Лагутин засмеялся, оглянулся на деда.
— Ты бы не включался, — ответил Семен из темноты. — Опять недоволен?
Старик, поморгав перед собой глазами, лег.
«И когда надсадился? — думает он о Семене. — Ничего не вез — а надсадился. Дух растерял. Ничего нету. Никакого ядра. И грамотный… А все, что из газет и книг берет, — уходит, насквозь просеивается. Не в коня овес. Ничего не хочет… Сидит перед ящиком и утонул. Весь… Э-э-э…» — почему-то подумал старик безо всякой связи.
Клава ставит на стол сковородку и спрашивает:
— А почему мои работнички присмирели? Ой, да они в шахматы играют, ой да… А руки! Ну-ка мыть сейчас же! И в школу с такими ходили? Бессовестные. И как не стыдно?
Она окликает Семена, подходит к нему.
— Может, что выпить найдется? — спрашивает Семен. — У тебя нигде в заначке не стоит?
— Да нет…
— Не знаешь, у деда там не осталось? Много он сегодня пил-то? Наверно, всю флягу прикончил? С самого утра.
— Не знаю, наверно, после похорон. На поминках был… А флягу я посмотрю.
— Не надо, — остановил Семен.
— А он что, любит? — засмеялся Лагутин.
— Не говори. Каждый день. В городе отвыкнет. Иван деньги умеет считать. Я с Иваном спишусь, пусть сначала у него три месяца поживет, потом у дочерей. Ты с ним опять сегодня ругалась, что ли? — Семен обратился к Клаве.
— Нет.
— А что лежала?
Клава посмотрела на печь. Свет лампы рассеянно падал на лицо старика, на его глаза в четких провалах тени.
— Папаш, — неожиданно зовет Клава, — вставайте ужинать.
Старик не шевелится.
Едят томленую индюшку. Мясо индюшки на косточках нежно и сочно. В косточки просасывается сухой воздух.
— Ты, отец, что, второго приглашения ждешь? — громко спрашивает Семен. — Спишь, что ли? Клава второй раз разогревать не будет… Мы и так на нее четверо насели. Слезай. Медовухи нам подашь…
— Что ты сегодня? — возмущается Клава. — Хватит уж. Он не слышит…
— Слышит… Поговорил я с ним сегодня, вот и… обиделся.
— Зря мы едим, — спохватывается Лагутин. — У меня же есть дома. Жена две штуки принесла, в шифоньер спрятала, я видел… Выпьем… Там и балет на льду посмотрим А, Клавк?
Он знал, что Семен это сразу одобрит. И Клавка одобрила. Только сказала:
— А я балет приготовилась смотреть.
— Там посмотришь…
— Ну уж, за бутылкой посмотришь.
Сама же детям приказывала:
— На столе я так все оставлю. Приду — уберу. А вы спать… Не забудьте телевизор выключить!
Они еще не оделись, как вошла учительница и, оглядывая пол в полусумраке у двери, стала искать половичок — вытереть ноги.
— Вот как я поздно… Не спите?
— Тамара Петровна, проходите, — удивилась Клава. — Я сама к вам в школу все собираюсь и тяну…
Тамара Петровна села на табуретку поодаль от стола.
На ней резиновые сапожки, болоньевая куртка с вязаным воротником. Очутившись на свету под лампочкой, Тамара Петровна спрятала под табуретку ноги с высоко обнаженными коленками. Шевельнув головой, освободила длинно подстриженные волосы и, подняв их руками, опустила на воротник.
Она молода. От вечерней прохлады разрумянилось лицо.
Лагутин увидел ее коленки в капроновых чулках, глянув на Семена, кашлянул два раза. Но, сообразив, что это получилось слишком многозначительно, стал кашлять еще, как бы придавая кашлю естественность, и зашелся всерьез.
Родители еще не знали причину прихода учительницы в неожиданный час, а Мишка подозрительно прошмыгнул к Леньке в комнату: телевизор смотреть не стал.
— А я к вам по делу, — сказала Тамара Петровна.
— Догадываемся, — простецки пошутил Семен, — учителя так не приходят.
Клава, не умея прятать тревогу, посмотрела на комнату детей.
— Леня хорошо учится. Успевает по всем предметам. Тут к нему претензий нет. Но последнее время он меня настораживает, и нам необходимо это выяснить вместе. Вчера… — Тамара Петровна выжидательно замолчала, — хотелось бы об этом поговорить с вами наедине…
— Понял намек, — сказал Лагутин, без обиды поднялся и стал одеваться у двери. — Не вышло сегодня, — напомнил он Семену. — Ладно… Когда начинается серьезный разговор, лучше удалиться. Подальше от начальства.
Лагутин ушел. Тамара Петровна закончила:
— Не знаю, что с ним случилось. Он становится совсем другой. Какое-то упрямство появилось… Вчера что натворили… Он, Лысцов и Коля Опарин. Как выяснилось сейчас, заводилой был именно Леня. Остались после уроков в пионерской комнате и поломали школьную радиолу. А ее в начале этого года приобрели. Стоит девяносто пять рублей. Сама Татьяна Васильевна их и застала. На школьных вечерах на ней мы пластинки прокручивали, а сейчас — пустой ящик. Сами понимаете… Директор школы настаивает стоимость радиолы поделить на три семьи… Леня и на уроках стал грубить. И даже ко мне появилась у него какая-то недоброжелательность, Я не знаю, чем это объяснить… И сегодня у нас с ним произошел инцидент. Много еще не знает, а упрямства…
Но об инциденте Тамара Петровна рассказывать не стала, хотя именно он заставил ее сегодня прийти сюда.
У Тамары Петровны было легкое настроение с утра. Проверив тетради, она убедилась, что ее ученики хорошо написали диктант — ни одной двойки — значит, программу усвоили. В запасе у нее оставались свободные уроки, которые она может уделить своему любимому предмету — чтению.
Парты были теплыми от солнца, падающего в окно, и маленькая Надя Чичерина выложила руки в кружевных манжетиках на ласкающий зайчик на парте, преданно ждала первого слова Тамары Петровны.
От ребят и от их глаз на Тамару Петровну исходило тепло. Ей казалось, что ребята в мешковатой мышиной форме и девчонки в капроновых бантиках, бегавшие до школы по снегу, обязательно принесли в своих головках для нее что-нибудь неожиданное, свежее, что не успела поймать она короткой дорогой от дома до школы, и что сейчас, как находку, как радость, отдадут ей.
Она села за стол, посмотрела на ребят и сказала, что сегодня у них необычный урок: будем загадывать загадки. А потом… Всем классом решим — чья загадка окажется самой интересной. Ребята догадались, что после такого урока не последует домашнего задания — пришли в восторг и сказали, что лучших уроков не бывает.
Но загадки все были из той тоненькой книжечки, которую Тамара Петровна сама привезла из книжного магазина и раздала ребятам, и из «Родной речи», где ответы стояли под текстом, оттиснутые вверх ногами.
Руку поднял Петя Мысин и сказал, что он тоже знает загадку.
Петя Мысин на уроках всегда безынициативен, и его поднятая рука была для класса неожиданнее всех загадок.
— Говори, Петя, свою загадку, — поощрила Тамара Петровна.
— На море… На акия-я-я-не… — сказал Петя, делая странное ударение на «я», очевидно, копируя чей-то голос.
На море… На акия-я-яне
Стоит дуб с вихиря-я-ми.
Листья чемоданские,
Когти дьявольские.
Уцепится,
Не отле-е-пится.
Вдруг весь класс замолчал, уставился на Петю, как на загадку, а потом так же уставился и на Тамару Петровну.
Тамара Петровна, озадачившись, смотрела на них и вдруг рассмеялась.
— Это что же такое? — спросила она скорее у себя, чем у всех. Загадка ей чем-то понравилась, а ответа на нее она и правда не знала. Выяснилось, что ответа на нее никто не нашел. Тогда Тамара Петровна сказала: — Ну, что ж, Петя… Открывай нам, что это — на море, на акия-я-я-не?..
Петя поднялся и коротко сказал:
— А репей…
— Да… Правда… — согласился весь класс.
«Уцепится, не отлепится…» — восторженно думала о точности образа Тамара Петровна, а вслух спросила:
— Почему листья-то чемоданские?
— Потому, что большие и страшные… — сказал Леня Чесноков. Он был удивлен недогадливостью учительницы и поэтому ответил убежденно.
— Репей?.. Такой маленький, кругленький?.. Разве он страшный? Что же в его листьях страшного?
— Это если когда так… Когда он просто растет… А в загадке он страшный…
— Так уж и страшный… Ребята… — Тамара Петровна выждала, когда ребята сосредоточатся. — Загадка мне тоже понравилась. Возьмем ее в наш актив. Вот и Петя нас порадовал. И где ты такую загадку услышал?
— У бабушки. Она много знает…
Тамаре Петровне загадка показалась такой насыщенной и поэтичной, что она сказала:
— Теперь это наша загадка. Но давайте договоримся… Мы ее запомним и будем произносить правильно. Бабушка неграмотная, не училась, поэтому обратите внимание, как неправильно она произносит слова. «На-а море… На акия-я-яне…» Слышите?.. На акия-я-я-не. А нужно — на океане. Вы сами знаете, как пишется это слово. Листья чемоданские… Наверное — чемоданные?.. Давайте повторим, как она у нас должна звучать:
На море, на океане
Стоит дуб с вихирями.
Опять! Вихиря?.. Этого слова в русском языке нет… Вихор?! А не вихирь?! Ты, Петя, не так что-нибудь понял. Или бабушка забыла. Листья чемоданные… Запомните, чемоданные. Когти дьявольские. Уцепится, не отцепится.
— У бабушки правильней, — сказал Ленька. Сказал как-то необычно громко и с вызовом.
И вдруг Тамара Петровна по глазам ребят с ужасом заметила, что они Леньке поверили и сразу примкнули к нему, к его откровению.
— Леня, что ты говоришь? — Учительница даже покраснела, что с ней редко бывало перед детьми. Иногда ее не слушались — это бывало, — но вот так, с вызовом, оспорить ее знания еще никто не решался, да она и не представляла себе это в школе. Тамара Петровна взяла себя в руки и очень спокойно сказала: — В деревне многие говорят на местном диалекте, а мы должны выработать в себе общую культуру речи. И ты, Чесноков… Не знаю, что с тобой случилось? Научись еще и тактичности… Знаешь, что это такое?
— У бабушки все равно правильнее, — упрямо сказал Ленька в парту. Губы его плотно сошлись и налились.
Тогда Тамара Петровна вышла из себя и сказала: