Закира побледнела, потупила глаза, тело ее свело судорогой, она задушила в себе кашель и снова уставилась на меня.
— Что нравится? — нахально поинтересовался я.
Зикира поморщилась, и обратилась к приведшим нас делибашам.
— Зачем вы, бестолковые, приволокли их ко мне в таком непотребном виде!
— Покорно просим простить, наша госпожа, — поклонился один из делибашей. — Мы думали — это срочно.
— От них же дерьмом несёт! — заявила Закира.
— Что посеешь, то и пожнешь, — философский вставил я своих пять копеек.
— Тебе не разрешали говорить! — процедила Закира.
— Но и не запрещали, — да, остановиться вовремя я никогда не умел, что тут можно сказать — горбатого только могила исправит.
— Я пока еще терплю твою дерзость, оборванец, но моё терпение не безгранично.
— Я тоже многое от вас натерпелся, госпожа. Такова жизнь, — пожал я плечами.
Закира видимо не нашлась, что ответить.
— Помойте, обработайте их кожу, оденьте и приведите их к трапезе в тронную залу, — приказала Закира делибашем и, встав с софы, первой удалилась из залы.
Делибаши вновь завязали нам глаза и привели в баню. Первым делом мы вылакали по нескольку ковшиков воды. Купание вопреки ожиданию выдалось как очередная пытка. Сожжённую до волдырей кожу саднило и жгло, но мы-таки осилили это дело.
После бани нам дали какую-то мазь. Я осторожно принюхался, проверил содержимое на яды, и убедившись, что все чисто, дал добро.
Мы намазюкались, вначале защипало, а затем волдыри сошли, кожа из бордовой сделалась просто загорелой и так полегчало, что я вопреки всему почувствовал себя чуть ли не счастливым. Есть истина в том, что если ты хочешь сделать хорошо, то сначала нужно сделать очень плохо.
Нам выдали по комплекту шелковых пёстрых халатов, тюрбанов и расшитые бисером тапочки, после чего оставили одних.
Я вздохнул искренне негодуя, почему мне везде и всегда предлагали обрядиться в какого-то трансвестита или евнуха. Однако выделываться сейчас было не время и не место. Я с отвращением запахнул на себе халат и натянул тапочки.
Одевшись, Фил с Томашем почувствовали себя уверенней. Фил не придумали ничего лучше, как здесь и сейчас начать делиться своими переживаниями насчет того, что Венди осталась совсем одна в этом ужасном огромном городе, маленькое дитятко, Томаш оказался таким же пеньком и стал покудахтывать рядом.
Я, конечно, был где-то и рад, что Фил еще может переживать за кого-то, но переживать в данном случае следовало молча. Ведь как пить дать за нами сейчас подслушивали и подглядывали.
— Это всего лишь дитя рабыни, новую потом купим, — делано улыбаясь, проскрежетал я, наступая Филу на ногу.
Фил, не понимая намека, взвыл, и принялся замысловато браниться.
— Я все решил, — властно сказал я. — Мы проведем обряд, про который нам говорил Латиф и отдадим ту райскую птичку этой их госпоже Закире в обмен на золото и несколько десятков рабов.
— Что ты несёшь? — округлил глаза бестолковый Томаш, так и хотелось брякнуть, что я несу тяжелую бремя их тупости. — Какой обряд, тебе головку напекло⁈
Я встал, схватил Томаша за грудки, так что шелковый халат на нем затрещал.
— Перечить мне будешь! — заорал я и, наклонившись, прошипел в ухо. — Подыгрывай, балда, за нами наблюдают!
Я оттолкнул Томаша прочь. Тот поправил на себе халат и вскинул голову.
— Да, обманул Латиф, перед смертью чего только не наболтаешь, не даст нам эта ведьма золота, а обряд уж больно страшный и кровавый, — быстро реабилитировался Томаш, на удивление скоро сообразив, что мне от него нужно.
Фил какое-то время смотрел на нас чуть ли не испугано, видимо, подумав, что мы оба спятили. Я уж прикидывал треснуть его чем-нибудь, когда на его лице медленно стало проступать понимание.
— Ага, тут бы ноги отсюда унести! Вечно ты, Эрик, со своими выдумками, а я говорил не нужно было сюда соваться! — тоже довольно удачно выкрутился он.
— Вы не нойте раньше времени, — возразил я. — Латиф говорил, что птичка этой госпоже Закире позарез нужна. Это, между прочим, его последние слова перед смертью, чего бы он перед смертью-то брехал.
— Нужны какие-то гарантии, что после того, как мы ей птицу отдадим, она нам золото даст и отпустит живыми, — закивал Томаш.
— Вот это дело, — кивнул я. — Надо выставить свои условия.
Мы окончательно вошли в роль джентльменов удачи, которые пришли сюда в поисках легкой поживы, случайно завладев чьей-то тайной. Вышло так убедительно, что я в какой-то момент понял, что сам в это во все верю.
Вскоре вернулись делибаши, вновь велели нам завязать глаза, и мы опять долго куда-то шли по коридорам. Затем нас поставили возле резной двустворчатой двери. Дверь стала медленно открываться. Нас чуть ли не втолкали в эти зловещие врата.
— Безвестные, неверные чужаки, посмевшие ступить в сии чертоги! — громогласно представили нас даллалы.
Двери за нами захлопнулась, словно гильотина, отсекая путь обратно. Мы оказались в полумраке. Комната была длинная. На другом конце на троне сидела Закира, рядом с ней на богатом стуле сидел какой-то мужик, перед ними стоял небольшой столик, на нем были вазы с фруктами и рахат лукумом.
Нас пихнули, и мы пошагали по красной дорожке прямиком к трону.
— Госпожа Закира и великий паша Рамир, оказывают великую честь чужакам! — пафосно прогрохотали за спиной даллалы.
— Все пошли прочь! — бесцеремонно велела Закира.
Она махнула рукой делибашей и даллалов, как ветром сдуло. Мы остались в зале впятером.
Я во все глаза смотрел на Рамира. С тревогой осознавая, что наш прекрасный план накрылся медным тазом. Перед нами живой и невредимый сидел Латиф. Один в один. Неизвестно, как этот гаденыш воскрес из мертвых и зачем называл себя здесь Рамиром, однако я знал точно, что у нас хватит сил убить эту гниду еще раз.
Глава 3
Я подавил в себе желание материализовать меч, решив сыграть в эту игру до конца. Усилием воли проконтролировал, чтобы на моем лице не дрогнул ни один мускул. Я остался невозмутим и спокоен, чего не скажешь о Томашес Филом. Я спиной ощутил исходящее от них напряжение. Каким-то образом я сумел блокировать призыв оружия Томаша и Фила, и они, почувствовав это, возмущенно уставились на меня. Я и сам от себя таких способностей не ожидал, но видимо у даров Триликого тоже существовала иерархия, и мой меч мог подчинять себе все остальные оружия Триликого, будь то топор Фила или копьё Томаша.
Я, не обращая внимания на гнев своих товарищей, с улыбочкой продолжал смотреть прямо перед собой на Латифа, который притворялся Рамиром и на Закиру, которая строила из себя госпожу.
Томаш с Филом пусть и нехотя, но доверились мне, отпустив ситуацию под мой единоличный. Мне было не привыкать брать на себя ответственность за всё и всех. Драка всегда успеется, тем более Латиф-Рамир тоже по какой-то причине не спешил обличать в нас своих убийц.
— Неверным гостям стульев не предложат? — нагло поинтересовался я.
— Опять смеешь дерзить⁈ — взвилась Закира с ярой ненавистью глядя на меня.
— Просто ноги устали стоять, — равнодушно пожал я плечами.
— Вы будете стоять, как и престало безродным вроде вас перед великой госпожой и ее преданным великим визирем, — не разжимая губ, скривился Латиф-Рамир.
— У нас говорят, что в ногах правды нет, — упрямо заявил я, — не будем говорить, пока не дадите сесть.
— Значит, пригласим сюда Кемала, он точно сумеет вас разговорить! — глаза Закиры заблестели.
Однако меня такими угрозами сейчас пронять было нельзя, я чувствовал себя в силе и готов был, если придется, силу свою показать.
— А может проще пригласить три стула? — рассудительно предложил я. — Сбережём время и силы.
— Я хочу видеть, как ты — дерзкий щенок, корчишься от боли! — прошипела Закира.
— Какая горячая госпожа, — восхищенно присвистнул я, вонзая в Закиру страстный взгляд.
Я довел эту своенравную кошечку до того, что она уже изготовилась броситься на меня и чисто по-женски расцарапать мне рожу. Однако моим чаяньям не суждено было сбыться, Латиф-Рамир легко успокоил свою госпожу, шепнув ей что-то на ухо. Закира на удивление легко подчинилась, вмиг уняв приступ бешенства. С её лица словно бы ластиком стерли все эмоции, и она равнодушно уставилась в пустоту над моей головой. Сразу стало понятно, что у госпожи есть господин.
— Если позиция столь принципиальна, нукеры принесут скамью, — спокойно уступил мне Латиф-Рамир.
Он щелкнул пальцами и вновь, словно из воздуха, появились смиренные слуги по мротски — нукеры со скамьей наготове.
Спорить дальше значило бы откровенно нарываться, а откровенно нарываться, значило бы не зная броду, сунуться в воду. Знали уже, плавали, чем это все чревато.
Мы сели на предложенную скамью. Латиф-Рамир держался так, как будто действительно видел нас впервые в жизни. То, что это был Латиф, сомнений быть никаких не могло, у гада была слишком приметная внешность и обознаться все втроем мы не могли. Он либо для чего-то хорошо притворялся, либо копье Томаша таки выбило из него, если не дух, то память. Версия с амнезией мне очень нравилась, правда даже амнезия проходит и порой в самый неподходящий момент.
Я, сцепив руки в замок, молчал, ожидая, когда враг, сделает ход первым.
— Итак, — нарушил затянувшееся молчание Латиф-Рамир, — вы утверждаете, что можете с помощью некоего обряда достать необходимую нам птицу.
— Можем, — подтвердил я.
— Когда? И что вам для этого нужно? — нетерпеливо наклонилась к нам Закира.
— В полнолуние, — наклонившись к ней через стол, доверительным шепотом поведал я, от неожиданности Закира вжалась в спинку своего трона.
Я со спокойной душой вернулся на место.
— Полнолуние только через семь дней! — взвыла Закира, трагично заламывая руки.
— Что еще? — пристально разглядывая нас, продолжал переговоры Латиф-Рамир.
— Еще нам нужно будет тринадцать человек для жертвоприношения и тринадцать свечей, — сочинял я на ходу.