монетки, — хохотнул я.
— Еще бы, — хмыкнул Рамир-Латиф, — чистое мротское золото, не для торговых дел с тринадцатью герцогствами, а для внутреннего пользования.
От золота тоже фонило магией. Ничего доброго от этой магии я не ждал. Предчувствую, что этот путь к отступлению для нас закрыт.
Фальшиво на восторгавшись над предлагаемой наградой, мы даже разыграли с Томашем дележку шкуры не убитого медведя. Рамир-Латиф с удовлетворением наблюдал за нашей перепалкой. Дойдя до края, мы с деланной неохотой замирились, давая понять, что перемирие временно и при удобном случае один из нас воткнет другому в спину кинжал.
Каждый отыграл свои роли. Пора было возвращаться во дворец. Рамир-Латиф пресек мои попытки отговориться от паланкина, объяснив, что такова традиция — господа и их гости не должны топтать ногами песок. Пришлось смириться и лезть опять в эту дрянь.
По прибытию во дворец Рамир-Латиф пригласил нас с ним отобедать. Естественно, все понимали, что это такое предложение, от которого невозможно отказаться.