Очень трогательно Лиза рассказывала о своей дружбе с Самиром, ещё с третьего класса влюблённым в неё без памяти. Постепенно их детская дружба переросла в первую любовь. Однако уже в восьмом классе им пришлось расстаться: его родители уезжали на родину, на Кавказ. Тогда Лиза и Самир поклялись никогда не разлучаться после его приезда на выпускной через два года.
И сейчас было от чего сердцу девушки лихорадочно выбивать дробь: объявляли начало торжества. Лиза то и дело поглядывала на двери в актовом зале школы, даже в момент, когда называли имя золотой медалистки Елизаветы Ивановны Смолиной.
Вот она, Лизонька, из маленькой, хрупкой беленькой Снегурочки превратившаяся в высокую стройную блондинку, стояла на сцене. Она улыбалась. Но эта улыбка была наигранной. Лиза продолжала сторожить заветную дверь неусыпным взором.
Валерия Викторовна, сидевшая в первом ряду для почётных гостей, неотрывно следила за каждым движением своей любимицы. Она как никто из собравшихся в зале безошибочно угадывала растерянность и тревогу Снегурочки.
«Что?» – спросил её понимающий взгляд.
«Не приехал…» – в ответ заблестели слезами огромные голубые глаза.
Всё дальнейшее для Лизы перестало существовать. Она вдруг разрыдалась и убежала. Валерия Викторовна бросилась за ней и с трудом разыскала свою бывшую воспитанницу. На третьем этаже была запасная лестница. И вот именно там, на широкой пыльной скамейке, убранной за ненадобностью, она нашла горько плачущую Снегурочку.
– Лиза, что случилось? Успокойся, пойдём, умойся и возвращайся, не надо так расстраиваться. Может быть, он ещё напишет или приедет. Ведь расстояние неблизкое. Да мало ли что могло произойти…
– Не напишет и не приедет, – всхлипывая, уверенно проговорила Лиза. – Валерия Викторовна, вы идите, я лучше… домой.
– Лиза, что ты такое говоришь?! Ты такая нарядная, ты будешь королевой на выпускном балу. Если бы тебя видела твоя мама, то… – но вдруг, осёкшись на полуслове, она осторожно взяла руку Лизы в свои и виновато добавила: – Прости, я не хотела…
– Ничего, я привыкла. Мамы нет уже два года. А вот папа не смог привыкнуть…
– Знаешь, всё же давай поговорим, – настойчиво сказала Валерия Викторовна. Предварительно протерев пыльную скамейку носовым платком, она присела, нежно прижав к себе девушку. – Я чувствую, что у тебя наболело на душе. Расскажи. Ты ведь мне как дочка. Я читала твои письма о том, как учишься, как дружишь с Самиром, как ждёшь от него писем, но ты ведь многое недоговаривала…
– Да, конечно. Дома ничего хорошего, папа пьёт. Одна у меня радость была: написать Самиру, излить душу, а потом получить письмо от него. И он все время писал, что дождётся, когда мне исполнится восемнадцать, и заберёт меня в Грозный. А там мы поженимся. Я ради этого и жила, и училась. Но вот уже год, как он не пишет. Совсем не пишет! А ведь обещал… Он не мог нарушить своё слово!
Валерия Викторовна слушала не перебивая, но терялась, что ответить. Она понимала: не помогут сейчас Лизе никакие слова утешения. Они проговорили довольно долго.
– Я и училась, и отличницей стала, и медаль получила только для него. А он не приехал…
– И что же, у тебя совсем никого не было из ребят? Я имею в виду просто друзей.
– Что вы говорите, Валерия Викторовна! Какие мальчики! Если бы не вы, я бы, наверное, в петлю залезла! – созналась она и, видимо, вспомнив что-то мучительно-горькое, потёрла виски тонкими пальчиками.
– Лиза, ну уж это ты слишком! Не смей так даже думать! – в голосе учительницы послышались металлические нотки: – Выдумала чего! Да в жизни ещё, знаешь, сколько таких разочарований будет!
– Не будет. Он у меня один и на всю жизнь! Вот здесь, на этой самой скамейке, мы поклялись быть вместе навсегда. Только кому я могла пожаловаться? Подружкам? Они не поймут. Вам начинала писать и… всё в мусор. Об этом надо говорить, а не писать. А теперь… – она вытерла слёзы, не заботясь о том, что размазывает тушь под глазами, и решительно договорила: – А теперь я буду учиться, и, как всегда, на «отлично». Обязательно стану журналисткой и попрошу направление на его родину. Я разыщу Самира. Пусть он скажет мне всё прямо в глаза… Я ведь только из-за этого и на журфак пошла. Извините, Валерия Викторовна, весь вечер вам испортила своими разговорами и жалобами. Распустила нюни, самой противно… Просто за эти годы столько накипело… Если бы я вам не высказала всё, то не знаю…
– Я понимаю, – тяжело вздохнула Валерия Викторовна.
Лиза внимательно посмотрела на свою бывшую учительницу и только сейчас разглядела её. Такое же, как и прежде, доброе милое лицо, правда, прибавилось морщинок у глаз и на лбу. Тёмно-каштановые волосы аккуратно уложены в причёску. Приталенный по стройной фигуре нежно-сиреневый костюм с выглядывающими белоснежными воротничком и манжетами. Всё подобрано со вкусом. «Красива и нарядна, как и всегда», – с уважением и даже с некоторой завистью отметила для себя Лиза.
В актовом зале уже вовсю гремела дискотека, когда Лиза с Валерией Викторовной, никем не замеченные, покидали школьную ограду.
– А знаешь, Лиза, я ведь совсем забыла сказать: мы с мужем возвращаемся сюда обратно. Вот уладим все дела на Севере, и с этого учебного года я снова буду работать здесь, в нашей школе… Если что, ты всегда знай, что можешь рассчитывать на мою помощь. Надеюсь, ты наш девиз помнишь? «Равнодушию – бой!»
– Спасибо большое, – Лиза благодарно погладила тёплую руку своей спутницы.
«Только такой Снегурочки у меня уже не будет», – с грустью подумала учительница, обнимая Лизу.
Снегурочке нужно помочь
Валерия Викторовна устало опустилась в кресло, и безжизненные руки повисли плетьми на подлокотниках.
– Всё. Я сделала, что могла. Прости меня, Володя. Ты вправе уйти, но иначе мне поступить было нельзя.
Долгим взглядом, будто прощаясь навсегда, она посмотрела на мужа, такого по-домашнему близкого и родного. Как маленькой, беззащитной девочке, неудержимо захотелось подойти и прижаться к его груди. С трудом сдерживая душевный порыв, до боли закусила нижнюю губу.
– Что, надежды нет никакой? – участливо спросил он.
– Нет. Банк, куда я положила деньги, лопнул, и теперь вкладчики будут отвоёвывать свои сбережения через суд, а это может занять несколько лет. У меня на это уже нет никаких сил. Да и вообще… – она в отчаянье махнула рукой и упавшим голосом прошептала: – Я не хочу больше жить…
– Ну, ты вот что, Лера, голову-то не вешай, – вдруг твердо сказал Владимир. – Я заберу заявление о разводе.
Эти слова заставили Валерию Викторовну от неожиданности вздрогнуть. Она знала, что муж очень вспыльчив и нескоро отходчив. А он продолжал:
– Прости, что все это время я не поддерживал тебя. На самом деле я тобой горжусь. Прости меня, пожалуйста. Прости, если можешь!
– Это ты меня прости. Я же разорила нашу семью: мы сидим в долгах, ни машины, ни гаража, ни северных сбережений, а ведь Иринке и Лёвушке надо как-то жить.
– Но ты же сама говорила, что материальное – это не главное, что если мы поможем Снегурочке, то это будет во сто крат ценнее, чем машина или дача. Я, надеюсь, найду ещё для себя работу, и мы снова поднимемся. И не важно, что ты уволилась из этой школы. Ничего страшного, устроишься в другую. Не плачь, Лерочка… – пытаясь утешить жену, он тем самым убеждал не только её, но и себя и растрогался от нахлынувших чувств.
– А что же теперь будет со Снегурочкой?
– Не знаю, наверное, власти помогут, – предположил он.
– Не помогут, – уверенно заключила она. – Они мне прямо сказали, что с террористами не может быть никаких переговоров. А ее телеканал вообще отказался обсуждать возможность оплаты выкупа.
– Ведь так не может быть. Кто-то же должен быть неравнодушным!
– Я, Володя, проиграла бой равнодушию. Деньги для людей значат теперь намного больше, нежели отдельно взятая жизнь человека. Кстати, – добавила она, помолчав, – мне намекали, что помимо выкупа я должна дать большую взятку одному генералу.
– Откуда же взять эти деньги?! – ужаснулся он. – Сколько там выкуп?
– Сначала требовали пятьдесят тысяч долларов, потом тридцать, а мы набрали всего десять.
– Что-о-о?! – вскрикнул Владимир и, подскочив со стула, большими шагами принялся мерить комнату. Тапок слетел с его ноги, а он, не замечая этого, продолжал ходить, нервно размахивая руками. – Тебе же говорили, чтобы ты не кидалась на эти дутые проценты в проклятом банке!
– Но жизнь Лизы в опасности… – её голос задрожал, и она опять чуть не расплакалась.
– А подожди-ка… подожди… – он потеребил затылок обеими руками, словно выцарапывая из пышной чёрной шевелюры нужную мысль. Его карие глаза вдруг заблестели, лицо оживилось. – У нее ведь тоже должна быть квартира. Ты продала всё наше имущество, а если продать и ее квартиру… с согласия ее отца, разумеется? – предложил он вариант, надеясь на удачный выход из положения.
– Володя, о чём ты говоришь? Об этом не может быть и речи! Ее отец давно уже пропил квартиру и живет где-то на помойке с бомжами.
Вот уже год, как Валерия Викторовна, посмотрев по телевидению репортаж о захваченной в Чечне в заложники российской журналистке Елизавете Смолиной, за которую требуют выкуп, давала бой равнодушию. Телеграммы и телефонные звонки первой учительницы собирали вместе бывших одноклассников. В каждой телеграмме, в каждом возгласе в трубку слышался знакомый девиз пионерского отряда «Непобедимые»: «Равнодушию – бой!»
И наконец-то любимый класс снова в сборе. Все уже знали: их собирают не на очередную годовщину выпуска, а потому, что их Снегурочке нужна помощь.
– Вы уже в курсе того, что Лизу похитили чеченские боевики и требуют выкуп в пятьдесят тысяч долларов. Частный телеканал даже не обсуждает эту возможность, государство на переговоры с боевиками не идет принципиально. Значит, выручить Снегурочку должны мы с вами. Помните девиз нашего отряда: «Равнодушию – бой!»?