Видел бы Егор, какими глазами Осип посмотрел на него! Да, в нём ещё не остыло то негодование, которое кипело в душе. Он не мог забыть, как князь заставил их ползти к нему на коленях. Но... слова Егора оказались весьма убедительными. И надо было решать, кого посылать к Московскому великому князю, не без издёвки Осип предложил Камбилу и... Егора. Посадник поочерёдно посмотрел на них. Те, точно сговорившись, согласно кивнули.
Они не стали выбирать удобный путь. Засыпая в сёдлах, мчались в Москву день и ночь. И вот далёкая и грозная столица перед их глазами. Новгородских посланцев Московский князь принимал с достоинством. А сдержанное, уважительное поведение посланцев сильно понравилось Симеону. Наверное, есть что-то такое в жизни, когда даже мимолётные встречи, как первая любовь, оставляют в сердцах особые чувства. На слова Камбилы: «Великий князь! Приходи к нам оборонять свою отчину. Идёт на нас король шведский, нарушивший крестное целование» Симеон ответил кратко, ясном и чётко: «С радостью иду! Хотя держат меня дела ханские».
Как ликовал Новгород, когда услышал слова Московского великого князя. На ярославском вече об этом сказал Егор, на софийском — Камбила. Оба боярина стали героями, сумевшими быстро решить такой важный вопрос.
Глава 30
Московия тотчас после отбытия новгородских посланцев стала готовиться в поход на шведов. Загремели кузни, задымили коптильни. Гонцы разосланы во все концы. И ни один из них не вернулся с дурной вестью. Первыми откликнулись князья суздальский и Ростова Великого. Затем князь муромский... Радуется сердце великого Московского князя: «Вот бы посмотрел отец мой!» — не без гордости думает он. И вдруг у себя в Москве князь встретил яростное сопротивление своего тысяцкого, боярина Алексея Петровича Хвоста. Когда великий князь узнал, что к походу тысяцкий не готовит московское войско, он даже не поверил такому сообщению и послал больного боярина Кочеву разобраться.
Тот вернулся с печально опущенной головой. И Симеон услышал горькую новость: тысяцкий не пошлёт московское воинство на помощь новгородцам. Взбешённый князь послал гонца с наказом, чтобы тот объявил Хвосту о немедленной явке к нему, великому Московскому князю. Если он вздумает упираться, князь за ним пошлёт свою дружину.
Но и эта угроза на него не подействовала. «Пусть-ка князь мне скажет: много ли у нас в Москве было волнений, как в Новгороде, Пскове. А? — рассуждал он, думая идти к князю или нет. — Есть у меня за “спиной” что ответить князю, даже прижать его правдивым вопросом?». И сам себе ответил: «Есть! А в этом моя сила!» От такой мысли он почувствовал уверенность: «Не пойду!». С чего это вдруг так возмутился тысяцкий? Может быть, зависть одолела, видя, как вновь возвышается род Вельяминовых? Давно Хвост стал подмечать, как Васька Вельяминов всё чаше и чаще привлекался князем к разным делам, которые отбирают у него, законного тысяцкого. Забыл, наверное, Хвост, что предок Вельяминовых, Протасий, он же и Вельямин, был тысяцким ещё при Данииле Александровиче, с которым он пришёл в Москву. Был тысяцким и Васька Вельяминов. Ну, что, бывает, особенно по молодости, попал Васька под горячую руку Симеона, сместил он его, назначив Алексея Петровича тысяцким. За дело, между прочим, а не по родству.
За окном тысяцкий услышал странный шум и бросился к нему: «О боже!» — воскликнул он. Мимо, гремя доспехами, проходила большая княжеская дружина. По спине тысяцкого пробежал холод. Он понял: князь не шутит! «Ну что ж! Я пойду, и пусть князь услышит всё из моих уст», — решил он.
С грозным видом предстал он перед великим князем, готовый перейти в наступление. Но пронзительный взгляд Симеона остановил бунтовщика. Он понял, что приговор ему вынесен. Почувствовав за спиной чьё-то дыхание, тысяцкий оглянулся. Двое здоровенных воинов по малейшему знаку князя готовы были его схватить. Тысяцкий понял, что он проиграл.
— Как я понял, князь, — он злонамеренно не стал называть его полным именем, — ты лишил меня моего сана.
— И не только, — голос его был наполнен гневом.
— Я могу знать, что ты решил? — спросил тот.
— Скоро узнаешь, — неопределённо ответил Симеон.
— Прости, князь, если что не так. Я пойду?
В этом был весь Хвост. Гордый, неуступчивый, не упавший на колени.
— Иди! — резко бросил князь.
В этом коротком слове тоже был весь Симеон: решительный, властный. Таких не запугаешь.
После его ухода, ещё клокоча гневом, задетый таким к нему обращением Хвоста, Симеон приказал пригласить к нему своих братьев — Иоанна и Андрея. Такой поспешный вызов посеял у братьев большую тревогу. Они знали, что старший брат их по пустякам не дёргает. Входили они к нему, глядя на него пытливым тревожным взглядом.
Они увидели Симеона, шагающего по горнице взад и вперёд. На их приветствия он ответил только кивком головы. Братья подождали, чтобы сел старший. Но тот продолжал хождение. Тогда те, посмотрев друг на друга, дружно уселись. Сел и Симеон. И начал он довольно странную речь:
— Братья, — произнеся это слово, он поочерёдно посмотрел на них.
Они встретили его взгляд настороженным, пытливым взором. Он продолжал:
— ... помните наш договор?
Младшие переглянулись меж собой.
— Помним, — ответил Андрей.
Иоанн почему-то промолчал. Глядя на него, Симеон произнёс:
— Я... попомню, — и, пододвинув лист, стал читать: — Я, князь великий Симеон Иванович, всея Руси со своими братьями младшими, с князем Иваном и князем Андреем, целовали меж собою крест у отцовского гроба... быть нам заодно, — на этом слове он сделал ударение, — до смерти, брата старшего иметь и чтить в отцово место...
Он остановился и отложил в сторону договор.
— Это ты к чему? — спросил Иоанн.
— А к тому, — ответил Симеон, — что наш тысяцкий Хвост учинил крамолу.
Сказав это, замолчал, ожидая реакции братьев.
— Это что же он сделал? — не выдержал Иоанн.
Симеон вкратце рассказал о происшедшем с Алексеем Петровичем Хвостом.
— И что же ты решил? — продолжил допытываться Иоанн.
— Снял его с тысяцких. Лишил всего состояния, забрав данные ему волости. И хочу, чтобы он убрался из Москвы.
— Что же ты от нас хочешь? — Иоанн, склоняя голову, посмотрел на старшего.
— Не принимать к себе на службу мятежного боярина, — проговорив эти слова, Симеон пристально стал смотреть на Иоанна, зная, что тот пользовался услугами бывшего тысяцкого.
Братья поклялись этого не делать. Такое поведение братьев успокоило великого князя, и он стал собираться в поход.
А тем временем в Новгороде Оницифер готовил свою дружину, решив взять себе в помощники Егора. Тот стал отказываться, объявив Лукичу, что ему надо поскорее мчаться за Марфой, коли боярин дал провожатого. Оницифер, недолго раздумывая, отлично поняв Егора и не желая потерять такого помощника, согласился на его поездку, попросив сделать это как можно быстрее. Егор пообещал.
На следующий день, после разговора с боярином и Лукичом, Егор поднялся чуть свет и стал лихорадочно готовиться к отъезду. Теперь, когда он смог вернуться к поиску той, о которой думал всё это время, в его сердце зародилась тревога: а не опоздал ли он? Занятый подготовкой, Егор не услышал, как кто-то подкрался сзади и навалился на него. Шутник, очевидно, забыл способности парня. Тот моментально ухватил его за шею и грохнул на лежак, перебросив его через себя.
— Ну, ты... — взревел тот, — медведь!
Когда Егор глянул на него, обомлел. То был... Гланда.
— Ты?
— Я! Я! — поднимаясь и потирая ушибленный бок, проговорил Гланда.
— Прости! — произнёс Егор, поправляя его одежду.
— Прощаю! — Камбила улыбнулся и, обводя глазами разложенные вещи, спросил:
— Никак собрался куда-то?
— Да. Еду за Марфой, — каким-то счастливым голосом ответил Егор.
— И когда?
— Да вот соберусь... и в путь.
— Ты? Без меня? — Камбила поглядел на него осуждающим взглядом.
— Прости! — Егор ударил себя в грудь. — Я подумал: ты человек семейный. Мы только что вернулись из Московии.
— И что? — голос у Камбилы прозвучал наступательно. — Ты мне брат или нет?
— Брат, — ответил тот.
— А братья так не поступают, — осуждающе сказал Камбила.
— Прости, — повторил Егор.
— Прощаю. Но с условием.
— Каким? — спросил Егор.
— Уезжаем завтра. Вместе. Мне тоже надо собраться.
— Ладно, — Егор тяжело вздохнул, понимая свою оплошность, и в сердцах ногой отшвырнул мешок.
Ещё не рассвело, а Камбила был уже во дворе Егорова жилища в сопровождении трёх здоровенных пруссов. Были они все «о двух конь», хорошо вооружены. Запасною привели и для Егора. Подходя к лестнице, Камбила увидел, что через щель падает свет, и понял, что хозяин уже ожидает его.
— Егор! — крикнул он.
В ответ полетели мешки. Провожатый уже ждал у ворот конюшни, стоя рядом с осёдланной лошадью. Посмотрев на «внушительный» отряд, усмехнулся и прыгнул в седло.
Дорога шла на восток. Она уже и Камбиле и Егору была знакома. Поэтому они шли ходко. Камбила, поравнявшись с Егором, даже затеял разговор:
— У нас с тобой всё дела, да дела. Поговорить даже некогда. Всё хочу тебя спросить: как тебе Москва?
— А мы видели её? — придерживая коня и повернувшись к Камбиле, ответил Егор.
— Ну... всё же.
— Мне показалось, что Москва выглядит гораздо... веселее, что ли. Да, кажись, и народ подобрее. Живут получше.
— Во! Во! — воскликнул Камбила. — А как тебе их князь?
— Князь? — переспросил Егор. Подумав, ответил: — Кажись, мужик не глуп. Довольно приветлив. Не кичлив.
— Во! Во! — опять повторил Камбила. — Мне он тоже понравился.
Продолжить разговор помешал окрик сопровождающего.
— Эй! Вертайте налево.
И сразу же их встретила иная дорога. Она едва была видна. О её наличии можно было судить по разросшемуся подорожнику да мелкой плетень-траве. Вода зачавкала под конскими копытами. И чем дальше они удалялись от главной дорога, тем глубже увязали лошади в дорожной трясине. Тут было не до разговоров.