Сокол внутри меня требовательно заклекотал, пытаясь что-то подсказать. Я, не будь дурак, к нему прислушался. Переключил зрение и посмотрел на дерущихся соколиными глазами.
Над Филом с Томашем корёжились уродливые чёрные тени. Возле Фила нависала одна, а вот к Томашу приклеились аж две штуки. Тени глумливо дёргали за ниточки, а Фил с Томашем, как послушные марионетки, яростно мутузили друг друга по мордасам.
Надо было как-то эти нити разорвать и эти тени одолеть. Мой сокол рвался в бой, но я понимал, что если потрачу последние силы на перекидывание, то опять отключусь всерьёз и надолго. И тогда уже нам точно никто не поможет, так как спасение утопающих дело рук самих утопающих.
Сокол внутри меня подсказывал мне иной путь. Путь, по которому ни я, ни он прежде никогда не ходили, от того пугающий и трудный. Однако, единственно возможный и доступный мне сейчас.
Времени на раздумья, как обычно, не оставалось, надо было срочно действовать, пока эти двое не прикончили друг друга. Они до сих пор этого ещё не сделали только потому, что тени подпитывались их болью и яростью. Вот и растягивали себе удовольствие, убивая своих жертв медленно и мучительно.
Я прикрыл глаза. Заглянул глубоко в себя. В самую свою сердцевину.
Внутри меня проросло дерево, точно такое же древо Жизни, как росло у моего родового замка, где я спас птенца сокола и получил свой дар от Богини жизни Аве.
Я поднял голову и увидел на верхушке кроны своего сокола. Я позвал его, и сокол, вспорхнув с ветки, доверчиво уселся ко мне на руку. Я погладил птицу по шелковому оперенью. Мы оба старались примириться с неизбежным.
— Лети! Спаси их и возвращайся ко мне, — шепнул я ему и взмахнул рукой.
Сокол встрепенулся, расправил крылья и взлетел ввысь. Я мысленно открыл ему двери своей души, и сокол вылетел прочь из моих внутренних чертогов.
Душа содрогнулась от потери, заныла. Я чувствовал такую опустошенность и беззащитность, что слезы на глаза наворачивались. Будто я ног лишился. Был у меня один знакомый, который пьяный уснул на рельсах и ему поездом отрезало ноги.
Отпускать родных всегда тяжело, особенно, когда они стали неотъемлемой частью тебя. Тяжело было и соколу и мне, но мы оба знали, что это ненадолго, что это необходимо. Мы готовы были своим чувствам наступить на хвост, ради жизни и справедливости.
Я открыл глаза, пытаясь отвлечь своё внимание с себя любимого на внешние события. А то так можно было и утонуть в собственных соплях. Я терпеть не мог, когда опускался до пожалеек.
Над Томашем и Филом порхал мой сокол. Он сражался мощными когтями и клювом с невидимыми мне теперь тенями. Я знал, что сокол их порвет в клочья и гордился им и немного гордился собой.
Сокол издал победный клич, от чего и я встрепенулся. Птица взмыла вверх и стала кружить над площадью. Соколу давно нужно было размять крылья, полетать. Я понимал его, как никто и был окрылен его полетом его свободой, как своей собственной. Мы все ещё были связаны, мы всё еще были одним целым.
Драка прекратилась. Томаш с Филом удивленно уставились на побитые рожи друг друга, пытаясь восстановить дыхание и силясь понять, что случилось.
Они что-то друг другу сказали. Издалека я не расслышал и коротко обнялись. Затем посмотрели по сторонам и, увидев меня, потопали обратно на постамент.
— Эрик, мы сами не знаем, что на нас нашло! — виновато потупившись стал оправдываться Фил.
— Эта наверняка магия, я уверен, — кивнул Томаш.
— Да, магия, к вам привязались какие-то тени, — бесцветным голосом объяснил я. — И вы едва друг друга не прикончили.
Я всё поглядывал в неба, где резвился мой сокол, всей душой желая сейчас быть с ним в его пернатой шкуре.
— Это чувствуется, — потер разбитую челюсть Фил.
— Я слышал про такое, — с неуместным энтузиастом отличника, который вызубрил правильный ответ, воскликнул Томаш и, взяв себя в руки, спокойней пояснил. — Это тени сторожа. Они подпитываются человеческой энергией и защищают от посторонней магии. Очень редкое и мерзкое заклятье.
— Значит, остальных людей придётся спускать без магии, — вздохнул я, поднимая себя на своих негнущиеся культяпки. Да, ощущение было, будто я попал под поезд. — Ищите стремянку, должна где-то быть.
Мы обошли постамент и вправду обнаружили под ним две стремянки. Фил с Томашем стали снимать людей, им на выручку пришел мой сокол, помогая острым клювам разрезать верёвки.
Несмотря на то, что сам сокол меня покинул, его целительный дар остался при мне, а мой резерв успел немного восстановиться.
Я проверял спущенных с крестов людей на жизнеспособность. Слава всем ликам Триликого, они были не такими тяжелыми, как старик. И то, что они все были без сознания, скорее помогало им выжить. Умный все-таки у человека организм. Он иной раз вопреки человеку, помогает ему сохранить себя.
Кое-кого всё же пришлось немного подлечить на ходу, чтобы продержаться могли до утра.
В сознание был только один из тринадцати. Тот самый бестолковый паренек с серьгой в ухе, что пытался вымолить у Закиры прощение, а вместо этого вымолил прощение для девчонки.
— Спаситель, — глядя сквозь меня и ухватив мою руку, горячо шептал он. — Мы ждали тебя! Спаситель! И ты явился, явился во плоти!
Я не стал услаждать свой слух комплементарным бредом, а просто тихонечко отключил парня, чтобы он не растрачивал последние силы на всякую фигню.
Когда все тринадцать мучеников были освобождены с крестов я велел затаскивать их всех во дворец. И взяв паренька на руки, опять же личным примером, показал, как это нужно сделать.
— А куда потом? — спросил неугомонный Томаш.
— А потом, суп с котом, — отмахнулся я.
Я мысленно, в который раз дал себе обещание, что если выберемся отсюда, то первым делом вспомню армейскую муштру и научу этих оболтусов ходить строем и исполнять приказы беспрекословно.
Венди с Полумной невзирая на опасность продолжали ждать нас у входа. Я занёс парня и передал его из рук в руки заботам наших боевых подруг.
Заодно я отдал Венди снадобье, которое дал Рамир для исцеления Томаша.
— Можешь определить, оно безопасно? — спросил я.
Венди внимательно изучила бутылёк. Открыла его нюхнула, поводила рукой.
— Да, сокол, оно безопасно, но слабенькое, — резюмировала Венди.
— Постарайся дать каждому по глотку. Это хоть немного поддержит в них жизнь. Я могу не успеть всех вылечить, — объяснил я. — А надо бы, чтобы они в ближайший час очнулись и двигались на своих двоих. Далеко мы на себе тринадцать человек не утащим.
Венди кивнула. И они с Полумной стали заниматься людьми, вливая им в горло целительное снадобье и воду. А затем смазывая опаленную солнцем кожу, точно той же мазью, которую дали делибаши нам, после солнечных ванн на крестах. Я в очередной раз присвистнул — где только раздобыть удалось?
Я вернулся обратно к постаменту. Поняв, что таскать людей по одному слишком долго, я сгрузил на одно плечо старика, на другое — девицу и понес во дворец двойную ношу.Благо оба, считай, что ничего не весили. Фил с Томашем последовали моему примеру.
Последним я позвал к себе сокола. Выставив руку. Сокол сделав круг сел на запястье. Ему хотелось ещё полетать, воздухом надышаться.
— Пора, дружок, теперь мы знаем, как это делается. Буду отпускать тебя чаще, — пообещал я.
Сокол по птичьи склонил голову. Его желтые глаза светились во тьме, точно два факела. Его желтые глаза горели во мне, как вечный маяк, который не давал мне сбиться с истинного пути. Мы снова слились в одно целое, и в этой полноте я стал самим собой.
Когда все мы оказались во дворце, вопрос Томаша встал ребром. Венди с Полумной продолжали суетиться над измученными людьми. Я же присел прямо на пол и задумался.
Нужно было решать, куда спрятать людей. В наши апартаменты под постоянное наблюдение тащить их было нельзя. Оставалось одно — спрятать всех в бане. До утра точно можно их там подержать, а потом будет видно.
Я прикинул. Ещё часов шесть до рассвета у нас имелось в запасе. За это время я поставлю людей на ноги и тогда будет больше шансов их куда-нибудь определить.
Многие, кстати, уже зашевелились, постанывая стали приходить в себя. Я между мыслями их подлечивал, облегчая страдания по мере своих измельчавших возможностей.
— Давайте в баню их пока перетащим, — предложил я.
— Ага, только чур меня в женскую, — прохрипел с пола старик. — Давно я женских красот не видывал.
Оказывается, старый проныра очнулся ещё на площади, и всё это время притворялся, исподтишка наблюдая за нами.
— У тебя есть другие идеи, старик? — раздражённо спросил я.
Ну не любил я критиканов, тем более, когда критикуют отовсюду, а своего ничего предложить никто не может.
— Идеи-то у меня есть, — прокряхтел старик с вызовом глядя на меня, — вот только всяким соплякам я их выдавать не стану.
— Даже если от этого зависит твоя жизнь? — холодно спросил я.
— Что мне за свою жизнь цепляться, — пожал плечами старик. — Я похоронил своё будущее. Ни детей у меня теперь не внуков — всё отняли.
— А их жизнь тебя тоже не волнует? — кивнул я на окружающих людей.
— Может и волнует, но манипулировать собой не дам, — отрезал старик. — Для чего вам понадобились их жизни?
— Мы хотим помочь, — кратко заявил я. — Мы за всё хорошее и против всего плохого.
— На площади я слышал другое, — покачал головой старик. — И, если память мне не изменяет, вы пообещали этой проклятой узурпаторше и её колдунишке добыть нашу птичку. Надежду нашу отдать им. Я вам помогать в этом не стану!
— Если бы это было так, старик, твоя помощь нам и не потребовалась бы, — резонно заметил я. — Впрочем, я очень сомневаюсь, что ты можешь чем-то нам помочь. А времени у нас в обрез, скоро проснуться делибаши и если мы отсюда не уйдем, то все снова окажемся на крестах.
— Я дворцовый архитектор, — возмутился старик, — мой прадед возвёл этот дворец и передал его секреты моему деду, а мой дед — отцу, а мой отец — мне. Если кто и может вам помочь, то только я.