— Смерть — это милосердие, сын. Вот и гребень мой отращивает зубцы. Ты почти готов принять знания и сделать правильный выбор. Совсем скоро ты узнаешь, кто ты такой и в чём твое предназначение…
— Я и без твоих зубцов это знаю! — возражаю я.
— Мальчишка… Думаешь, ты сам по себе? Ты лишь ветка древа, если не ощутишь свои корни, то тебя сломают… Сломают и забудут.
— Нет!
Еще один круговорот. Вернуться, чтобы уйти. Через прорези глаз в истерзанном солнцем и жаждой в теле наблюдать за ящерицей, пугливо бегущей по песку — цап и ящерицу поймал за хвост делибаш, но она пожертвовала хвостом ради свободы. Время, раздробленное на осколки вечности.
Солнце по-восточному погасло в считанные минуты. Но ночь не принесла желанной прохлады. Только духоту. Из носа потекла кровь, я слизнул её сухой наждачкой языка.
Перед глазами плывет кровавое марево, в этом мареве мелькают караваны миражей. Отец в спальне матери в ярости крушит мечом всю так тщательно оберегаемую им долгие годы обстановку, проклиная её имя… Из картины за ним с грустью наблюдает роковая Белла.
Леон, плотно сжав губы, сидит напротив Морганы. Между ними идет молчаливая, напряженная борьба.
Кира, что-то яростно выговаривает Варду. Он бьет кулаком в стену и уходит, она оседает на пол и горько-горько плачет.
Арчибальд сидит на черном мустанге, а за ним идут войска…
Все образы мешаются, перетекают друг друга, тонут во тьме, отзываются болью. Единой неделимой болью в каждой клеточке тела.
Лишь под утро немножко стало легче дышать. В воздухе появилась едва уловимая легкость. Только оторвать от креста и воскреснуть соколом не вышло. Слишком много было до неба ступеней, слишком тяжка была ноша страданий. А я был всего лишь человеком.
Солнце без лишних церемоний вскочило из-за горизонта и наново стало раскалять воздух.
К крестам подошел делибаш с длинной палкой и ведром воды. На конце палки была намотана грязная тряпка, которую он, намочив, по очереди подносил к нашим губам. Все как один, плюнув на всякую брезгливость, жадно в тряпку впивались. Это лишь слегка облегчало, но не утоляло томящую тело жажду, продлевая нашу агонию.
Открыли врата, впуская народ. Люди шли на суд точно такими же подавленными, как и на казнь. Людей сковывал страх, плечи их сгибались под непосильной ношей.
На айван вышла Закира. Все такая же, в той же маске, только цвет платья сменила с пурпурного на синий, как и прежде, волосы пышными кудряшками вились к полу. Я больше не любовался ими, а видел в них жестокость гривы Медузы Горгоны. В этот раз делибаши установили ей нарядный трон. Может поэтому речь её была коротка.
— Итак, да начнется суд над предателями! — объявила она и села на трон
Со всех сторон госпожу стали обмахивать веерами.
Нам и вправду поочередно дали всем высказаться. Причем довольно унизительным способом, больно тыча заостренной палкой под ребра тому, кому следовало говорить своё слово. Поэтому сначала раздавался стон или визг. Высказывались в основном мольбы о пощаде. Но эта дамочка Закира была к ним глуха.
Были и стойкие, которые как их не тыкали, молчали, среди таких оказались и Томаш с Филом. Дошла очередь и до того самого парнишки с серьгой, который ответил мне, что тот, кто не придёт на казнь следующий. Я уже давно догадался по поведению той женщины, что он среди нас.
— Мне просто любопытно было. Отпусти, меня, госпожа, нет во мне желания тебя предавать и уж тем паче гибнуть. Я молод и глуп! Все знают, что брать с меня нечего. Мать у меня одна останется, некому будет о ней позаботится. Сделай милость, пощади. Все считают, что ты пощады не знаешь, так докажи обратное.
— Доказать, — вдруг засмеялась госпожа Закира. — Это можно. Освободить!.. Вон ту девчонку, что потеряла сознание и не смогла ничего сказать.
Действительно девчонка лет тринадцати исчезла с креста и появилась на площади рядом со своим отцом и материю. Те от страха спугнуть удачу, не вымолвили ни слова, лишь пали на колени и сунули головы в песок.
— Но как же…– попытался что-то сказать парнишка.
— Ты считаешь, что я несправедлива, и ты больше заслуживаешь помилования? — насмешливо поинтересовалась Закира.
— Нет…– обречённо вздохнул паренек, покоряясь её воле.
Очередь дошла до высохшего старика, он чем-то напоминал Ганди в старости.
— Наша истинная правительница Кармалита, она единственная дочь нашего славного султана Ахмета — вдруг звучно и торжественно, приятным молодым голосом провозгласил старик, и сразу же повисла звенящая тревожная тишина, — а ты Закира лишь одна из его наложниц, даже не жена ему, узурпаторша и самозванка. И даже если ты велишь казнить весь Великий Урус — это не изменит сути вещей! Ты проклята Закира!
Старик хотел было еще что-то сказать, но словно подавившись словами закашлялся. И дальше лишь беззвучно шевелил губами во всё более сгущающейся тишине.
Закира вскочила с трона.
— Приведите семью этого старика! — истерично потребовала она.
Никто не откликнулся на приказ. Закира нетерпеливо топнула ножкой.
— Я повелеваю притащить сюда семью этого мерзкого изменника!
Вперёд вышел один из делибашей и низенько поклонился своей госпоже.
— Моя госпожа, всю семью этого старика мы казнили на прошлой неделе, — объяснил делибаш.
— Что ж, — передернула плечами Закира, опускаясь обратно в трон. — Значит, мы уничтожили это семя порока раз и навсегда! Давайте, остался последний.
Последним оказался я. Стиснув зубы, я молча вытерпел болезненный тычок палки. У меня был один единственный шанс, просрать который было никак нельзя.
— Я и мои товарищи не твои верноподданные! — напрямки обратился я к Закире, для начала решив наладить контакт.
— Верно, — кивнула Закира. — Значит, вы сбежавшие рабы и удостоились чести быть казнёнными, как люди!
— Сомнительная честь, — усмехнулся я. — Однако ж мы не рабы, рабы не мы! Мы странники несли тебе, великая госпожа Закира, весточку от Латифа.
— Латифа? Он бы не стал ничего передавать через чужаков, — усомнилась Закира.
Голова моя работала точно компьютер, в долю секунды просчитывая все варианты и выдавая решения.
— У него не было выбора, он был убит, и доверил нам тайну перед собственной кончиной.
— Убит⁈ Ты лжешь! — проскрежетала Закира, наклонившись вперёд на троне.
— Не, не вру, убила его одна из рабынь — Полумна. Перед смертью он мне доверил тайну, как помочь тебе отыскать одну райскую птичку, в доказательство могу показать тебе её перышко…
Люди вдруг всколыхнулись подняли головы. Волной пронесся шепоток.
— Если это правда прохрипел с соседнего креста старик. — То ты подлец, если поможешь Закире найти её…
В горле старика что-то хлюпнуло, и он, испустив дух, повис на кресте.
— Молчать! — взвизгнула Закира, вновь вскакивая с трона и, топая ногами. — Снять этого наглеца с креста и доставить ко мне! Немедленно!
— Снять с креста меня и двух моих товарищей! — нагло поправил я. — Иначе я ничего не скажу!
— Если окажется, что ты мне лжешь, чужак, эта казнь покажется тебе и твоим спутникам благом в сравнении с той участью, которую я тебе уготовлю! — заверила Закира. — Всем разойтись, казнь состоится через два дня, как обычно!
В следующее мгновение пространство кувыркнулось, и мы втроем оказались на земле. Мы с трудом поднялись на ноги, земля раскачивалась.
— За истинную госпожу Кармалиту! — крикнул какой-то мужик и попытался всадить мне кинжал в грудину.
Благо инстинкт натренированного тела сработал вопреки всему, и я сумел увернуться. Нож прошел по касательной. Делибаши скрутили несостоявшегося убийцу, который продолжал изрыгать всевозможные проклятье по мою душу, и куда-то уволокли.
Нас же троих поспешили увести с площади подальше от людских глаз.
Прежде чем впустить нас во дворцовые чертоги, всем завязали глаза и тщательно вымыли ноги.
Мы ступили на мягкий ковер, в прохладу, в тень. Сюда не долетало ни тошнотворных запахов улицы, ни её звуков. Здесь было тихо, пахло свежестью и цветами.
Первым делом я стал вслушиваться в свои ощущения и, к огромному облегчению, вновь ощутил связь с соколом, вновь под рукой чувствовался верный меч и резерв магической силы. Значит, еще повоюем.
А вот организм в целом стал сыпаться. Мышцы на руках стягивала боль, обгорелую до волдырей кожу жгло с удвоенной силой, глаза слезились, горло слиплось и саднило. Но это уже были мелочи жизни.
Не время было раскисать. Ситуация продолжала оставаться слишком опасной, и любой неосторожный шаг мог оказаться последним.
Нас вели по длинным, путанным коридорам. Я не забывал отмечать повороты и считать шаги, мысленно прочерчивая наш маршрут, как на карте. При этом на ходу безуспешно пытаясь размять одеревеневшие руки.
По запахам, грохоту посуды, приглушенным женским смешкам, и позвякиванию браслетов, приблизительно удалось даже определить, где здесь готовят пищу, а где живут девицы в гареме.
Наконец-то нас завели в просторную залу и сняли повязки.
Роскошь здесь была такая избыточная, что казалась дешевой, цыганской.
Нас поставили перед возлежащей в шелковых подушках Закирой. Маску она сняла и теперь можно было разглядеть её лицо. Совсем юная девушка, не многим старше нас, да к тому же редкая красавица, с пленительной грацией кошки, женской энергетикой и магнетическим взглядом восточных глаз.
Общее впечатление портила только болезненная худоба, под провалившимися глазами залегли тени. Руки тонкие, словно спички, каждую косточку видно. Из-под платья торчат острые лопатки и ребра. Узурпаторше явно не здоровилось и, судя по её виду, мучить и мучиться ей осталось недолго.
Она в свою очередь с отвращением разглядывала нас. Фил с Томашем смущенно прикрывали причинные места. Я же столько раз представал перед самой изысканной публикой нагишом, что лишился всякого стеснения по этому поводу. Наоборот, распрямился во весь рост, показывая себя во всей красе. Пусть поглядит на настоящего мужика, если так хочется.