ожет быть, эти вещи и впрямь иначе не нашли бы сбыта.
Разглядывая с любопытством то один, то другой костюм или брюки, он думал: ну что ж, одежонка немудрящая, однако кто ищет, тот всегда найдет, может быть, и попадется еще что-нибудь приличное, заглянем-ка, например, вон в тот дальний угол, торговцы народ дошлый, лучший товар могут засунуть в такое место, где его не каждый станет искать, а когда придет какой-нибудь знакомый и спросит, нет ли чего такого… они тут же и покажут, и никакого жульничества, только немного смекалки.
То, что он обнаружил в дальнем углу, в самом конце большой стойки, увешанной десятками плотно прижатых друг к другу костюмов, превзошло все его ожидания. Там, скрытый более или менее сносными пиджаками, висел костюм его мечты! Хотя нет, такой костюм, пожалуй, уже больше не годится для него, теперь уже нет, точно так же как мечты того времени не могли быть его теперешними мечтами.
Это был светло-серый костюм из шерстяной ткани в мелкую клеточку, костюм, который делает своего носителя элегантным и придает ему уверенность в себе. Такие костюмы носили герои кинофильмов его детства.
Только раз в жизни удалось ему стать обладателем такого костюма, даже не костюма, а одних лишь брюк. Но что было потом… Много лет прошло с тех пор, однако он и сегодня может припомнить все это до малейших подробностей.
Он получил свою первую в жизни зарплату, он был уже не ученик, а полноправный рабочий четвертого тарифного разряда. Ему исполнилось тогда шестнадцать лет. С такими большими деньгами он направился на черный рынок, знаменитую «толкучку», потому что ему срочно нужны были брюки, а в государственной торговле такого товара не водилось, недавно закончилась война, и фабрики еще только начинали переходить с производства амуниции на выпуск предметов гражданского обихода.
Он долго толкался в людской круговерти среди длинных дощатых прилавков, на которых лежали (а кое-где и прямо на земле) поношенные ботинки, бывший в употреблении домашний инвентарь, ржавый слесарный инструмент, старые меховые шапки (дело было как раз в начале весны) и множество других предметов. В отдаленных углах огромного базара, окруженного деревянным, во многих местах поломанным забором, народу толпилось больше, там было оживленней: словно капитаны на командных мостиках, с холодными непроницаемыми лицами стояли солидные дядьки, степенно расхаживали укутанные в платки толстые крикливые бабы, у этих людей для продажи имелось все, чего только твоя душа пожелает: костюмы и рубашки, новые ботинки и нижнее белье, туалетное мыло и сигареты. Были бы только деньги.
Попадались тут и брюки. Он присматривался то к одним, то к другим, справлялся о цене. Он знал, что здесь можно было торговаться, что требуют сначала очень много, но и эта начальная цена была настолько высока, что для него не имело никакого смысла даже начинать торговлю. Так он и шел все дальше и дальше, от одного спекулянта к другому, протискивался сквозь толпу, поглядывал внимательно по сторонам, чтобы не пропустить какой-нибудь благоприятной возможности, и пощупывал время от времени правый карман своих донельзя пропитанных машинным маслом рабочих штанов, где лежала отпущенная для покупки, согласованная в долгих дебатах с матерью сумма.
Вдруг он увидел нечто, заставившее учащенно забиться сердце. Брюки! Такие, как у артистов в кино. Светло-серые в мелкую клеточку. Размер его, это он определил еще издали. Он усиленно заработал локтями, пробираясь к товару.
Брюки продавал невзрачный мужчина с красноватым, несколько опухшим и плохо выбритым лицом. Рядом с ним стоял еще один, помоложе, маленького роста, сухощавый, по-видимому его приятель.
— Ну что, все же углядел свои брюки? — крикнул сухощавый. — Пожалуйста, можешь их иметь. На-ка, прикинь, как они тебе подойдут… Подумать только, точно твой размер. Ну, тебе везет.
Вблизи брюки производили не такое сильное впечатление. Хотя складка у них была отглажена так, что походила на острие ножа, заметно было, что товар не новый. Но именно это и могло сделать невозможное возможным, потому что на новые брюки такого образца ему не хватило бы и всей получки.
— Сколько просите? — осведомился он насколько мог равнодушным тоном.
— Пятьсот рублей, — ответил плохо выбритый мужчина, не повернув головы.
Такая цена намного превосходила его возможности. Он хотел уже повернуться и идти прочь, но притягательная сила материала в мелкую клеточку была слишком велика, и он сказал, подражая тону тертого рыночного завсегдатая:
— А по-деловому?
— Сколько дашь? — заинтересованно отозвался сухощавый.
— Две сотни, — заявил он без долгого раздумья, потому что именно эта согласованная с матерью сумма и лежала в правом кармане его рабочих брюк.
— Четыреста, — сказал плохо выбритый.
Ага, поддаются, значит, вовсе не такие уж они упорные.
— Нет, — сказал он, — четыре сотни это тоже много. Сам погляди, брюки-то ведь не новые.
— Как это не новые? — удивился сухощавый. — Или ты смотришь, что на них этикетки нету? Чудак, это же по заказу сработано, у лучшего портного заказано было.
— Да что ты с ним разговариваешь, — сказал плохо выбритый. — Сразу же видно, что это не настоящий покупатель, он время проводит на рынке, в виде развлечения.
— Да нет, мне правда брюки нужны, только цена слишком высокая.
— Понял! — сказал сухощавый. — Товарищу действительно нужны хорошие брюки.
— Четыреста, — неумолимо произнес плохо выбритый.
Он решительно повернулся и хотел уйти, чтобы в зародыше подавить муку страстного, но неосуществимого желания. Однако сухощавый, казалось, взялся быть его ходатаем.
— Погоди, — сказал он. — Сколько ты дашь окончательно?
— Двести рублей.
— Триста! — буркнул плохо выбритый.
Ага, уже и этот поддается.
— Нет, две сотни и ни копейки больше.
— А сколько у тебя всего-то денег? — спросил сухощавый с участием.
Кто захочет выставлять напоказ свою бедность. Но вопрос был так неожидан и прозвучал как-то искренне.
— Двести рублей…
Сухощавый сочувственно покачал головой. Затем подмигнул и рубанул воздух рукой.
— Эх, чего там! Была не была. Бери свои брюки за две сотни!
— И правда, хрен с тобой, — подтвердил плохо выбритый. — Бери уж. Только для тебя.
Он наспех пересчитал деньги, отдал их, взял под мышку вдвое сложенные брюки и помчался домой. «Не перевелись все же добрые люди на свете, — думал он по дороге, — которые сочувствуют себе подобным, которые готовы даже пожертвовать собственной выгодой, когда дело идет о том, чтобы выручить человека в беде».
Мать осмотрела покупку с некоторой опаской.
— Сынок, а они не перелицованные?
Вечером он пошел на соседний двор, где молодежь танцевала под баян. Несмотря на новые брюки, он все же не осмелился пригласить на танец какую-нибудь девчонку, однако стоял среди ребят без обычной скованности и, покуривая толстую папиросу «Беломор», без стеснения поглядывал вокруг. После танцев прогулялся немного со своим другом, а затем отправился домой. Перепрыгивая через канаву, он вдруг услышал подозрительный звук рвущейся материи. Его взгляд упал на левое колено. Там, в материале в мелкую клеточку, зияла дыра. Он ускорил шаг, но одновременно ускорился и распад светло-серого сокровища, и вскоре от драгоценных брюк остались одни помятые лохмотья.
Часто потом он вспоминал это происшествие, и каждый раз с новым чувством. Обида и горькое разочарование постепенно уступили место удивлению наивности шестнадцатилетнего паренька, а потом пришло даже нечто вроде восхищения актерскими способностями обоих жуликов и искусством неизвестного портного, который сумел придать истлевшим лохмотьям, пусть всего лишь на несколько часов, видимость ходового товара.
Вспомнив эту старую историю, он улыбнулся и приступил к осуществлению своего плана, родившегося здесь в магазине. Да, везение этого дня ему не изменяло: он быстро разыскал свободную телефонную будку, у него, как по заказу, нашлась двухкопеечная монета, хотя вообще-то он был не любитель звонить по телефону, и сразу же ответила соседка, она была в хорошем настроении, не желала слушать никаких его объяснений, извинений и тут же позвала его жену.
— Нет, ничего не случилось, просто наткнулся в магазине на превосходный костюм, сыну как раз подойдет, думал уже купить с ходу, но без примерки все же рискованно, дома он?.. Вот и отлично, тогда пусть сейчас же подбегает, это редкий случай, отличный материал и не очень дорого… Хорошо, подожду у входа в магазин.
Он увидел их еще издалека. Рослый, стройный парень, длинные ноги, широкая грудь, белобрысый чуб, розовые щеки, внешность весьма даже привлекательная, а в поведении какой-то тихий, робкий. Меряет тротуар легкими, широкими шагами. Рядом с ним деловито семенит мать, с годами она становится все круглее, все дороднее, пошла-таки вместе, не может положиться на мужиков, решила сама поглядеть покупку и утвердить или отклонить ее, костюм это тебе не какая-нибудь мелочь.
Все уверяли, что парень удался в него. Те же голубые глаза, тот же широкий, улыбчивый рот, да и голос такой же, как у него. Он любил сына и видел в нем продолжение собственной жизни. Было уже решено, что после восьмилетки, то есть в этом году, он поступит в производственно-техническое училище и обучится наследственной профессии токаря. Покупка этого костюма представлялась ему как бы символической, как бы осуществлением его собственной юношеской мечты, переданной по наследству сыну. Тем более и годами парень был сейчас почти в том же возрасте, что и он тогда, в тот первый послевоенный год…
Светло-серый костюм, к счастью, все еще висел в своем дальнем углу, скрытый от глаз неразборчивого потока посетителей, предназначенный только для настоящего, знающего толк покупателя.
Мать прытко подошла и пощупала рукав. Затем сняла вешалку с крючка и осмотрела весь костюм придирчивым, изучающим взглядом. Глядя в лицо жены, он пытался прочесть ее впечатление и заподозрил уж было недовольство, потому что жена частенько вступала с ним в спор и любила оставить за собой последнее слово. Но нет, ее тоже убедило высокое качество товара.