е-какие соображения. И это подтвердилось.
— Скажи мне, — Камбила остановился, — знаешь ли бояр Дворянинцевых?
— Ты чё! — вскричал Егор. — Да я впервые об их узнал, когда Фёдор, наш посадник, тряс мня и говорил, чё сделает мня воеводой. Ха!
— Он обещал тебя сделать воеводой?
— Да!.. Пустое! — Егор махнул рукой.
— Нет, нет, постой.
Гланда опять призадумался.
— Вот смотри, когда я на щёт тя пришёл к Фёдору.. Дворянинцеву, он встретил мня, как родного. А когда понял, что я прошу за тя, вдруг резко переменился и заявил, чё ты... разбойник. Понял? Дальше. Перед этим, когда мы столкнулись с боярином Дворянинцевым, так он назвал себя, я хотел завязать разговор, поближе познакомиться. Вроде и он этого хотел. Но стоило ему услышать крики: «Егор!», как он дико заорал: «Гони!». Почему?
Егор пожал плечами.
— Скажу, Егор, те дальше. С ним рядом сидела девушка. Хто она ему: жена? Так он для неё очень стар. Может... Фёдор... а?
— Да ну, — махнул рукой Егор, — как они её узнали? Когда жил в селе, я о Дворянинцевых и не слыхал. Никто из них не жил рядом с нами.
Незаметно они вышли на берег Волхова. Река дышала прохладой, которая особенно чувствуется ночью.
Они уселись на край чьей-то вытащенной лодии. Она чуть не сбросила их в воду, чем вызвала смех. И тут Гланда стад проявлять беспокойство!
— Чё ето? — громко втягивая в себя воздух, спросил он, глядя на Егора, который тоже несколько раз громко втянул донёсшийся аромат.
— Никак уха?! — ответил Егор и ещё раз громко втянул воздух. — Точно! — воскликнул он. — Рыбаки, наверно, уху ладят, — и он показал пальцем в темноту.
Удивительно, но в том направлении над рекой виден был огонёк.
— На реке? — удивился Камбила.
— Да там островок, — пояснил Егор и спросил: — Не хочешь ли похлебать ушицы?
— Похлебал бы, — ответил Гланда.
— Щас сообразим. Пошли.
Они шли до тех пор, пока огонёк не оказался напротив них.
— Эй! — крикнул Егор.
Его крик пронёсся над рекой и был услышан.
— Чего надоть? — ответили с островка.
— Ухой не попотчуете? — сложив руки трубкой, спросил Егор.
— Ишь, чё захотел. А бражка естить? — орут с островка.
— А если найдём, лодия будет?
— Будет, будет! — дружно ответили рыбаки.
Егор посмотрел по сторонам.
— Хде-то тута, невдалеке, был Иван Ёлкин.
— А чё ето? — спросил Камбила.
Егор рассмеялся:
— Да кабак.
Егор не ошибся. Поднявшись наверх, увидели огонёк и направились к нему.
Несмотря на поздний час кабак был забит до отказа. В нос ударил извечный кабачий запах: бражки, жареного мяса. Пробившись к кабатчику, они купили у него жбан браги. Егор взвалил его себе на плечи, и они пошли к выходу. Да не тут-то было! К Егору бросилось сразу несколько пьяных мужиков.
— Ты куды несёшь! — заорали они. — Давай-ка здеся... — и они попытались вырвать жбан силой.
Пришлось отбиваться. Вдвоём они быстро «успокоили» пьяную братву. И вот друзья вновь на берегу.
— Эй! — орёт Егор. — Лодию давай!
Там, видать, ждали, надеялись. Лодка с шумом врезалась в берег. Два рыбака услужливо пригласили их в лодку.
И вот они на острове. Костер ярко разгорелся от брошенных дров, а котёл, стоявший невдалеке, дымил манящим запахом. Один из рыбаков в азарте поднял жбан и послушал, тряся его, как там переливается жидкость, и заорал:
— Чарки давай!
Разлили и уху. Егор поднёс чашу к лицу, аппетитно втянул носом и только произнёс:
— Ух-х!
Выпив по чарке за хороший улов, все, разобрав свои чаши, стали дуть на жирную поверхность и втягивать в себя густую, наваристую жидкость. Рыба, чтобы не разварилась, лежала на плахе. После нескольких чарок один из рыбаков стал почему-то потешаться над Егором, что он не женат, и тот мог бы не в меру шутливого и охладить в свинцовых водах Волхова, если бы не странный, похожий на звон колокольчика, звук.
— Стой! — рявкнул пожилой рыбак. — Кажись, естить!
Все прислушались. И точно: звонок повторился. Теперь он был отчётливо слышен.
— Кажись, штука попалась! — предположил кто-то.
«Штука» на их языке означала крупную рыбину. Рыбаков как ветром сдуло. Забыв про выпивку, они бросились к ладье. Рыбачья закваска одержала верх. Возвращались они, шумно дыша и беззлобно переругиваясь друг с другом.
— Да держи ты! Чё, как баба!
— Сам ты баба, — огрызнулся один из них.
Когда подошли, держа на плечах нечто похожее на бревно, старший скомандовал:
— Ложь!
Они начали бережно опускать, и вдруг «бревно» неожиданно ожило. Оно так ударило хвостом, что один рыбак отлетел в воду а другой, теряя лапти, улетел в кусты. Вырвавшись, рыбина, извиваясь всем телом, устремилась к воде.
— Держи! Мать твою! — орёт старший, крутясь, как волчок, вокруг пойманной добычи.
Сам боялся подойти поближе, чтобы, не дай бог, та его не задела. Ноги может сломать. Что делать тогда? Гости вскочили враз. Егор упал на рыбину. Но та, скользкая, вырвалась. И, если бы не Камбила, она точно бы вернулась в свою стихию. Он, схватив рыбачий топор, ловким ударом перебил ей хребет у самой головы. Рыба слабо дёрнулась и застыла всего в шаге от спасительной воды.
Теперь весь разговор пошёл вокруг пойманного сома. Они и шагами его мерили. И пробовали по очереди его поднять.
— Ох, ты и ловок! — одобрительно глядя на Гланду, сказал старший рыбак. — Братцы! Выпьем за... ты хто? — глядя на Камбилу, спросил старшой.
— Да я Гланда Камбила, — ответил он, слегка приголубив бражки.
— А откель будешь? — пытливо допытывается рыбак. — Чё-то я тя раньше не видел.
— Да из... Пруссии.
— Прусак?! — удивился тот. — А чё тут делашь?
— Жить буду.
— У нас?
— Да.
— А чё, братцы, — поворачиваясь к остальным сказал старшой, — нам таких надоть. Вижу, ловок ты, парень. Вот... мы тя щас приобщим к русским. Петро! — он повернулся к моложавому, рослому рыбаку. — А ну! — и подмигнул.
Рыбак, гогоча, подхватил посудину и кинулся к реке. Когда вернулся с полной посудиной, подал её старшому. Тот, подойдя к Гланде, сказал:
— Пущай твоя жисть на новой земле будет полной, как ста шайка. Твой двор набит всякой живностью, стол ломится от еды, чтоб детёв было много да жинка жива, здорова. Чтоб любил и берег нашу и свою землицу. Вражья б не боялси. А коль помирать за её придётся, так чтоб не стыдно было те на том свете. С рускостью тя! — и, подняв шайку, облил его с головы до ног. — А терь за нового русского!
Прощались они, когда тёмные воды реки позолотились первыми лучами нового зарождающего дня. Рыбаки решили меж собой подарить новому руссу свою ночную добычу.
Камбила стал отказываться от рыбины, да старшой строго сказал:
— У нас, у русских, так говорится: дают — бери, а...
Кто-то из рыбаков договорил:
— ...бьют — беги!
Все рассмеялись.
Они ещё долго прощались на берегу. Когда Камбила и Егор наконец остались одни, Гланда, поглядывая на рыбину, сказал:
— Ты знаешь, Егор, а вы русские, какой замечательный народ!
— Когда нас крестят, то тоже в воду окунают, — зачем-то поясню! Егор.
— Вот вишь, мня крестили как русского человека. Скажи, Игор, а Айни, мои дети тожить стали русскими?
Егор постарался сделать лицо серьёзным и спросил:
— А как ты думаешь?
— Думаю... да.
— И правильно! — он шутливо толкнул его в плечо.
— Чё нам с этой штуковиной делать? — Гланда носком сапога пошевелил тушу.
— Щас споймаю возок и отвезём к те, — ответил Егор и бегом стал подниматься по крутому берегу.
У ворот Гландова двора хозяин прощался с Егором уже не один. Его крепко держала за руку Айни, которая целую ночь не сомкнула глаз в ожидании невесть куда девшегося мужа. А завидя их, бросилась навстречу. На прощание Камбила сказал:
— А всё же давай начнём с этих Дворянинцевых.
Егор только посмотрел на него, но ничего не сказал.
Глава 28
Великого литовского князя Олгерда Юрий Витовтович нашёл в одной из деревушек по реке Шелони. Выселив в сарай хозяина, старосту этой деревни, Олгерд занял его дом. Великий князь взял себе за правило чужими вещами не пользоваться, поэтому всегда возил с собой кресло, столик, одр и поставец с одеждой.
Когда князь Юрий вошёл к нему с низко опущенной головой, Олгерд, что-то торопливо писавший, поднял голову и пером указал на стул:
— Садись! — а сам продолжил писать.
— Великий князь, — неуверенно начал Юрий.
— Знаю, — не поднимая головы, перебил его Олгерд, — я посылал тебя не пробовать слабость новгородцев. Ты их только насторожил.
Сказав это, Олгерд, почёсывая нос, читал только что прописанный им текст, в котором в какой раз пробовал добиться митрополичьего стола.
Юрий Витовтович не знал что и делать. Дальше оправдываться или... подождать. И решил подождать. И... угадал. Кончив читать, Олгерд поднял глаза на провинившегося князя, кстати, своего любимца. Его угрюмый вид сказал князю о многом. Поэтому нотации читать не стал, а сказал:
— Поедешь к ним, — Юрий понял, что речь идёт о новгородцах, — и объявишь, что я хочу с ними увидеться. Скажешь, что бранил нашего великого князя ваш посадник Евстафий Дворянинцев, называл псом.
— Всё? — удивился Юрий Витовтович.
Ему показалось, что великий князь не закончил мысли. «На верное, он должен был сказать, что он за это от них хочет». Великий князь отлично понял Юрия. Улыбнувшись одним краем лица, сказал:
— Они поймут.
Юрий поднялся, Олгерд на прощание кивнул и взял новый лист бумаги.
В этот день новгородцы получили два сообщения. И оба — плохие. Утром с Шелони прискакал всадник и на всю многолюдную площадь кричал:
— Люди честные! Литовцы пришли до нас на Шелонь! Грабют! Убивают! Ратуйте!