Шушмакке осторожно отстранил прижавшуюся к нему женщину. Елепа дрожала от холода и беспомощности, ощутив себя песчинкой, где и железная коробка машины — не защита… Вода залила асфальт, и Шушмакке осторожно вырулил к обочине. Свет фар пробивался сквозь падающую воду всего на несколько шагов; тут легко угодить в кювет или в какую-нибудь яму. Рядом с колесами, переполнив кювет, мчалась бурая вода, несла ветки, щепки, сор.
Подавленная и уничтоженная, обхватив себя за плечи, Елепа вжалась в сиденье. Шушмакке сидел деловито, не делая попыток успокоить или согреть ее. В городе сидишь в надежной, каменной коробке, сверху — этажи, квартиры, снизу — то же самое, напротив — такой же каменный дом, всюду асфальт, камень… И грохота нет: телевизор, магнитофон, проигрыватель, приемник — всегда что-нибудь да работает. А здесь ужас! Машина — жестянка, кажется, пронесется, и перевернет ее.
Вдруг быстро посветлело; еще мгновение — и стена падающей воды разом исчезла. На востоке уже во всю мощь горело ярко-синее небо, а туча, сжавшись и побледнев, бегом уходила на запад. Елепе показалось, что гроза длилась по крайней мере час, но, взглянув на часы, поразилась, что прошло всего четыре минуты. Четыре минуты!
Шушмакке вырулил на дорогу. На этот раз вел машину осторожнее, медленнее. Чисто вымытое шоссе сияло как зеркало, но теперь часто темнели выбоины, которых перед дождем не было. Шушмакке открыл боковые окна. Ворвался воздух, чистый и ясный, ароматный, пить бы его, как пили доброе сказочное вино, возвращающее молодость.
Шушмакке кинулся туда, где вода в кювете неслась чуть ли не с той же быстротой, как и машина, все еще выплескиваясь на асфальт:
— А матушка-природа намекнула нам, неразумным, на свою мощь… Напомнила!
— Безобразие какое! — ответила Елепа. Она ежилась, поджимала ноги. — Хорошо хоть в машине… Ракеты запускаем, спутники, а с климатом совладать не можем! Чтобы таких безобразий не было!
Шушмакке покосился, впервые сказал усмешливо:
— Это вы верно сказали: ракеты запускаем, атомные электростанции вовсю пашут, а вот климат — эх! Погоду не можем даже угадывать, не то что корректировать… А она с нашей цивилизацией что хочет, то и вытворяет. Дождик не умеем ни вызвать, ни предотвратить. А что говорить о вулканах, цунами, тайфунах… Едва прогнозировать учимся…
Она удивленно и с неодобрением вскинула брови, сказала холодновато:
— Вы словно бы рады этому…
— Может, и рад… Хорошо, что не умеем, а то бы натворили! Вообще бы зарезали. А так природа еще постоит сама за себя. Только вот не понимаем ее предостережений…
— Этот ливень — предостережение?
— А как же! Нам поучительный урок!
Шоссе медленно и с наслаждением выгибало блестящую спину, словно потягивалось, и когда машина выпрыгнула на вершину, вдали показались высокие рыжие здания, закругленные купола доменных печей.
Елепа взглянула на часы. Ехали почти час: от города далековато.
Со стороны завода в их сторону низко над землей двигалось огромное бурое облако. Оно быстро разрасталось в размерах, и Шушмакке поспешно закрыл окна.
— Что случилось? — не поняла Елепа.
— Кислородная продувка… Самая стандартная продувка стали кислородом, но без газоочистки. Завод автоматизирован полностью, считается, что пыль здесь никому не вредит.
Облако приближалось, принимало угрожающие размеры. Неприродное, даже противоестественное ощущалось в его плотных формах, жутком цвете. Вынырнуло солнце, и облако осветилось железным цветом: недобрым, тяжелым.
— Пылинки из труб, — объяснил Шушмакке, — микроскопические. Ветер несет их куда захочет. И когда он прет их на город, то окна лучше не открывать. Да что окна! Они через плотно закрытые форточки проникают в комнату!.. Сколько раз бывал здесь, запрещал продувку! Ходил вкупе с представителями заводского комитета, с милицией даже. Не слушают! Глухие, как природа. Не знаю, самому уходить или подождать, пока выставят?
— А что, могут?
Шушмакке повернул руль, машина ухнула с шоссе на дорогу к заводу.
— А вы думаете? Если бы придирался по санитарии к директору пивной точки — другое дело! Всякий поддержит. А директора крупного металлургического завода — только тронь! По всем инстанциям затаскают. На втык, на ковер, а потом еще и выгонят, если станешь артачиться по-прежнему.
Они уже приближались к заводу. Шушмакке не глядя ткнул пальцем в левое окно:
— Какие трубы? По закону и по проекту должны быть стометровыми! Понятно? Сто-мет-ро-вы-ми! А тут какие?
Он спрашивал требовательно, и Елепа послушно измерила их взглядом.
— Метров тридцать пять, наверное. — В голосе ее была неуверенность.
— Двадцать метров, — поправил Шушмакке горько. — Всего лишь двадцать!
Он остановил машину перед воротами. Елепа заглянула напоследок в зеркало, кокетливо улыбнулась и только тогда оставила уютное сиденье. Шушмакке нетерпеливо ждал, хмурился, и она, задабривая, спросила:
— А как же положение, что любое изменение технологии должно быть одобрено санитарной инспекцией?
Шушмакке взглянул на нее так, словно она вдруг встала на уши:
— О каком изменении технологии речь? Хотя бы законы выполняли… Свои же проекты! Видите эти трубы? Посмотрите еще раз и увидите наши с вами права.
Елепа ощутила, что слюна во рту густеет, на зубах поскрипывает. Она неловко сплюнула под ноги. Комок слюны был бурый.
— Да, запыленность выше допустимых норм, — кивнула она примирительно.
Он зло оглянулся на нее. Лицо у него пожесточело еще больше. Нет, она так переживать не станет. Не такой уж он и старый, а как старик. Для нее цвет лица важнее, чем проблемы…
В проходной они сунули удостоверения в регистрирующий блок. Через две-три секунды вспыхнуло: «Идите».
За дверью открылся заводской двор. На пустом пространстве — три одиноких корпуса. Во дворе тихо: ни машин, ни людей.
— Дело даже не в засорении воздушного бассейна, — сказал Шушмакке с болью. — Хуже!.. Река рядом мертвая. Такие сточные воды, что я и не знаю… Не только рыбу и раков отравили, а саму воду убили. Все убивают! А отходы — вот уж яд, так яд! — закапывают тут же во дворе. Вроде бы хорошо, что зарывают, но под почвой родниковые воды — кровь земли… А кровь расходится по артериям, опять же попадает в родники, ручьи, речки, озера…
Они медленно шли вдоль корпуса. Елепа заметила, что Шушмакке все посматривает по сторонам.
— Кого-то ищите?
— Да, — ответил он неохотно. — Сегодня должен пожаловать директор. Он-то нам и нужен. Не с автоматами же говорить!
— А где его искать?
— Давайте заглянем в операторскую.
В операторской было пусто. Елепа уважительно и со страхом смотрела на огромные компьютеры, что руководили технологическими операциями. Тысячи экранов, сотни тысяч сигнальных лампочек, циферблатов, несколько пультов… Как хорошо, что не пошла в математический, хотя там и был маленький конкурс!
Не оказалось директора и в первом корпусе. Елепа натерла ногу, прихрамывала, плелась сзади, злясь на требовательного старшего санитарного врача.
— Его может не оказаться и во втором, — сказал Шушмакке угрюмо. — Если не будет в конвертерном, пойдем в разливочный.
На счастье Елепы, едва вошли в цех, вдали увидели плотную фигуру. Шушмакке было ринулся, но Елепа заохала, прислонилась к воротам, и Шушмакке замахал руками, подзывая директора.
Седой, располневший, но с моложавым лицом, директор бодро приблизился, галантно поцеловал Елепе пальчики.
Шушмакке и рта не раскрыл, как директор бросил задиристо:
— Не придирайтесь, таков проект. Так строили, так приняли. Думаете, заводчане главнее всех: будут реконструировать?
Он заговорщицки подмигнул Елепе. У нее на душе потеплело. Вот человек! И к тому же внимательный мужчина. Не то, что этот…
Шушмакке спросил жестко:
— А что вы скажете насчет катализаторов?
— При чем тут катализаторы? — удивился директор. — Послушайте, да у нас дама устала! Пойдемте ко мне, там кабинет по старому образцу… Коньячок на примочку отыщется.
Он изысканно подхватил Елепу под руку. Шушмакке продолжал обвинять, но голос его прозвучал неубедительно:
— Когда вы только начали их применять, все было кое-как в норме, даже сброс в реку не превышал санитарных норм. А теперь?
Директор осторожно пожал плечами, так, чтобы не отодвинуть Елепу, что тесно прижималась к его локтю при ходьбе.
— Катализаторы… С ними прогрессивней! А прогресс в технике, как ни прискорбно, приносит и некоторые неприятности. Шум, газы, излучения…
Шушмакке запустил им в спины:
— Какой же это прогресс, если он приносит людям неприятности?
Директор шагал не оглядываясь. Получалось, что санитарный врач бежал за ним как щенок. Шушмакке понял невыгодность своего положения, догнал их, пошел рядом.
— Завод нельзя остановить, — сказал директор. — Он наше бытие, наш металл, без него остановятся все другие заводы.
— Ой не скажите! Вас накажет природа.
— Это поэзия!
— Поэзия нередко угадывает точнее, чем компьютеры!
Они вошли в домик заводоуправления, который даже не успел постареть: завод на полную автоматизацию перевели совсем недавно. Директор распахнул дверь в большой кабинет, запустевший, мрачноватый без хозяина.
Он не соврал: в шкафу в самом деле отыскалась запыленная початая бутылка коньяка. Быстро и умело сделал примочку Елепе на пятку, вопросительно взглянул на Шушмакке:
— Хотите по рюмочке?
— С отравителями не пью, — отрезал Шушмакке.
— Я отравитель? Ну уж вы, батенька, загнули…
— Да, вы отравитель, а я тоже вместе с вами! Все мы на Земле, от бактерий до слонов, связаны единой тонкой нитью… Все! Понимаете? Мы все дети природы. Дети единого солнца. Воздух, вода, растения. Даже камни, на которых стоит завод, — все это часть единого организма. Если мы с вами чувствуем, что камни могут сдвинуться, то они уже сдвигаются, и это перебои в нашем с вами сердце… Мы должны заботиться обо всем нашем гигантском организме! Завод тоже наше тело, часть нашего тела. Как нельзя заботиться только о голове или только о желудке, так мы не можем ограничиваться только собой, ибо вся Земля, — это тоже мы…