Фридель понимающе и протяжно свистит.
— Вальтер, наш спор! Вот уж не ожидал от этих девчонок…
— Вы разве не знаете нашу Лену?! — всхлипывает Лили.
— Да-а… вы еще не очень давно в деревне, но Ане-то известно, как опасно в этих пещерах, — говорит Вальтер и достает из-за каменной глыбы две палки, концы которых обмотаны промасленной паклей. Фридель чиркает спичкой. Мальчики с яркими факелами в руках бросаются в пещеру.
Лили успокаивается и принимается собирать ракушки улиток. Какие они разные! Одни белые, гладкие, совсем-совсем крошечные; другие желтоватые, с коричневым оттенком и крупные, как орех, есть даже почти с Лилин кулачок. А какие мелкие, изящные завитушки! Тонкая, искусная работа! Лили чуть-чуть дотрагивается пальчиком, и улитки замирают в своих ракушках, прикидываются мертвыми…
Вдруг раздаются голоса. Они все ясней и ясней. Лили бежит к пещере и заглядывает вовнутрь. В зыбком мраке виден отблеск факелов. Вскоре Вальтер, Фридель, Лена и Аня выходят из пещеры, и Лили, глядя на них, не может удержаться от смеха. Лица их строгие, встревоженные и одновременно забавные и чумазые.
— Ну да, тебе легко смеяться. Однако спасибо, Лили. Ты молодец! — Лена обнимает сестренку, затем платком вытирает свое лицо, стирает сажу с лица Ани и передает платок мальчикам. — Нам еще здорово повезло. А если бы в это время появился он сам?! — И Лена еще раз крепко прижимает к себе Лили.
— Ты все храбришься, а когда я говорю об осторожности, трусихой обзываешь, — замечает Аня. — Ох, и испугали нас мальчишки. Мы думали: это он идет!
— Кто «он»? — Лили ничего не может понять.
— Толстопузый… Ночлежка у него здесь.
— Тише! И скорее прочь отсюда! — приказывает Вальтер.
Мальчики поспешно заметают травой следы ног на песке.
У пересечения тропинки с дорогой Фридель говорит:
— Сейчас на счету каждая минута. Вы идите дорогой, а мы с Вальтером помчимся напрямик через старый виноградник. Пока! — И мальчишки тут же исчезли в винограднике.
Теперь Лили, ни на шаг не отставая, семенит рядом с Леной. Они идут по той же дороге, но все вокруг кажется иным. Солнце клонится к горизонту и светит им в спину. Впереди, клубясь, громоздятся черные тучи. Надвигается гроза.
Неподалеку от деревни к ним подбежала Ирма, Лилина подружка.
— А вы знаете? О, ничего вы не знаете! — захлебываясь, защебетала она. Шустрая, вертлявая, как лисичка, Ирма забегает то с одной, то с другой стороны. — Вы что, с неба свалились, да? Сегодня утром… рано-рано… Все были как раз в деревне… кто-то трактор наш сломал. Знаете где? Там, на пашне толстопузого Вольфа… у долины. И еще полевой стан подожгли… Черный Эмиль первым подоспел и чуть не погиб, когда тушил огонь. И сторож… Дедушка…
— Что, что с моим дедушкой?! — Аня вцепилась в плечи маленькой говоруньи.
— Он… исчез. А вы откуда идете?..
На другое утро, проснувшись, Лили первым делом заглядывает в свою круглую корзиночку. Она пуста. Куда же подевались ракушки? Опять кто-то их выбросил. Она уже готова расплакаться, но тут вдруг видит на стене улитку. Она висит почти у самого потолка. А рядом еще одна, еще одна, еще… Ишь хитрые какие, решили удрать, пока она спит… Однако каждая из них оставила за собой след — блестящую, серебристую нить. Гм… Как это мама не заметила? Она бы непременно расстроилась. Ах, вон оно что, соломенной шляпы-то ее нет на месте. Значит, мама в саду…
Входит Лена. Заметив следы на стене, ворчит на Лили, но тут же принимает меры, чтобы сестренке не особенно досталось. При этом сообщает ей последние новости:
— Толстопузого сегодня ночью в пещере схватили. У него знаешь какие планы были? Он хотел, оказывается, еще и свой дом в деревне спалить. Меня папа с собой не взял. А Вальтер с Фриделем ходили, дорогу показывали. Там они разделились на две группы. Двое пошли по пещерам, как мы вчера, а двое остались стоять у верхнего входа, который ведет прямо в «Круглый зал». Была гроза, и они смогли без опаски подкрасться к нему. Да он и так, наверное, ничего бы не услышал, потому что храпел вовсю, а рядом пустая бутылка валялась. О нашем посещении пещеры он, наверное, не знал. Не зря Вальтер с Фриделем замели следы. Мальчики всем рассказали, что мы первые напали на него. А что бы было, если бы ты не послала их за нами! Я ведь спички в корзине забыла. Представляешь? И до сих пор даже Ане об этом не сказала. Ужас! Бр-р…
— А что стало с дедушкой Ани?
— Его еще вчера вечером у старой мельницы нашли. Связанный, и кляп во рту… Может, толстопузый там днем скрывался…
В следующую субботу в деревне состоялось собрание На нем выступил представитель из районного Совета. Он прежде всего поблагодарил отважную пятерку — да, да, он так и сказал: «Отважная пятерка!» — и пожал им всем — и Лили тоже — руку.
Неописуемую гордость испытывал Рейнгард за своих девочек.
Перевод Г. Бельгера.
РОЗА ПФЛЮГ
ЗДРАВСТВУЙТЕ, ДЕТИ!Рассказ
Дождливая осенняя ночь нехотя отступала, оставляя на немощеной набережной мутные лужи. Порывистый северный ветер разрывал в клочья тяжелые тучи, сквозь запотевшие окна медленно, тоскливо просачивались утренние сумерки. На балконе тихо звенела, словно струна гитары, телевизионная антенна. Редкие листья березы под окном легко дрожали на тонких ветвях. Среди потрепанной цветочной клумбы упорно тянулись вверх несколько кудрявых головок астр, приветствуя новый день, быть может последний в их короткой жизни.
Ирма Ивановна, как всегда, проснулась ровно в шесть, быстро рассталась с теплой постелью, открыла форточку. Сделала несколько гимнастических упражнений, занялась утренним туалетом. И только теперь вспомнила, что с сегодняшнего дня спешить ей некуда. Смущенная, вернулась в комнату и остановилась в раздумье у пышного, без запаха, букета цветов. Подарок к ее двойному юбилею. Оранжерейные цветы, которые она не особенно любила. Скромные колокольчики были бы ей больше по душе, чем вся эта роскошь… В углу стоял, свернутый в рулон, дорогой ковер. Тоже подарок ее коллег. Ковер был слишком велик для ее небольшой комнаты. Ну куда с ним? Неожиданно краска залила лицо Ирмы Ивановны. Как ни противилась этому торжеству, оно все же состоялось.
В празднично убранном зале собрались все ее коллеги, ученики. Школьный оркестр играл музыку Дунаевского. На импровизированной сцене за столом, покрытым красной скатертью, сидело довольно много народу. Хлопали дружно, не переставая, пока Ирма Ивановна не заняла почетное место в президиуме. Свое растерянное лицо она старалась скрыть за букетом цветов. До слуха доходили какие-то слова, смысл которых она вначале не воспринимала и только беспомощно смотрела по сторонам. Потом вдруг услышала: «верность долгу…», «жизнь, отданная труду…»
Это уж слишком! Она решительно встала, отодвинула букет, извинилась и, обращаясь к залу, громко сказала:
— Дорогие мои друзья! Большое спасибо вам всем за этот чудесный праздничный вечер. Прошу вас, давайте закончим с хвалебными речами и лучше споем, потанцуем, повеселимся! — И тут же запела:
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек.
В наступившем всеобщем замешательстве послышались вначале отдельные голоса, потом хор мощной волной подхватил припев:
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.
…Ирма Ивановна все еще стояла перед пышным букетом с растерянной улыбкой на лице. Затем весело встряхнула головой. Как смотрел на нее директор! Его глаза были красноречивей всяких слов. А председатель профкома, хвалебный гимн которого Ирма Ивановна прервала на полуслове, так и остался стоять с открытым ртом.
Бестактной, непедагогичной была ее выходка? Конечно. Учитель должен быть более деликатным. С каким усердием ее коллеги готовили это празднество, хотели сделать ей приятное…
На кухне закипел чайник. Он чувствовал себя хозяином дома и важничал. Ирма Ивановна выключила газ и села завтракать. Сегодня, впервые за сорок лет, ей никуда не нужно было спешить. Никто не ждал ее. Неужели первый же день в роли пенсионера ей предстоит провести у себя в квартире?
Когда Ирма Ивановна вышла из дому, моросил дождь. Небольшого роста, приземистая, в выцветшем осеннем пальто и пушистой шапочке, она выглядела совсем молодой. Спортивная походка усиливала это впечатление.
Набережная была безлюдной. В одиночестве хорошо думалось. Под раскрытым зонтом Ирма Ивановна чувствовала себя уютно. Легкий шум говорливых капель над зонтичной крышей сопровождал ее мысли, как внимательный аккомпаниатор голос певца.
…Совсем юной, неопытной, без специальной подготовки принялась она учительствовать. Стране нужны были сельские учителя, и Ирма Ивановна, тогда еще для всех Ирочка, пришла к выводу, что она уже достаточно долго сидела за школьной партой и теперь настало время принести практическую пользу. Она знала цену учителю на селе. Ее отец тоже был сельским учителем. По его следам пошла она и в общественной работе — в клубе, в библиотеке, в сельском Совете. В ее родной деревне в ту пору не было вечерней школы. Ирма ходила из дома в дом, ждала, пока крестьянки заканчивали свою работу по дому и двору и находили наконец несколько минут свободного времени, чтобы взглянуть в букварь. Велика была радость женщин и не менее велика радость их юной учительницы, когда «ученики» впервые смогли прочесть по слогам отдельные слова и написать свое имя…
Ах, как давно это было… Как полузабытый сон стоит перед глазами Ирмы Ивановны тот далекий октябрьский день, когда она прибыла в Римский-Корсаковку и несмело спросила у пожилого железнодорожника, как попасть в Нойдорф. На счастье, почтовый извозчик еще не уехал. Кучер, проворный старичок с обветренным лицом и маленькими плутовскими глазками, быстро выведал, что молодушка эта — новая учительница, которую ждут уже с самого начала сентября. Он сдвинул лохматую шапку на затылок, расстегнул серую телогрейку и начал многословно, с явным удовольствием жаловаться на сегодняшних школьников. И ленивы они, и грубияны, и строптивы, и нет у них уважения к старшим, и страшно мучают своих учителей — потому-то никто долго в Нойдорфе не задерживается. Разве один Деппершмидт, но он — сама доброта. Старичок как-то скрипуче рассмеялся, окинул Ирму Ивановну критическим взглядом и с наслаждением задымил трубкой.