Звоном колоколов, ликующими людьми встречал Новгород своих победителей. Впереди понуро шли шведские пленные. За ними ехали Лукич и Егор. В центре, на площади, где собрался весь Новгород, Лукич во всеуслышание объявил, что главный организатор победы — не он, а Егор. Сказав, ударил его по плечу. Вот, мол, ваш герой. А лицо предводителя сияло от счастья.
— Не слушайте его, — заявил Егор, — а кто придумал тростниковые трубки?
— Это пустяк, — махает рукой Лукич. — А вот кто шведа заставал, как зайца бежать, а?
Но торжествующий вопль площади заглушил голоса победителей.
А вот заслуги вернувшегося Фёдора Даниловича были весьма скромны. В этом он винил москвичей, которые не сдержали своего слова. Симеон так и не пришёл. А виной тому, как оказалось, был гонец из Орды. Получив сообщение Камбилы, князь задумался, что делать. Смерти он не боялся. Но умереть вот так по-глупому, от чьей-то мерзкой руки, ему не хотелось. Он вызвал на совет братьев, те в один голос заявили:
— Не ехать! Это неразумно!
Оставшись один, Симеон задумался: «Не ехать. Посчитают, что струсил. Что делать? Тут толкаться больше нельзя. Почти все собрались. Да-а!». Князь ходил по своему шатру, продолжая рассуждать про себя: «Камбила, конечно, никому не скажет. А если его схватят и начнут пытать? Думаю, всё равно не выдаст. Допустим, я, вопреки всему, поехал в этот... Новгород. Как уберечься? Никуда не выходить, никого не принимать, есть только своё? Нет! Привычку новгородцев я знаю. Не покажись народу... Эх! — он даже в сердцах рубанул рукой.
Князь хорошо понимал, что затянувшееся, непонятное стояние удивляло многих. Первыми не вытерпели воеводы и пришли к Симеону. На их вопрос: почему топчемся на месте и не двигаемся вперёд, князь ответил вопросом:
— Все собрались?
— Нет! Рязанцы где-то тащатся, — ответил Акинфович, поглядывая на Александра Ивановича.
— Я, — князь подошёл и остановился напротив Фёдора Акинфовича, — говорил, чтобы собрались все. Будем ждать! Чтоб все знали: опоздание их не спасёт. А с князя я ещё спрошу, — голос у Симеона был строгим.
Воеводы поднялись и, склонив головы, удалились прочь.
После их ухода князь занервничал: «Не-ет! Сколько я могу так вести себя? Всё! Будь, что будет, но я... поеду!». Он уже хотел отдать приказ, послать гонца к рязанскому князю, чтобы тот поторопился, но... Было бы несчастье, да счастье помогло. Оно перечеркнуло все мучения великого князя. Внезапно прибыл ханский посланец на взмыленном коне. Строгий, видать, был приказ хана. Он сообщил, что Чанибек выслал к нему литовского посланца. Тяжёлая ноша упала с плеч князя. И не потому, что у него появился предлог не входить в Новгород. Он хорошо знал ордынскую жизнь, поэтому не очень верил ханским словам. Да, тогда он обещал Пожарскому, что пришлёт к ним посланца. Но... время меняет многое. Тот мог и «забыть» своё обещание. Не-ет! Чанибек ещё раз показал, что он не меняет своих слов. Такая весть поважнее того, входить или не входить в Новгород. «В город мы войдём», — так решил Симеон и вызвал к себе Ивана. Тот уже знал о гонце, но с чем он явился, ему было невдомёк. Поэтому брат предстал перед великим князем с большими вопрошающими глазами. Симеон усмехнулся:
— Хорошая весть, брат, — сказал он, легко толкнув Ивана в плечо.
Поведав, с чем прибыл гонец, Симеон приказал ему возглавить войско и войти в город:
— Но за такое поведение новгородской знати, проучи её. Не очень-то рвись им помогать, — наказал князь.
Иван рассмеялся:
— И помогать нельзя, и уйти нельзя! Поддержим только хорошие отношения, — и подмигнул брату.
Симеон заулыбался, прижал его к груди со словами:
— Милый мой братец!
Отпуская его, Симеон попросил:
— Да, найдёшь новгородцев, скажи, что я их жду.
— Будет, великий князь, сделано! — полушутливо ответил брат.
А в Новгород после ликований по поводу победы Оницифера и Егора на смену пришли другие «страсти». Как-то Фёдора Даниловича навестил Павша Фоминич. Купца интересовало, не опасно ли ему ехать в Ладогу, где у него были торговые дела. Фёдору пришлось рассказать о своём походе, что он там оставил и заодно пожаловаться на москвичей, не мог он не возмутиться и тем, что расхвалили этого Егора.
Павша кое-что смекнул и почувствовал, что у посадника к этому парню появилась ревность. И купец вспомнил, как недавно этого Егора чуть не двинули в воеводы. А от него до посадника — один шаг. А, если ему, купцу, выбирать, кто из посадников будет выгоден, то Фёдор явно перевешивал. И он решил рассказать весьма туманно давний случай со своим сыном. У посадника сошлись брови. Он внимательно посмотрел на купчину. Его заискивающий взгляд многое сказал посаднику.
А бояр насторожил такой поступок Симеона: «С чего это он вдруг уехал?» Сообщению же о том, что его якобы вызвал хан, они не верили, оправдывая это одним: «Чего стоял? Уж не прознал ли он про наш заговор?» И стали они потихоньку интересоваться, отбывал ли кто в это время на восток. Так в Новгороде, незаметно для простого глаза, начиналось внутреннее расследование.
Разговор Фёдора с Павшей заставил посадского более серьёзно приглядываться к этим двум победителям. С Лукичом связываться было опасно. Эта семья была чуть ли не потомственной посаднической и имела влияние среди народа. Его отец был таинственно убит заволочанами. Узнав об этом, в Новгороде поднялись чёрные люди, обвиняя Фёдора Даниловича и его подручного Андрюшку в этом убийстве. Фёдору Даниловичу тогда пришлось бежать в Копоры и отсиживаться там. Поэтому браться за Оницифера было весьма боязно. А вот за Егора — другое дело. А потом настанет черёд и Лукича.
Однажды боярину Прокопу, одному из тех, кто участвовал в заговоре, удалось прознать о том, что Гланда Камбила оставлял, оказывается, в это время город, отъезжая якобы за покупкой дальней деревни Евстафия Дворянинцева. А было это так. Этот боярин Прокоп пошёл в лавку к купцу Кюру Сазонову посмотреть для себя кишень[53]. На входе он столкнулся с двумя стражниками, которые выходили с сумами, набитыми съестным. Боярин, глядя вслед ушедшим стражникам, сказал купцу:
— Ишь, понабрали! Всю деньгу пропьют.
Купец ухмыльнулся:
— Да не свои. Они похвалились, что боярин Гланда отвалил им серебреники, когда те выпустили его купить село Глухое боярина Дворянинцева.
В боярской голове что-то закрутилось. И вот это он и выложил на своём сборище.
Обсуждая среди своих эту весть, купчина Сазонов заметил:
— Евстафия Дворянинцева давно схоронили. За ним ушёл и Фёдор. Так у кого прусс хотел купить деревню?
Решили, чтобы в этом разобраться, послать туда нарочного, строго предупредив о молчании. Это сообщение отложилось в голове посадника.
Павша же в глубине души верил в то, что Егор был если не участником, то организатором ограбления его сына. И стал искать на парня какой-нибудь поклёп. Поиск долго не давал результата. Но однажды, под вечер, когда Павша стал закрывать лавку, к нему подошёл довольно странный на вид человек. Был он худощав, лицо обыкновенное. Но вот глаза. Они смотрели заискивающе-любезно. А под этой личиной опытный купчина почувствовал хищную, безжалостную натуру. Он ему не понравился, и купец даже не хотел с ним разговаривать. Но тот оказался упрямым. Может, от отчаяния. Глаза его блестели голодной злостью. Скольких он уже обошёл, и везде облом. А этого, кажется, можно уговорить. И он встал перед ним на колени:
— Прими, купец, всё буду делать, — проситель бьёт себя в грудь, — считать, писать умею.
Это заинтересовало Павшу.
— Расскажи, кто ты? — проговорил он, закрывая поставец.
Так купец узнал о событии, которое произошло в далёкой Дворянинцевой деревушке.
— Хорошо, — сказал купец, смекнув, что небо посылает ему помощника, — я беру тебя, приходи завтра.
— Дай хоть пару грошей. Во рту второй день ни маковой росинки, — жалобно проговорил тот.
Купец полез в карман и высыпал на прилавок несколько грошей.
Павша не торопился бежать с этим известием к Фёдору Даниловичу, а обдумывал, как лучше поступить. Только после этого позвал своего нового работника. Поинтересовавшись, нравится ли ему у него, на что тот ответил утвердительно, Павша сказал:
— Я те добавлю руль. Но вот что ты должон сделать.
Вскоре к Фёдору Даниловичу пожаловал человек. Не успел посадский его рассмотреть, как тот тонким, проникновенным голосом заговорил:
— Я от Павша Фоминича.
Это было интересно. Посадник пальцем указал ему на сиделец. Он долго слушал его рассказ. Когда тот кончил, посадник переспросил:
— Так значит, Егор убил Фёдора Дворянинцева?
— Вот те, — и поднёс руку ко лбу.
— И можешь всё рассказать прилюдно?
Тот положил руку себе на грудь и склонил голову.
Посадник не стал откладывать дело в долгий ящик и хотел было уже собрать бояр, да ещё кой-кого, чтобы заручиться их поддержкой. Всё же дело было в помощнике Оницифера. Как те посмотрят. Но... всему помешал князь Иван, который со своими войсками медленно входил в город. Все ожидали, что войска пойдут дальше на Орешек, осаду которого возобновил шведский король. Московский же князь заявил, что его войска выбились из сил и им требуется недолгий отдых. Вскоре на Ярославском Дворике, где остановился князь Иван, были собраны княжеский наместник, посадник, тысяцкий, некоторые бояре и купцы, не были позабыты кое-кто из мастеровых. Иван объявил, чтобы новгородцы передали ему пятьсот рублей денег на прокорм войск, а также на ремонт одежды.
Князь Иван, помня наказ старшего брата, тщательно выглядывал среди приглашённых тех, кого хотел видеть Симеон. Но всё было напрасно. Их почему-то не пригласили. Он нахмурился, но ничего прилюдно не сказал. На вопрос тысяцкого, когда московское войско пойдёт на помощь Орешку, тот ответил:
— Когда портки подлатают. А то с голыми задами неудобно идти в Софийский собор. Помолимся, а там что Бог скажет!