т отчаяния. За нами приглядывало аж десять делибашей.
То ли им Рамир велел усилить бдительность, то ли сами делибаши заподозрили что-то неладное. Надо заметить, что оснований для подозрений у них имелось предостаточно.
Вот только мне от этого было ни жарко, ни холодно. В моём состоянии я мог отключить одного, ну максимум — двух шпионов.
Я пожалел, что Томаш с Филом не знали азбуки Морзе. Сделал себе отметку, что надо будет их потом научить. Впрочем, это бы нам сейчас не помогло, так как эти двое не знали и того, что приказы не обсуждаются.
Я вновь стал просчитывать варианты. По два шпиона на каждую спальню и того –шесть делибашей, которые нас пока не видят.
Трое же следили непосредственно за общей залой. Однако между всеми десятью шпионами наверняка имелась связь и при отключке хотя бы одного, остальные это сразу просекут. Поэтому вариант вырубить трех шпионов, которые сейчас наблюдают за нами, я сразу отмел.
А вот то, что все трое находились со стороны вентиляции, было уже интересней. Значит, они просматривают помещение не со всех сторон и в комнате есть слепые зоны.
Если я встану лицом к софе, то буду стоять к делибашам спиной, и они не будут видеть, моих губ, а значит, опустив звуковой щит, можно будет сказать пару ласковых Томашу и Филу.
Оставалось только встать таким образом, чтобы это не выглядело подозрительным. Имелась у меня одна глуповатая идейка, тем и особо мне приглянувшаяся…
В дверь бесшумно просочились нукеры с дымящими чашами еды в руках и с вазами фруктов, стоящих у них прямо на головах.
— Мясо хорошо прожарено, как вы просили, — с такой приторной вежливостью заявил один из нукеров, что я тут же заподозрил, что нам в еду или плюнули или подложили мышьяка.
— То-то же, — по-хамски хмыкнул я, не выходя из роли тупого придурка, которому в любой ситуации кажется, что он пуп земли.
Нукеры поклонились и вышли.
Нужно было хоть немножко восстановить силы. Я проверил еду и, не обнаружив ни яда, ни человеческих испражнений заставил себя поесть. Пытаясь не думать о розовом слонике, который совсем недавно сожрал на моих глазах молодую девушку, я быстро проглотил безвкусную еду и, дождавшись, когда наедятся Фил с Томашем приступил к исполнению задуманного плана.
— Скукота! — деланно потянувшись, заявил я. — Давайте хоть в Крокодила сыграем что ли!
— Чего? — не понял Томаш.
— Игра такая, — пояснил я. — Нужно с помощью жестов и мимики показать слово, при этом нельзя его произносить вслух. Один показывает, а остальные должны угадать загаданное слово.
— Ну давай, показывай первый, — согласился Фил, от любопытства склонив голову слегка набок.
Томаш соглашаться явно не хотел, но против коллектива идти не стал, благоразумно промолчав. Хорошо, что хоть усвоил простую истину, что если ты плюнешь в коллектив, то коллектив утрется, а если коллектив плюнет в тебя, то ты утонешь.
Я встал и едва сразу же не рухнул обратно на софу. В глазах потемнело, ноги были деревянными, как ходули.
«Тряпка, соберись!» — мысленно велел я себе.
Подавил дурноту. Дошел до центра и развернулся на пятках спиной к шпионам.
Фил с Томашем выжидающе смотрели на меня с софы. Вот только лица у них были расфокусированы и слегка покачивались.
Я изобразил самое простое, что только сумел выдумать. Сложил пальцы щепоткой и сделал рукою волнообразное движение.
— Эфа — сразу же догадался Фил.
— Точно, теперь иди ты показывай, — с облегчением выдохнул я, возвращаясь обратно на софу, я прихватил кувшин с водой и опрокинул его в себя.
Фил встал на моё место. Какое-то время он просто стоял ничего из себя не изображая. Только вдруг как будто стал расти ввысь вширь, занимая собой всё пространство. Дунуло холодком. Мимика его стала терять человеческие черты. Зрачки растворились в глазах.
Я сразу узнал, то, что он хотел нам продемонстрировать, но Томаш меня опередил.
— Медведь!
— Верно, — не своим голосом прохрипел Фил.
Он не сразу вернул себе человеческий облик. Какое-то время понадобилось, чтобы спрятать зверя обратно.
Он сел обратно. При этом я заметил, что его лихорадит и внутри продолжает идти борьба. Зря он из себя его вынул. Доиграется и потом опять не сможет загнать это чудовище обратно. Мне очень хотелось прочитать Филу мораль, что не нужно будить лихо, пока оно тихо. Однако сейчас было не до нравоучений, а у Фила наверняка какие-то причины имелись.
Томаш между тем, стал изображать большой меч, который сразу же угадал Фил. Однако Томаш замахал на него руками, мол, не совсем-то. Затем он изобразил придурковатую рожу и положил воображаемый меч себе на плечо, тут же охнув, сгибаясь под его тяжестью. Он попытался им взмахнуть, но неуклюже тяпнул себя по ноге. Запрыгал на одной ноге, выронив меч….
— Полагаю, что так ты видишь, меня, — спокойно заключил я.
— Верно, угадал, — страшно довольный собой, захохотал Томаш.
Я вздохнул, ну что взять с дурака? Усилием воли поднял себя. На этот раз я опустил звуковой щит, но осторожненько только над собой. Я стал показывать сокола.
— Молчите, меня не слышно и не видно, а вот вы, как на ладони, — быстро объяснил я. — Бусины своим наложницам не возвращать и сегодня вам опять придется воспользоваться их услугами.
— Сокол, — процедил Томаш.
Несколько шагов до софы показались мне бесконечными.
Я почувствовал, как Томаш опустил над собой звуковой щит и стал символично изображать оленя.
— Я не стану больше спать с невольницей! — заявил Томаш. — Даже не смей от меня этого требовать!
— Олень! — процедил я, и поднялся с софы.
Злость меня немного взбодрила. Я в отместку Томашу показал козлиную бородку, сделал пафосное выражение лица, приложив руку к сердцу, стал изображать, как сгораю в огне.
— Хорошо, Томаш. Верни девчонке бусину, — между делом выговаривал я. — А на следующий день я лично приведу тебя к ней, чтобы ты увидел, как её тело разлагается заживо, а из него вылазит шестиметровый червь, который дожирает ее останки. Возьми грех на душу, а-то что мне одному маяться, присоединяйся.
— Сэр Урик, — с ненавистью выдавил Томаш.
— Верно, — ответил я, снимая звуковой щит.
Томаш встал и стал изображать разъяренного льва.
— Эрик, Лейла мне этого не простит! — перешел в защиту Томаш. — Хватит уже с меня этого цирка! Нам пора просто уже прикончить этого Рамира или Латифа, не знаю как его там еще раз вместе с его отвратительной подружкой.
— Лев, похожий на осла, — буркнул я.
Гнев погас, окончательно обессилив меня. Я поднялся и как-то снова донес себя в слепое пятно наших соглядателей. Я стал показывать лодку.
— Томаш, ты думаешь для Лейлы имеет принципиальное значение один раз ты с кем-то перепихнулся или два? — поинтересовался я. — Ты можешь скрыть свой проступок и жить с этим всю оставшуюся жизнь, терзаемый чувством вины и страхом, что Лейла обо всём догадается. Однако я открою тебе тайну. Скорее всего, тебе придется ей сознаться в том, что случилось. А ей, как всякой бабе, придется тебя простить. Что касается желания прикончить всю эту мразь, я хочу этого не меньше, а, может, даже больше тебя. Но ответь мне, кем ты готов пожертвовать ради этого, собой или Филом? Я знаю наверняка, если мы сейчас бросимся в бой, при самом лучшем раскладе, я потеряю одного из вас, в худшем — двоих. Я не могу себе этого позволить, поэтому я иду к цели мелкими шагами, осторожно на ощупь, зная, что мы можем победить без жертв.
Меня качнуло. Я почувствовал, что-то теплое на лице. Облизал сухие губы, во рту появился вкус металла. Поднял руку. Рука была тяжелой, чужой. Дотронулся ладонью до губ. Кровь, точнее размытое красное пятно заплясало в глазах. В голове застучало. Мир стал гаснуть.
— Лодка, — уже теряя сознания, услышал я голос Фила.
Да, мы все в одной лодке, но куда она плывет, на тот или на этот свет? А может свет — это лишь мираж, и в мире есть только тьма? Равнодушная, вечная, ничего не обещающая и никуда не зовущая, дарующая вечный покой истерзанному сознанию.
Глава 11
Очнулся я в кромешной тьме, в той самой, где, говорят, бесполезно искать чёрную кошку. Но я все же попробовал определить жизнь в этом ящике. Жизнь здесь имелась. Сопела прямо за стенкой в лице бдящих за моей комнатой шпионов.
Постепенно темнота стала терять свою непроницаемость, обрела прозрачность и контуры обстановки. Я лежал одетый, в мротской спальне, в горе подушек.
Воспоминания догнали сознание. Сердце ухнуло в виски. Неизвестно насколько я в этот раз отключился, и сколько это повлекло за собой жертв. Если сутки, то мы не успели спасти мучеников на крестах. А главное, сумел ли я убедить своих остолопов не отдавать свои бусины девчонкам.
В голове гудело. Во рту было как в пустыне, в такой пустыне, в которой хорошо так погадили верблюды.
Я застонал, понимая, что все эти игры в угадайки — это путь в никуда и надо просто встать и выяснить, что к чему.
Я поднялся и пошел в общую залу. Там горели свечи и никого не было.
Я проснулся как-то наполовину и ощущал себя, словно медведь шатун, которого подняли из берлоги посреди зимы. Бестолково потоптавшись на месте, я почесал затылок изо всех сил пытаясь сообразить, что делать дальше.
Нужно было у кого-то спросить, что да как. Я наобум постучал в одну из комнат. По правде говоря, я не помнил в какой из них Фил, а в какой Томаш. Обождав пару минут для приличия, я толкнул дверь.
Раздался женский визг. Мне навстречу собирая остатки одежды вылетела полуголая наложница. В нос ударил сладкий запах цветов, её мягкие волосы нежно коснулись моей руки.
Я оценивающе скользнул взглядом ей вслед. Ладно скроенная фигурка исчезла, мелькнув словно прекрасный мираж перед глазами. Есть всё-таки в женском теле какая-то невероятная гармония, которая волнует мужские гормоны, как ни что в этом мире.
— Эрик, во имя всех ликов Триликого, что ты опять творишь⁈ — сердито поинтересовался Томаш.