— На-ка, примерь, — сказала мать сыну, с безучастным видом стоявшему рядом.
Однако парень не тронулся с места.
— Ну, чего стоишь? — посмотрел отец недоуменно на него. — Бери костюм — и пошли в примерочную кабину. Точно твой размер, подойдет, как на тебя шитый.
Но сын по-прежнему не трогался с места. Что случилось? Может быть, он заметил надпись у входа в отдел, где говорилось об уцененных товарах?
— Ну, давайте поживей, а то я тесто поставила, убежит еще, если мы тут долго проканителимся, — начала мать поторапливать.
— Не нужно мне этого костюма, — сказал наконец сын, негромко и как-то печально, словно был в чем-то виноват.
Он сказал это матери, которую вообще-то меньше жаловал вниманием и с которой пререкался чаще, чем с отцом. Но именно отец поднял брошенную перчатку.
— Что значит не нужно? Превосходный костюм! Такой костюм ты будешь годами искать и не найдешь. Что тебе в нем не нравится? Самый первоклассный материал, лучшие артисты в таком ходили. Просто, но со вкусом сшит.
Сын молчал. Он избегал отцовского взгляда, на его лице отражались смятение и недовольство самим собой.
— Ну-ка, пошли померяем. Или скажи, что тебе в нем не нравится. Такой отличный костюм! Чистая находка! Он тебе в самом деле не нравится?
— Нет, не нравится, — сказал сын, сказал тихо и несмело, преодолевая робость, но решительно.
— Почему же, милый? — вмешалась мать. Редко случалось, чтобы она принимала сторону отца: не упускала любой возможности хоть немного восстановить исчезающую общность с сыном, но сейчас и для нее справедливость была дороже. — Погляди, как изящно сшит пиджак, даже с разрезом.
Сын упорно молчал. На них уже стали обращать внимание покупатели. Надо было заканчивать эти уговоры, и отец сказал со сдерживаемым гневом в голосе:
— Значит, не станешь носить такой костюм?
— Нет, — ответил сын и выдержал его взгляд.
Отец резко повесил костюм на крючок, повернулся и пошел к выходу, мать и сын последовали за ним. Говорить он больше не мог, злость охватила его, злость на неразумного, несмышленого мальчишку, который так бездумно отворачивается от своего собственного счастья. Он шел быстро, крупными шагами — скорей, скорей уйти от места своего поражения, он пугал движущихся навстречу покупателей своим сердитым видом и, даже выйдя из магазина, лишь тогда замедлил шаг, когда до его сознания дошло, что со стороны все это могло показаться смешным.
С трудом он умерил наконец свой гнев. Необычные, смешанные чувства бурлили сейчас у него в душе. В первый раз случилось так, что сын его не был с ним заодно, не разделил его мнения, даже восстал против него. Конечно, костюм — это мелочь. Не велика проблема. И все же досадно. И просто жаль! Может быть, ему следовало потуже натянуть вожжи, приказать, и все дело? Но нет, это было не в его натуре. Он ненавидел насильственные решения. Уважать волю других было его жизненным принципом. Да, придется примириться с потерей. А почему, собственно, с потерей? Всего лишь с упущенной возможностью приобрести такой прекрасный костюм.
Все проходит, время залечивает и более глубокие раны, порой то, что заставляло некогда сжиматься сердце, вызывает у нас при воспоминании лишь снисходительную улыбку. Через несколько часов отец настолько свыкся с мыслью о происшедшем, что мог уже поговорить с сыном без ненужной горячности.
— Послушай, малыш, — сказал он за ужином. — Мы должны как-то разобраться в этом спорном вопросе. Не скрываю, меня расстроило твое своеволие. Ты можешь возразить: подумаешь, какой-то костюм. Правильно, не мировая проблема. Но ты должен понять меня, вернее, нас с матерью. Ведь мы хотим, чтобы ты был хорошо и красиво одет. Ну скажи на милость, чем тебе не понравился тот костюм?
Парень молчал.
— Ну, так чем же? Может быть, цвет не нравится?
— Да брось ты его допрашивать, — вмешалась мать. — Я знаю, в чем загвоздка.
— В чем?
— Скажу потом.
— Нет уж, говори сейчас.
— Сказать? — она взглянула в сторону сына, который сидел, понурив голову, как на скамье подсудимых. — Покрой у брюк не модный, вот и все дело.
— Покрой? — удивился отец. — Чего же им не хватает?
— Ах, отец! — воскликнула мать. — Ты вроде живешь не в сегодняшнем дне. Брюки должны быть вверху узкие в обтяжку, а снизу широкие, намного шире, чем у колен.
— Вот как? — Это было для него ново. Он даже не знал, что такие различия существуют и что на них обращают внимание. — Это правда? — спросил он у сына. — Или вы меня разыгрываете?
Парень не ответил, он еще ниже опустил голову.
«Странно, — подумал отец, — неужели из-за этой чепухи. Да, другие времена, другие заботы…»
Он больше не сердился на сына, он его жалел.
«Оказывается, сын обращает внимание даже на такую ерунду. Но он не говорил об этом. За него сказала мать. Значит, он понимает, что это чепуха. И все же не может через нее переступить. Стыдится, но не может. Когда-нибудь он поймет: встречают по одежке, а провожают… Ну что ж, спи спокойно, светло-серый костюм! Жаль, что тридцать лет назад ты не предстал предо мной уцененным товаром! Да что там, не обо мне речь. Сынок вот подрос. Я всегда думал о нем, как о себе самом. Но он и я — оказывается — не одно и то же. Он другой. Вырос новый человек. У него своя жизнь. Со своими собственными открытиями. Со своими собственными разочарованиями и недостатками».
Он бросил беглый взгляд на сына. Мрачное выражение на лице, задумчивая складка между бровями. Какой-то след наверняка останется в нем от этой неосуществленной покупки.
Возможно, именно сейчас надо объяснить ему, что является главным в жизни, что преходяще и что навсегда сохраняет свою ценность, к чему стоит стремиться и что обманчиво. Но он очень устал, голова прямо разламывается. А такой разговор не прост. Он сделает это в другой раз.
— Эх, ладно, — вздохнул он. — Горе не беда, утечет как вода. Что там у нас сегодня по телевизору?
Перевод автора.
НЕЛЛИ ВАККЕР
ЖУРАВЛИ ДАЛЕКОГО ДЕТСТВАРассказ
Сегодня должны осуществиться сразу два заветных желания Лили. Наконец-то она проникнет за кулисы — в таинственное царство артистов, а потом… Но об этом чуть позже.
Лили доверили играть Красную Шапочку. Да, да, ту самую, которую должен был — в какой уже раз! — проглотить злой Волк. Разумеется, слова она выучила наизусть давным-давно. Но Лили брало сомнение. Разве не могла Красная Шапочка поумнеть наконец и поступить так, как велела мама? Думая об этом, Лили вертела куколку и так и сяк, надевала на пальчики, двигала ими, однако пальчики были маленькие, слабые, и кукла не слушалась. Ну, конечно, сейчас войдет фройлейн Ванда и буркнет равнодушным голосом: «Я так и знала! Никогда и ни за что у Лили не получится!»
Фройлейн Ванда действительно вскоре появилась, в руках она держала крохотную перчатку с удлиненными картонными пальцами. Едва Лили надела ее, как кукла послушно закивала головой и замахала руками. Лили оказалась намного ниже своих сестер, поэтому ей пришлось взобраться на скамеечку. После двух-трех проб все стало получаться на удивление хорошо, и фройлейн Ванда улыбнулась:
— Прекрасно! У тебя, детка, истинный талант!
Неожиданная похвала так обрадовала Лили, что она почувствовала и гордость, и уверенность и, наверное, поэтому — сама не знала, как у нее вырвалось, — попросила:
— Разрешите мне хоть один разочек порисовать кисточкой… Пожалуйста!
— Ты хочешь рисовать? Что ж, пойдем со мной. Я как раз рисую новую Снегурочку. А старая… Куда ж она подевалась? А-а, вон где спряталась. Может, раскрасишь ее личико? Только смотри не замарай платьице. Краски-то масляные, и пятна отстирать будет трудно.
Как могла Лили так плохо подумать об этой тете?! Она же такая добрая, такая хорошая… Объяснила даже, как, мешая белый, желтый и розовый цвета, можно сделать краску для лица.
— А какие у Снегурочки будут глаза?
— Голубые-голубые, как небо!
— Но у нас ведь нет голубой краски…
— А мы темно-синюю размешаем с белой!
Фройлейн Ванда улыбнулась:
— Правильно смекнула, детка.
— А когда кукольный театр будет?
— Завтра после обеда… Всем объяви, ладно?
…Никогда еще не собиралось столько народу, как на этот раз. Все только и говорили о том, что сегодня будет играть Лили, и многие открыто или тайно завидовали ей.
Наконец раздвинулся пестрый занавес, и все увидели на сцене дом со ступеньками у входа. За садиком медленно поднялось солнце и повисло на верхушке дерева. Тут же захлопал крыльями заполошный петух, трижды пропел свою немудреную песенку. Вышла из домика мама с корзинкой в руке и позвала:
— Красная Шапочка, где ты?
Но Красная Шапочка зацепилась фартуком за дверь и вместо обычных слов вдруг сказала:
— Сейчас, сейчас, мамочка! Я сначала отцеплю свой фартук…
Над сценой мелькнула Лилина ручка и поспешно придала кукле надлежащий вид. Среди зрителей прокатился смешок. «Подождите, — подумала Лили, — будет еще и не то. Сегодня я сыграю совсем другую Красную Шапочку. Какую мы еще с дедушкой придумали».
Красная Шапочка учтиво выслушала все мамины наставления и ответила:
— Не волнуйся, мама! Я сделаю все так, как ты сказала. Сегодня я не допущу, чтобы глупый Волк меня съел.
В зале поднялись шум и суматоха. Старушка Вейденберг, маленькая и, как всегда, вся в черном, испуганно застыла на пороге. Занавес закрылся, и фройлейн Ванда шепотом спросила Лили:
— Ты хочешь по-другому сыграть сказку, да?
— Я… я хотела только… только попробовать… Дедушка мой считал, что…
Фройлейн Ванда прикрыла ладонью рот Лили и громко объявила:
— Дорогие дети! Вы, конечно, все хорошо знаете старую сказку про Красную Шапочку и Серого Волка. Не так ли? Поэтому сегодня мы решили рассказать ее по-новому.
Снова распахнулся занавес. Теперь на сцене показался лес. На полянках цвели цветы. Пели на все лады птички. Появилась Красная Шапочка, склонилась к цветам, погладила их ладошкой.