Я не знаю, что мне делать и что делается помимо моей воли. Да и не было в тот момент ни одного человека, который бы понял, что модуль управления информационно-аналитического центра выдал пространственно-временному циклотрону задание, сопровождающееся грохотом взрыва – включить оборудование на запредельных перегрузках параметров работы.
С треском лопались и гасли светильники потолочного освещения. Надрывно, словно падающие на цель пикирующие бомбардировщики, гудело и ревело оборудование циклотрона. Последнее что я запомнил в последний миг своей мирной, довоенной жизни, это какое-то черно-белое кино, показывающее, как наши замершие пацаны становились прозрачными. Настолько прозрачными, что можно было пересчитать каждую косточку их скелетов. Затем, словно яичная скорлупа в концентрированной кислоте, исчезали "живые", двигающиеся скелеты, сапоги, ремни, пуговицы и звёздочки пилоток…
Деструктуризаторы материи и декодификаторы организмов, на стократной мощности, буквально растворяли тела стройбатовцев. Сканеры сознания считывали всё, хранящееся в обреченно-смирившихся, испуганных, недоумевающих или, просто пьяных, солдатских головах.
Приёмники личностных кодификаторов всасывали в себя то, что несколько мгновений назад было живыми людьми, сортировали их на персональные атомно-психологические матрицы отправки.
Электро-магнитный канал отправлял матрицы на поверхность, к излучателям, так называемых, радаров. "Радары", пульсирующими голубыми вспышками, отправляли матрицы в место и время, заданное взбесившимся модулем управления.
Самыми последними, по мере удаления от центра циклотрона, были отправлены матрицы рядового военного строителя Трофимова, ротного капитана Филипова и лейтенанта ГБ-эшника Сёмочкина. Прямиком в лес, растущий на восточном берегу Днепра, немного правее шоссе Москва-Минск. В 22 часа и 22 минуты 22-го августа 1941 года.
НОЧЕВКА В ЛЕСУ
Последнее, что запомнил капитан Филиппов, были ужасающий грохот и ослепительный бело-голубой свет, похожий на тысячу грозовых молний.
Капитан постепенно приходил в себя. Сначала он почувствовал боль в правом боку, затем рассмотрел сбоку от себя свежеспиленный еловый пень о который видимо ударился во время падения и услышал шепот дождя, моросящего на листву деревьев.
Воздух был насыщен запахом прелой листвы и гниющих грибов.
Упираясь руками рыхлую лесную подстилку, командир роты смог сесть на землю.
– Где бойцы? Что с ними? Что с нами произошло?
Он потряс головой и услышал рядом с собой короткое ойканье, перешедшее в отборный армейский мат.
Едва смолкнув в одном месте, матерные слова раздавались в другой стороне, причем интонации были раздраженные, удивленные, озадаченные, вопросительные. Испуганных и страдающих голосов капитан не услышал.
Значит не всё так плохо, как могло бы быть после неожиданного и странного взыва на объекте.
Живы гаврики!
Капитан рассмотрел в ночной темноте разлапистую ель. Подлез под её низковисящие сучья и стал наощупь ломать тонкие, не намокшие веточки. Наломал. Положил возле елового комля. Добавил веточек потолще. Сверху набросал сучьев. Достал сигарету, чиркнул зажигалкой, закурил и поджег костерок. Когда костер разгорелся и отогнал темноту на пару метров в стороны от дерева, капитан громко и отрывисто скоманодовал: "Рота, ко мне! Ориентир – костёр".
Лес наполнился шумом шагов, перекликами бойцов, треском сучьев под ногами и родными русскими матюгами, когда кто-то из солдат падал на землю, споткнувшись о корягу.
– Рота, строиться. по порядку номеров, рассчитайсь!
– Первый, второй, третий… сороковой… восемьдесят восьмой.
Все живы. Обрадованно вздохнул капитан.
– Санинструктор, ко мне!
Товарищи сержанты и солдаты, если кому требуется медицинская помощь, подходите к костру. Остальные – отдыхать. Не будем выкалывать себе глаза о сучки, подождем здесь пару часов до рассвета. Сержант Ганиев, организуйте заготовку дров для костра и назначьте двух костровых.
Стройбатовцы разошлись немного в стороны, укрылись под кронами ближайших елей. Стали засыпать.
Молодые организмы нуждались в отдыхе….
Когда санинструктор Прускавец перевязал пару имеющихся у бойцов кровоточащих ссадин и одну голову с рассеченной на затылке кожей, капитан облокотился на еловый комель и закрыл глаза.
– Товарищ капитан, разрешите представиться, лейтенант государственной безопастности Сёмочкин.
Ротный удивленно глянул на молоденького лейтенантика.
– Слушай лейтенант, ты откуда взялся?
– Как и Вы все, с объекта.
– Вот только особистов мне сейчас и не хватает. Лейтенант, давай спать. Утром поговорим…
Когда рассвело, капитан не стал будить роту. Решил, что пусть ребята еще немного поспят. До воинской части недалеко, судя по гулу машин, доносившемуся от дороги.
– К завтраку успеем дойти, а днем ребятам спать не дадут. Начнут опрашивать и выспрашивать: "Как да что, да когда, да почему, да отчего, да кто виноват и кто что сделал?"
Сволочи, это мы должны спросить, что такое произошло на объекте и почему это случилось с нами?
Сволочи! Чуть не угробили пацанов!
… О себе и о том, что все произошедшее – результат раздолбайства одного из его подчиненных, капитан не подумал.
Он думал о неминуемых беседах с официальными проверяющими лицами всевозможных комиссий, инспекций и надзоров, которые сейчас, наверняка, трясутся в автомобилях, дремлют в вагонных купе, сосут кисленькую взлетно-посадочную аэрофлотовскую карамель, сидя в салонах самолетов.
Печенкой, задницей и интуицией предчувствовал капитан неизбежное приближение зловредной проверяющей братии, основной целью которых будет спасение от ответственности высокопоставленных и высокородных ответственных лиц.
"Рота, подъем! В две шеренги, становись! За мной, бегом, шагом-арш!" – скомандовал ротный и не оглядываясь побежал в направлении дороги.
Лес закончился неожиданно-быстро. От опушки начинался крутой спуск к широкой реке, которой не могло быть рядом с их воинской частью. над рекой виднелся бетонный мост, соединяющий два берега и два направления широкой шоссейной дороги. По шоссе двигалась колонна допотопных грузовичков с прицепленными пушками.
Н-да, вот так попали, теперь точно на завтрак не попадем, успел подумать капитан Филиппов и полетел на землю, от толчка в спину.
"Товарищ капитан, товарищ капитан, – кудахтал над ним сержант Яценко. – Извините, не успел остановится".
– Яценко, остолоп ты недоделанный, я сейчас встану и тебя, дубину стоеросовую, вон туда, вниз под горку, до самой реки, как футбольный мяч, пинками катить буду.
Ты сейчас не человека с ног сбил! Ты посягнул на честь, жизнь и здоровье офицера! Ты избил старшего по званию!
Всё, Коля, пиши домой письма, что твой дембель откладывается на два года в связи с дальнейшим прохождением службы в дисбате!.
Краем глаз, капитан заметил, что голодные, замёрзшие, не выспавшиеся на мокрой земле солдатики правильно поняли его грубоватый армейский юмор, облаченный в форму угрожающей речи, и немного повеселели и стали рассматривать речной берег, куда, по словам Филипова, должен был катиться сержант Яценко.
Рассмотрели и поняли, что им до чертиков хочется скорее туда попасть.
На колхозном прибрежном лугу работали молодые девчата.
Правда работа, была не женской. Девушки, вооруженные лопатами, копали ямы и канавы.
– Почему разбрелись как стадо баранов, и чего пялитесь, как козлы высокогорные? Вас девушки на гражданке ждут, а здесь местное население, занятое общественно-полезным трудом. – Товарищ капитан, – спросил Яцеко, перемолов в мозгу недавнюю шутку-угрозу ротного в свой адрес, – а зачем девушки траншеи роют? – Ну,- на миг растерялся ротный, – мелиорацию земель проводят или нефтепровод тянут? – Я бы председателю колхоза руки оторвал за то, что девушек заставил этим заниматься. У него что- экскаватора нет?
– Яценко, отставить разговоры. Рота строиться и шагом м-арш – скомандовал Филиппов.
Душе Славки Мамакина захотелось петь и он без всякой команды, с третьего шага запел:
Как будто ветры с гор, трубят солдату сбор.
Дорога от порога далека
И уронив платок, чтоб не видал никто,
Слезу смахнула девичья рука.
Следом за ним, вся рота слаженно, в ритме шагов, заорала следующий куплет:
Не плачь, девчонка, пройдут дожди.
Солдат вернется, ты только жди!
Пускай далёко, твой верный друг,
Любовь на свете, сильней разлук!
Не много прошагал, пока не генерал,
Но может быть я стану старшиной!
Прости, что не сумел, сказать, что буду смел
И то, что станешь ты моей женой!
Не плачь, девчонка, пройдут дожди.
Солдат вернется, ты только жди!
Пускай далёко, твой верный друг,
Любовь на свете, сильней разлук!
ПОЛНОЕ ПОПАДАЛОВО
Рано "пташечки" запели…
Мичман Лазаревский, рассмотрел в бинокль, что на его будущие позиции двигается воинский строй и то, что приближающие солдаты одеты не в гимнастёрки рабоче-крестьянской армии, а в какие-то расстегивающиеся кителя с большими блестящими, генеральскими пуговицами. На плечах у солдат были черные погоны, украшенные золотыми буквами "СА".
Впереди солдат шел офицер в БЕЛОГВАРДЕЙСКИХ ПОГОНАХ!
"Караул, в ружьё!" – скомандовал Лазаревский, – приготовится к отражению атаки бело-фашистских диверсантов.
Несколько матросов, вооруженных винтовками, выскочили из замаскированного блиндажа и прыгнули в траншею.
Пулемётчик, матрос второй статьи Васечкин сдернул со своего пулемёта холщевое покрывало и заправил ленту…
"Как капелевцы идут – вспомнил он психическую атаку белогвардейцев из фильма "Чапаев", – вот только я не Анка-пулеметчица и подпускать их близко не стану. Всех положу за милую-душу".