зяев камеры отступили, подняв руки в знак примирения.
— Ничего, ничего, — с трудом проговорил один из них. — У нас еще будет время разобраться.
— Ну уж нет, — решительно сказал Янош. — Уж коли решились, так постарайтесь убить нас обоих… или вам не удастся спокойно заснуть. Посмотри на меня, ты. — Тот, кто только что обращался к нам, обернулся. — Я знаю такие штучки, что вы или те ублюдки, — он ткнул большим пальцем в сторону пыточной камеры, — даже представить себе не можете.
Заключенный ничего не успел ответить, когда Янош, отбросив кандалы, быстро подошел к нему, поднял ладонь рупором ко рту, а второй дотронулся до лба этого человека. Клянусь, он лишь слегка его коснулся, можно сказать, ласково погладил, но тот завопил от боли, затрясся и схватился обеими руками за голову.
— Ты не умрешь, — объявил мой друг. — Но эта боль будет напоминать тебе обо мне с неделю.
Остальные подхватили своего приятеля и убрались в глубь камеры.
— Как ты думаешь, они попытаются еще раз? — спросил я.
— Возможно, — спокойно сказал Янош. — Но тем не менее мы можем спать спокойно. Я знаю кое-какие заклинания, от которых эта солома затрещит, будто валят деревья, если кто-то задумает подкрасться к нам.
Так начался второй этап нашего заключения. Когда мы уснули, тела наших убитых врагов кто-то бесшумно убрал. Нас не беспокоила эта банда, правившая с помощью жестокости в этом подземелье. Я видел, как они измываются над более слабыми, и хотел вмешаться. Но Янош запретил:
— Мы вырубили себе нашу собственную маленькую нишу в этом обществе отверженных. И они оставят нас в покое, если мы не будем вмешиваться в их дела.
Я неохотно прислушался к этой сомнительной мудрости и старался не обращать внимания на звуки каких-нибудь очередных разбирательств между заключенными. Я обнаружил, что легко могу отключаться и не слышать эти звуки, как и не замечать того, что происходит в пыточной камере, что бы там ни делалось. Дважды узники нашей камеры вызывались туда и подвешивались на дыбе. Большинство из наших соседей по камере находили в созерцании чужих мук даже что-то забавное.
Мы не могли знать, что сейчас — день или ночь. Я пытался вести подсчет по кормежкам, полагая, что раз в день нам выдают эту вонючую овсянку и гнилой хлеб. Янош сказал, чтобы я не напрягался, поскольку один из трюков тюремщиков в том и состоит, чтобы кормить с неправильными интервалами времени. Еду могут дать и три раза в день, и ты будешь думать, что прошло три дня, а прошло вовсе не три дня, а всего лишь один бесконечный день твоей жизни. Позднее я вычислил, что мы провели в этом жутком подземелье почти месяц.
Хотя мы и держались особняком, с несколькими сокамерниками удалось поговорить. Некоторые из них сидели по обвинению в политических преступлениях против архонтов, но большинство представляло собой обычных уголовников, неисправимо порочных. Но тем не менее мы оказались не в безысходном аду. Это подтвердилось, когда мы увидели, как одного из нашего подземелья освобождают. Он бормотал слова благодарности, плакал — и все пытался поцеловать ботинок охраннику, который открыл дверь.
Я понял, что здесь нас содержат для того, чтобы ослабить нашу решимость. И догадался, что следующим этапом станет пыточная камера.
— Возможно, — сказал Янош, когда я поделился с ним этим. — А может быть, нас раскидают по одиночкам и обрушатся на нас всей магической мощью.
Я подумал, что это как раз и подтверждает тот факт, что мы находимся не в худшей части подземелий архонтов, но ничего не сказал Яношу. И без того было тошно.
И тут блеснул луч надежды. К одному заключенному пришел посетитель! Это была женщина, какая-то замарашка, утверждавшая, что она его жена. Ей не только разрешили повидаться с ним — и, разумеется, двери пыточной камеры на это время были закрыты, — но даже разрешили на несколько минут воспользоваться караульным помещением для личных целей. А несколько дней спустя, если я не ошибался во времяисчислении, явился и брат этого человека. Я успел заметить, что они, почти не скрываясь, принялись разглядывать и обсуждать какой-то чертеж. Уж не план ли тюрьмы?
Расспросив о порядке разрешения посещений, мы поняли, что при наличии достаточного количества денег любому заключенному, если только он не обвинен в религиозной ереси, позволяется принимать посетителей. Зависит это от прихоти караульного офицера. Иногда, помимо денег, требуется и еще кое-что. Той замарашке, которая приходила к своему мужу, как сказал нам один из заключенных, наверняка пришлось уделить кое-какое внимание по крайней мере нескольким охранникам.
— И значит, — задумчиво размышлял Янош, — если кто-то может попасть снаружи внутрь, то почему бы кому-то не выбраться изнутри наружу, а? Пока не пришла в действие третья часть замысла архонтов относительно нас.
— Но как?
— Не знаю, — сказал он. — Давай подумаем, как теперь нам самим заполучить посетителя.
Но думать не пришлось. Посетитель пришел к нам сам. Два охранника препроводили к дверям камеры человека. Тот был невысок ростом, но плотно сложен и ходил пружинящей походкой, как хищный зверь. Охранники выкрикнули имя какого-то заключенного, который удивленно хрюкнул и побрел к двери. Я увидел, как блеснул золотой, и охранник удалился. Посетитель сказал заключенному несколько слов, и тот — наемный убийца — подошел к нам:
— Вы. Он пришел к вам.
Тут мы с Яношем оба узнали человека, стоящего за решеткой двери. Это был Гриф, мой ночной кошмар, а в реальной жизни имевший какие-то таинственные сношения с Яношем в Ликантии во время нашей первой экспедиции. Вновь нам довелось услыхать этот густой бас, гудящий из изуродованного рта.
— Господин Антеро, капитан Серый Плащ, похоже, судьба переменилась, а?
— Как ты узнал, что мы здесь? — начал было Янош.
— Ни слова об этом, — нетерпеливо сказал Гриф. — Гриф знает обо всем более-менее важном, происходящем в Ликантии. Я услыхал и явился, поскольку знаю заключенного здесь Рольфи, чтобы потом не было подозрений.
— И что дальше? — спросил я.
— Помолчите! Времени нет! — сказал Гриф. — Мне совершенно не нравится находиться тут, когда один из воскресителей архонтов постоянно слышит и видит, что здесь происходит. И кроме того, я подозреваю, что Симеон с помощью собственного колдуна наслал предупреждающие заклинания вокруг вас, чтобы быть уверенным, что вы находитесь именно там, где вас поместили.
— Ты можешь нас вытащить отсюда? — Янош понял, что Гриф имеет в виду. Гриф улыбнулся своей кривой улыбкой и кивнул:
— Могу. Но это будет дорого стоить. У меня есть свой воскреситель. Работает незаконно, тайно и за услуги просит много. Да и мне понадобится золото… И много золота, чтобы убраться затем подальше из Ликантии, подальше от рук Симеона и архонтов.
— Ты получишь золото, — сказал я. — И у тебя будет новая жизнь. В Ориссе или где захочешь. Сколько?
— Половину, — решительно заявил Гриф. — Половину всего золота Антеро. И не думайте, что это дорого, потому что без вас Антеро уже не будут Антеро, поскольку имеется только сестра, не собирающаяся рожать, и братья, интересы которых не распространяются далее таверны.
— Да, ты немало знаешь о нашей семье, — сказал я.
— Такой шанс выпадает раз в жизни, — сказал Гриф. — И мне нужно столько золота, чтобы ни одна девушка или паренек не отказали мне в том, что я хочу. Столько золота, чтобы я мог подойти к любому офицеру, приказать ему снять шляпу, нагадить в нее, нацепить ему на голову и еще заставить его с улыбкой пройтись парадным шагом! Вот потому-то я все предварительно разузнал, прежде чем явиться к вам.
— У меня есть золото, и немало, причем недалеко от Ликантии, — сказал я. — Но понадобится время и мое личное распоряжение, чтобы передать его туда, куда ты хочешь.
— У нас с тобой времени очень мало, — вмешался Янош. — Известно, что архонты никогда не отличались особым терпением.
— Это точно, — заметил Гриф. — И я слышал, что вас собираются допрашивать через несколько дней. Сначала там, — он кивнул в сторону пыточной камеры и ее закрытых дверей, и я понял, что он действительно хорошо осведомлен о нашем заключении и нашей проблеме, — а затем перед лицом Триады воскресителей. При поддержке всей мощи архонтов. Вы сломаетесь… и после вас ничего не останется, кроме двух обожженных калек, годных лишь просить милостыню на улице, если, конечно, вас вообще выпустят.
— Но как же я тогда сделаю тебя богатым? — продолжал я. — Я не думаю, что ты настолько доверяешь мне, чтобы согласиться на расплату после вызволения нас отсюда. И кстати, уж коли речь зашла об этом, как ты собираешься вытащить нас?
— Вам нет нужды знать это, — сказал Гриф. — Что же касается первого вопроса, то я доверяю вам. Мне еще ни разу не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь из Антеро нарушил клятву. Но чтобы окончательно поверить, мне от вас нужно кое-что. Капля крови, локон волос, кусочек кожи, капля слюны. Для страховки.
Я посмотрел на Яноша. Его лицо ничего не выражало. Да и был ли у нас выбор? Даже если попытка бегства провалится, что с нами смогут сделать? Ведь не убьют же, не получив того, что им нужно от нас. Самое большее — изобьют, бросят обратно в подвал, и наша встреча со следователями приблизится. Я стукнул рукой по стенке, и мы с Грифом пожали друг другу руки. После чего он срезал по локону наших волос.
— Пусть выколют мои глаза, пусть зальют мне свинцом рот, пусть оглохну я, пусть окончится жизнь моя, если нарушу я клятву свою, — говорил Гриф, а я повторял за ним слова клятвы, — если я не отплачу этому человеку за его услугу и не осыплю его теми благами, которые он заслуживает. Ну вот. А теперь ждите. Просто ждите. — И Гриф пошел обратно по коридору, окликая стражников.
И мы стали ждать. Один котел овсянки, другой, третий… Янош расхаживал взад и вперед, отказываясь от пищи, маясь бессонницей. Я пытался сохранять невозмутимость, но чувствовал себя не лучше.
Я проснулся от звука ревущего ветра и резво подскочил, увидев Грифа, входящего в камеру. Он держал в руке, параллельно земле, посох. Когда он подошел поближе, я услыхал, как он что-то бормочет. И тут его бормотанье и рев ветра стихли. Засовы скользнули в сторону, древние заржавелые двери открылись так бесшумно, словно были новыми и хорошо смазанными. Мы с Яношем мгновенно выскочили из камеры. Никто из заключенных, казалось, и не заметил, как открылись двери, мы вышли, и двери вновь закрылись. Гриф положил посох, достал из котомки за спиной два плаща с капюшонами. Жестом приказав надеть их, он протянул нам по клочку бумаги. На моем было коряво нацарапано: «Двигаться за мной. Шептать слова: алотем, берента, алотем». Он подобрал посох, вновь расположил его параллельно земле и пошел обратно к лестнице и караульному помещению, бормоча заклинание. Вновь поднялся рев ветра. Я увидел, как, несмотря на холодную сырость, с лица Грифа капает пот. Мы пошли за ним, шепча три слова заклинания, которое он, должно быть, получил у незаконного воскресителя. Мы миновали караульное помещение. Половина охранников храпели, но пять или шесть бодрствовали. Они нас не видели. Мы начали подниматься по ступеням. Когда мы подходили к очередной закрытой двери, Гриф касался ее сначала одн