— Они думают, если я в свое время окончил гимназию, то примкну к их своре, и меня смогут использовать в своих черных делах! Как бы не так! А как я учился, как добился образования, они знать не хотят. Невдомек им, что я потом десять долгих лет спину гнул и выплачивал пройдохе Винкелю каждый рубль, каждую копейку с процентами и даже с процентами от процентов за все мои годы учения. И чтобы я… чтобы с этими живодерами… волками…
Лили словно мышонок притаилась тогда в углу и жадно ловила каждое слово взрослых.
— Не распаляй себя так, Рейнгард! — начал успокаивать отца дядя Мюллер. — И да будет тебе сказано: все прекрасно знают, кто за каким столом всю жизнь просидел: ты с нами — за пустым, а эти тунеядцы-дармоеды — за полным. Вот так-то.
— И что вообще имел сельский учитель в царское время? Жалкие гроши, нищенское подаяние! Я был вынужден оставить преподавание, потому что не мог прокормить семью.
— Ну, а потом, в крестьянстве, тебе разве лучше жилось?! И да будет тебе сказано, Рейнгард: пока в деревне верховодит кулацкое отродье, ни мы, ни наши дети никогда не будем сыты. Наш сельский Совет должен наконец…
С приходом весны в деревне появился долгожданный трактор, управляемый чернявым Эмилем, бывшим батраком кулака Цейслера… Сколько волнения, сколько радости тогда было! Двуногих волков вместе с их прихвостнями изгнали из деревни, и в ней сразу стало как-то светлее, просторнее, словно в комнате, когда после большой уборки мама вновь расставляет вещи по местам. В каменном доме с большими окнами обосновались теперь сельсовет и артельное управление. И Лили может безбоязненно ходить по деревне: Пауль Вольф ее уже не преследует.
Члены артели с утра до поздней ночи все до одного на ногах: они полны решимости добиться наконец лучшей доли.
— Мы, десять бедных церковных мышей, как назвал нас толстопузый Вольф, не только кошке, а самим волкам хвосты прищемим, а?! — посмеивался дядя Мюллер. — Нас теперь и не десять вовсе, а пятнадцать, считай. И да будет вам сказано: скоро нас станет еще больше!
Недавно папа посадил вдруг Лили на колени и сказал:
— Ты, доченька, не прогадала: знала, когда на белый свет явиться. Ты обязательно будешь учиться! И близнецы тоже. Вы должны получить образование. Знаешь, как теперь нужны грамотные, способные люди! Жаль только, что остальные уже повзрослели…
Васильковые глазки радостно вспыхивают, когда Лили думает об этом… Ну, конечно, она хочет… и будет учительницей, как Вера Францевна. А сможет ли? Подсолнухи кивают тяжелыми головами. Лили охотно верит им…
Она догоняет идущих впереди подружек и прислушивается к их разговору.
— Вот увидишь, мы выиграем спор, — говорит Лена. — Если, конечно, нам никто не помешает…
— И мы сами не заблудимся.
— Не будь трусихой. Анечка! Все обдумано. Смотри… — Лена достает из своей корзины две восковые свечи и моток шерстяной пряжи. — Лили будет стоять у входа. Поняла?
«Ах, вон почему она взяла меня с собой, — догадывается Лили. — Ловко придумала! Я буду торчать у входа, а они уйдут в пещеры…»
Еще один поворот, и цель достигнута. Мрачные скалы в два ряда напоминают опустошенную пожаром деревню или серые застывшие руины древней крепости. Сверху скалы сплошь в кругловатых черных зазубринах, похожих на бойницы. Некоторые каменные глыбы напоминают присевших на задние лапы зверей с громадными, алчно разинутыми пастями — входы в пещеры. Кажется, они терпеливо подстерегают случайную, неосторожную добычу, чтобы тут же со скрежетом стиснуть чудовищные челюсти.
— Что это… там? — шепотом спрашивает Аня.
— Где?.. Опять со страху мурашки по спине бегают, да? Смотри: гусиной кожей покрылась. Эх ты, зайчишка-трусишка! А-у!.. Ау-у-у-у-у!.. — взрывает тишину неожиданно громкий голос Лены.
— У-у-у-у-у… — многоголосо и зычно грохочет, ухает, стонет одновременно из всех пещер.
Лили дрожит от страха. Аня судорожно хватает Лену за руку, и та, словно в испуге, застывает. Но уже через мгновение она смеется:
— Вот это эхо! Тут поневоле ужаснешься! Испугала я вас? Но кто знал, что оно здесь такое раскатистое, будто у него «тысяча ладов»? Ну, что, отдохнем немножко?..
Вдруг Лили замечает змею. Она, свернувшись, лежит неподалеку под кустом полыни и греется на солнце. Змея настороженно поднимает голову и пристально смотрит маленькими, как две точки, глазками на неожиданных пришельцев. От страха Лили не может даже вскрикнуть и молча тычет пальчиком в сторону змеи. Аня тотчас хватает камень, но у змеи, видимо, нет желания с нею связываться. Она проворно исчезает.
— Я слышала, змеи только тогда набрасываются, когда вынуждены защищаться. Госпоже Серой Шкуре сейчас не до нас. Послеобеденный сон для нее важней, — шутит Аня. Невероятно, но она совершенно не боится змей.
Немного отдохнув, девочки начинают быстро собирать в корзины «яйцекраску». Лили опускается на корточки перед раковиной улитки и, затаив дыхание, терпеливо ждет. Наконец улитка робко выползает из своего домика. Сначала она выпускает рожки-щупальца, чутко водит ими налево-направо. Потом, осмелев, выталкивает половину туловища и подтягивается, волоча за собой свое жилище — башенку — медленно, осторожно.
— Что ты там опять нашла? Иди-ка скорее сюда! — слышит Лили голос сестры.
Две подруги стоят у входа в пещеру. Предприимчивая Лена в чем-то горячо убеждает нерешительную Аню.
— Да пойми ты, ни опасности, ни риска нет. Фридель Зенгер хвастался, будто он не раз там бывал. Только в трех пещерах совсем темно. А в «Круглый зал» свет проникает сверху…
— И я пойду с вами, — просит Лили.
— Нет, сестренка, ты останешься у входа. Если мы заблудимся, кто нас спасать будет? Поняла? Ты крикнешь, и мы выйдем на твой голос.
— Значит, я буду вас спасать? — оживляется Лили. Такая роль ее устраивает.
Пещера зияет огромной пастью: стены сплошь в копоти. Посередине лежат обуглившиеся головешки — следы костра.
— Ну, конечно, это цыгане жарили здесь ежей, — замечает Лена.
— А может, здесь обитали первобытные люди… Вера Францевна рассказывала, что…
— Лили! Ты же должна стоять у входа. Ну, ладно, если не трусишь, можешь подождать нас здесь.
Лена привязывает к камню конец шерстяной нитки, передает моток Ане и зажигает свечку.
— Лили, не бойся… Мы вернемся быстро.
Подружки мгновенно исчезают в затхлой тьме. До Лили доносятся их удаляющиеся голоса. Она проверяет, крепко ли привязана пряжа… Вокруг стоит тревожная тишина… От одиночества и жалости к себе Лили готова разреветься. Скорей, скорей отсюда на свет, на свободу. Она пугливо озирается и… видит в углублении над входом нахохлившуюся большую серую птицу, которая недобрыми желтыми глазами в упор разглядывает ее. Липкий страх сковывает Лили.
Фридель Зенгер и его друг Вальтер Вайс неспроста назвали вторую пещеру треугольной. Она действительно напоминает треугольник с широкой расщелиной в передней вершине. Посветив в черный проем, Лена, к своему удивлению, видит каменные ступени. На мгновение она задумывается.
— Ну, что ж… Двинулись.
Пять крутых ступенек ведут вниз. Стены здесь сплошь из серого камня.
— Глянь-ка! Фридель на этот раз не обманывал. — Аня показывает на правую стенку.
Безвестный художник на века запечатлел на стене пещеры свое творение.
— Это «Пещера всадника», — говорит Лена. — Конь белый, всадник черный… Может, это Алим на своем разбойничьем коне?
— Может быть… Только смотри, Лена, клубок уже совсем маленький стал. Пойдем назад.
— Ты что, про спор наш забыла? Мы должны достать патронную гильзу. А они только в «Круглом зале».
Из «Пещеры всадника» три входа ведут по разным направлениям. Какой из них главный, настоящий? Подружки направляются в ближайший вход. Но, сделав несколько шагов, замечают, что проход становится все уже. Они возвращаются назад. Лена, приподняв свечу, заглядывает во второй вход. Он завален. Значит, остается единственный — третий.
Несколько робких шагов, поворот и…
— Ага! Вот он!
Тугой сноп тонких лучей косо струится с потолка пещеры. Под этим потолочным окошечком в кучу сложены камни. Рядом валяются патронные гильзы. Наверное, здесь прятались и отсюда отстреливались тогда белобандиты…
— Лена, там что-то… лежит, — шепчет Аня.
На подстилке — из свежей травы! — расстелен полушубок. В изголовье вместо подушки — узелок…
Лена поднимает выше свечу и испуганно отшатывается. Полушубок этот ей знаком.
— Это… это же полушубок толстопузого! — удивляется Аня.
— И трава свежая… Наверное, он и сам где-то поблизости, — шепчет дрожащим голосом Лена. — Ой, смотри, под узлом и ружье запрятано! Значит, сюда он его притащил еще до ареста.
— Тш-ш-ш, — еле дышит Аня. — Чьи-то голоса и шаги.
Лена резко оборачивается, и свеча в ее руках гаснет.
Затхлый сумрак и парализующий страх захлестывают подружек.
Птица будто замерла, даже не шевельнется.
«Наверное, это сова, — немного успокаивается Лили. — Вера Францевна говорила, что совы днем совсем не видят. А ведь здесь светло».
Лили вспоминает про свою обязанность и изо всех сил кричит в черный зев пещеры:
— Зде-е-е-есь я-а-а, зде-е-е-есь!
— Е-е-е-е… — передразнивает ее эхо.
Лили начинает всхлипывать. Сколько уже прошло времени? Полчаса? Или уже целый час? Где же они пропадают? Может, заблудились? Может, их уже нет в живых? Как быть, если они не вернутся скоро? Сбегать в деревню, позвать на помощь? Но… до деревни далеко. Лили опять, надрываясь, кричит во мрак пещеры, не обращая внимания на глупое эхо. Забыла даже про сову.
— Ле-е-на-а! Ле-е-е-на-а! Ле-е-е-на-а-а-а!..
— А-а-а… а-а-а… а-а-а-а…
Лили выскакивает из пещеры и перепуганно кричит:
— На помощь! На помощь!
— Э-гей! Что случилось? — отзывается тут же чей-то голос. Лили вскидывает голову и видит на выступе скалы Фриделя, а еще чуть выше — его неизменного друга Вальтера.
— Лена… Аня… — показывая рукой на пещеру, бормочет невнятно Лили.