— Здесь я действительно могу помочь, — спокойно кивнул он. — Я хорошо помню тему про места силы. Дворец короля в Тринадцатом граде тоже расположен на таких энергетических потоках. Чтобы почувствовать источник энергии тебе нужно создать её дефицит в себе, тогда она сама хлынет в тебя, и ты сможешь почувствовать с ней связь. Вы будете, как два сообщающихся сосуда.
— И как я должен создать этот самый дефицит? — спросил я, садясь в кресло и перекладывая склянку с комарами из рук в руки.
— Тебе нужно измотать себя так, чтобы оказаться на грани жизни и смерти. Так в былые времена проходили посвящения короли и их приближенные, — невозмутимо заявил Томаш.
— Прекрасная идея, Томаш. Лучше ты, конечно, придумать ничего не мог! — иронично заметил я, а вспомнив, добавил. — Ни черта из твоей идеи не выйдет, я сегодня себя до полусмерти уже изматывал, так что пришлось вырубиться и хорошо ещё, что я так быстро восстановился, а то провалялся бы как обычно несколько суток в кровати…
Тут меня осенило. Я прислушался к себе и понял, что опять заряжен на все сто. И резерв мой был восстановлен не временем, а идущей в меня энергией извне, из какого-то неведомого мне источника. Я мысленно прошел по следу и почувствовал бьющую из-под земли мощь, так что воздух колыхался от легких неуловимых вибраций.
Я хлопнул себя по лбу. И как я сразу то не допетрил⁈
— Ты прав, я его нашёл! — объявил я Томашу.
— То-то же, — усмехнулся Томаш, догадавшись обо всем раньше меня.
— Может, ты ещё помнишь, как завладеть чужим сознанием? — с надеждой предположил я, инструкции Полумны показались мне слишком поверхностными.
— Ммм… Теоретически, — покраснев, признался Томаш. — Наша преподавательница мадам Кинч — считала практику слишком опасной. А тему управления чужим сознанием вообще считала ненужной детям. Она считала, что это слишком тёмная материя. Не дай Триликий какой-нибудь зверек или насекомое умрёт от разрыва сердца, когда ученик в него подселится.
— Ну тогда выкладывая хотя бы теорию, — вздохнул я.
Я всё больше укреплялся в том, что обучение в этой чертовой Академии — пустая трата времени.
Томаш стал так путанно и нудно излагать мне научный метод управление сознанием, что у меня мозг стал закипать, а голос Томаша, казалось, обрёл женские металлические нотки преподавательницы мадам Кинч.
По словам Томаша, я должен был сосредоточиться на объекте и через эмпирический метод уловить сущность комара, и эту пойманную сущность наслоить на своё сознание. При этом четко осознав себя не собой, а его не им. Но осознав себя не собой, я должен был осознавать себя комаром.
Итожа, Томаш безапелляционно предостерег, что в случае, если комара прихлопнут или его организм не выдержит боли от внедрения в его тело чужого, намного более развитого сознания, то помрет не только комар, но и я.
Я сто раз пожалел, что спросил. Хорошо ещё, что сообразительная Венди через Полумну объяснила всё просто и доступно и не стала меня запугивать летальными последствиями провала.
— Лучше бы ты и в этот раз всю эту хрень не запоминал, — буркнул я.
Я приподнял склянку с комарами и внимательно вгляделся в копошащихся в ней насекомых.
— Эрик, ты не хочешь сначала мне плечо подлечить? — неуверенно то ли спросил, то ли попросил Томаш. — Я был бы тебе признателен. Я пригожусь тебе сегодня вечером.
Я поглядел на Томаша, прикидывая. Бинты у него опять напитались кровью. Лицо заострилось, лоб поблескивал от пота.
На языке вертелся упрёк, что может стоит воздерживаться от физических нагрузок и тогда всё будет пучком. Однако давать непрошенные советы я поостерегся.
Этой ночью мне действительно необходимо было мобилизовать все ресурсы. А раз у меня теперь есть неограниченный источник энергии, то почему бы его не использовать.
— Ну давай, подлатаю, — как будто делая великое одолжение, согласился я.
Иначе ведь опять не оценит, я ему ногу в прошлый раз спас, а он мне и спасибо не сказал.
Я прикрыл глаза и стараясь не спешить, сосредоточился на ране Томаша, восстанавливая клетки и сращивая ткани. Благо, рана была уже частично мной же подлечена, и оставалось только начать да закончить.
И всё же, ломать не строить, а строить не ломать. Целительство дело непростое. И я свой резерв на процентов тридцать опустошил. Восстанавливался же он всё равно не мгновенно.
— Спасибо, — в этот раз поблагодарил Томаш.
Я кивнул. Развернулся к Томашу с Филом спиной, чтобы они меня больше не отвлекали и вновь сосредоточился на комарах.
Мне приглянулся один особо крепенький, крупный комар. Я стал внимательно наблюдать. Он вяло перебирал лапками, подергивая хоботком, крылья его безвольно повисли лохмотьями на спинке. И лишь иногда он лениво взмахивал ими с противным жужжанием пытаясь взлететь.
Я сфокусировал внимание только на нём, стараясь заглушить все посторонние мысли, все отвлекающие человеческие чувства. В этом здорово помогло дыхание. Вдох я пропускал от низа живота до самой макушки, а выдох — от макушки до живота. Простейшая техника медитации.
Первое что я понял, что комар не самец, а самка. И ей движет один инстинкт, одно древнее женское желание — воссоздать в себе новую жизнь. Ради этого она была готова пожертвовать собой. Её жажда крови являлась лишь способом для достижения главной цели — оставить после себя потомство.
Я почувствовал сначала жалость к этому нелепому, всеми ненавидимому существу, но это чувство быстро смазалось, растворившись в желании плодиться и размножаться. Оно росло, ширилось и взорвалось жгучей болью.
Боль нарастала, заглушила собой всё остальное. Свет в глазах померк. Моё сознание, как сломанный телевизор зарябило помехами.
Комар выпал из поля зрения и все внутри съежилось, захолодело.
Я потерял связь с реальностью и способность мыслить ясно. Во мне кружились какие-то ошметки меня, а я сам будто растворился в чьём-то сером вязком сознании.
Хорошо ещё, что у меня был опыт перекидываться в сокола. Иначе с моей головкой случилась бы совсем беда и пришлось бы мне остаток жизни ходить под себя и пускать слюни.
Конечно, обращение в сокола происходило иначе, более естественно, органично. Вместе с тем, при обращении в сокола переплавлялись не только наши с ним сознания и тела, но и души. Один не угнетал и не подавлял другого, а скорее сливался с ним в единое целое, и вместе мы становились чем-то больше себя самих. Сокол и человек — два акта творения настоящего чуда матери природы во всей её полноте, гармонии и мудрости.
Здесь же всё происходило через насильственное подавление одного другим.В ушах раздавался затравленный писк, задавленного съёжившегося сознания комара, которое билось в нечеловеческом ужасе.
Моё сознание слишком широкое, слишком мощное и разумное не могло даже наполовину вместиться в примитивном теле комара. Поэтому я перетёк в него лишь частично, большей частью оставшись в своём теле. Подобное раздвоение было, мягко говоря, дискомфортным, будто одна часть меня зависла где-то между небом и землёй в состоянии свободного падения, а другая вынуждена была за этим всем наблюдать со стороны.
Я не догадался прежде, чем начать экспериментировать, продумать, как комар сможет вылететь из банки. Поэтому то, что я не совсем потерял связь со своим собственным телом, сослужила мне хорошую службу.
С огромным трудом, но я сумел отдать команду своему человеческому телу попросить Томаша с Филом выпустить комара.
Голос прозвучал деревянно, слова приходилось выговаривать по слогам, движения у меня тоже выходили роботизированы, но на безрыбье, как говорится…
— Эрик, с тобой всё нормально? — с небольшим запозданием, как в некачественной озвучке, донёсся до меня голос Фила.
Я с горем пополам кивнул, стараясь подавить раздражение на этих недотёп, которые тратят мои время и силы на глупые вопросы. Когда они уже научатся не обсуждать мои приказы, а просто брать и исполнять их?
Фил с Томашем переглянулись и, взяв банку из моих рук, открыли крышку. Я быстро вылетел на свободу. К счастью, у этих остолопов хватило ума банку тут же закрыть, оставив двоих комаров томиться в неволе.
Я всецело отдался управлению комаром. Получалось, откровенно говоря, плохо. В объективе зрения комара мир проявлялся как-то странно, наплывая с разных углов. Зрение выхватывало разрозненные увеличенные кусочки, которые не хотели собираться в целостную картинку.
Меня подводила координация. Я бестолково взмахивал крыльями, меня бросало из стороны в сторону. Я абсолютно не понимал, как ориентироваться в пространстве и как долететь до покоев Закиры. Именно её я наметил своей первой жертвой.
И этот маленький, но такой большой для комариного тела ужас, загнанного в угол, подавленного какой-то неведомой силой сознания, продолжал тоненько пищать в голове.
Более того, вставала ещё одна проблемка, если я все же смогу каким-то образом справиться с этим тельцем и долететь до покоев Закиры. Не перепутаю ли я её с другим человеком? Фила от Томаша я отличить друг от друга не мог от слова совсем.
Я отмахнулся от тревоги и попробовал перестать наседать и немного ослабил вожжи, отдав контроль за движениями тела комару. Сработало. Стало легче и мне и комару. Комар инстинктивно бросился прочь из комнаты.
Мне же оставалось тихонечко задавать ему направление. Это было похоже на то, как плохо работающим джойстиком от приставки, пытаться перепрыгнуть лаву бегущим за своей принцессой Марио. Непросто, но возможно.
До места мы долетели минут за пятнадцать. Покои Закиры я узнал по запаху крови и по попавшему в объектив зрения комара креслу, на котором сегодня сидел Рамир.
Комар, почувствовав тепло человеческого тела, подлетел к кровати Закиры. Зрение выхватило её змеевидные локоны и приблизило мерно ходившую на шее сонную артерию. Закира спала.
Комар сделал несколько жужжащих кругов и без всякой подсказки опустился на шею Закиры. Комар вонзил в её чувственную артерию хоботок и стал жадно насыщать себя кровью.