На сей раз не было сомнений, что галантный венерианский дипломат подмигивает своей хозяйке.
Срибердеджибит
— Да будь я навеки проклят! — выдохнул Гилберт Айлс.
Маленький человечек с неровной бахромой бороды сделал ещё несколько пассов, вновь протянул руку в воздух и швырнул вторую двадцатидолларовую золотую монету на барную стойку рядом с первой.
— Это прекрасно, — торжественно объявил Айлс. Горячий ром с маслом всегда наделял его торжественностью. — В жизни не видел такой “престидижитации”. Видите: я могу выговорить “престидижитация”. Вот что даёт тренировки артикуляции. И это тоже прекрасно.
Маленький человечек улыбнулся.
— Вы актёр, коллега? — спросил он.
— Не официально. Я юрист. Сегодня выиграл дело о завещании Шалгрина; поэтому и праздную. Рассказывал я вам об этом деле?
— Нет. Оно было интересным?
— Интереснейшим. Видите ли, предполагаемые наследники... Но к чёрту это, — с торжественной капризностью решил Гилберт Айлс. — Покажите мне ещё немного престидижитации.
Вода мирно плескалась между свай под стойкой. Матрос в углу выключил настольную лампу и позволил прозрачному лунному свету омыть блондинку напротив него. Радио работало так тихо, что казалось лишь шёпотом. Человек с бахромчатой бородкой сделал особо тщательный пасс и в итоге получил по золотой монете, балансирующей на кончине каждого из его пяти растопыренных пальцев.
— Да будь я вечно проклят! — повторил Айлс. Линда возражала против такой лекции; по какой-то причине она позволяла проклинать, но чертовски решительно запрещала чертыхаться. — Но золото, — добавил он. — Как это работает? Вам позволяет правитьельство хранить всё это золото как инструмент профессии? Или оно обманка?
— Знаю, — печально проговорил человечек. — Законы никогда не допускают магии. И Они никогда не делают поправки на законы. Я никогда не смогу убедить Их, что Их золото бесполезно для меня. Ох, ладно... — Он сделал ещё один пасс и произнёс слово, в котором, похоже, не было гласных. Семь монет на барной стойке исчезли.
— Прекрасно, — произнёс Гилберт Айлс. — Хотелось бы мне, чтобы вы были рядом, когда обвинение предъявит некие неожиданные доказательства. Может, выпьем ещё по такому случаю?
— Нет, благодарю вас.
— Давайте. Я праздную, я. Я всё ещё могу выговорить “престидижитация”, поскольку тренировал артикуляцию, но я уношусь всё выше, и выше, и выше, и мне нужна компания. И только из-за того, что Линда осталась дома с головной болью, мне пить одному? Нет! — разразился он громоподобными ораторскими речами. — Господа присяжные заседатели, как вы можете сидеть спокойно и смотреть, как прямо на ваших глазах творится эта вопиющая несправедливость? Сердца из наитвердейшего камня оттаяли бы, растаяли бы и обратились в росу, прежде чем...
Его округлые периоды заглушали радио и блеск волн. Матрос оглянулся, озадаченно и воинственно.
— Мне очень жаль, — произнёс человечек. — Но мне совсем нельзя пить больше одной порции. Когда я пью две, что-то начинает происходить. Вспоминаю ту ночь в Дарджилинге...
— Итак... — В голосе Гилберта Айса послышались интонации запугивающего перекрёстного допроса. — Вы помните это? И что же вы ещё помните? Помните ли вы жалкое состояние подсудимого перед вами, иссохшего, ненасытного и принуждённого вашей жестокостью искать прибежище в пороке одинокого пьянства? Помните ли вы...
Матрос вставал из-за столика. Бармен бочком подобрался к бородатому человечку.
— Послушай, Мак, если он хочет угостить тебя выпивкой, окей, пусть он её купит.
— Но, коллега, если что-то происходит...
Бармен с опаской взглянул на матроса.
— Что-то начнёт происходить прямо сейчас, если ты не заткнёшь его. Ну, господа хорошие, — добавил он уже громче, — что закажем?
— Джин с тоником, — покорно произнёс человечек.
— Горячий мом с раслом, — объявил Гилберт Айлс. И услышал свои слова в воздухе. — Я специально это сделал, — поспешно добавил он. Его собеседник согласно кивнул.
— Как ваше имя? — спросил Айлс.
— Озимандиас Великий, — проговорил престидижитатор.
— Ага! Шоу-бизнес, а? Вы маг?
— Был.
— Мм-м-м. Понимаю. Смерть водевиля и всё такое?
— Не только. Проблема была, в основном, в управляющих театром. Они продолжали волноваться.
— Почему?
— Пугались, когда это по-настоящему. Им не нравится магия, если только они не знают, где стоят зеркала. Когда говоришь им, что никаких зеркал нет, — что ж, половина из них вам не верят. Другая половина разрывает контракт.
Подоспела выпивка. Гилберт Айлс уплатил и очень медленно заглотнул ром. А затем...
— По-настоящему! — эхом отозвался он. — Никаких зеркал... Да будь я...
— Конечно, у них были некоторые основания беспокоиться, — спокойно продолжал Озимандиас. — Случай с Дарджилингом нашумел. А потом как-то раз дрессировщик тюленей уговорил меня на второй джин с тоником, и я решил опробовать старое заклинание для вызова саламандры. Мы хотели посмотреть, сможем ли научить её играть “Звёздно-полосатый флаг”; потрясающий финал получился бы. Пожарные прибыли вовремя, ущерб составил всего тысячу долларов, но после этого люди забеспокоились на мой счёт.
— Вы имеете в виду, вы — маг?
— Я так и сказал, не правда ли?
— Но маг... Когда вы сказали, что вы маг, я думал, вы просто имеете в виду, что вы маг. Я и представить не мог, что вы имели в виду, что вы — маг.
— Магия только белая, — словно оправдываясь, произнёс Озимандиас.
— Тогда те монеты... Они появились из...
— Не знаю, откуда они появились. Вы протягиваете руку, используя правильную технику, и Они дают их вам.
— А кто эти Они?
— О... тут ведь... сами знаете, коллега.
— Я, — объявил Гилберт Айлс, — пьян. — Что вы ещё можете делать?
— О, любые странные мелочи. Вызов духов из безбрежных глубин и тому подобное. Работа с мелкими заклинаниями. Однажды, — он улыбнулся, — я научил человека, как стать оборотнем доброй воли. А потом, — его круглое лицо потемнело, — был тот случай в Дарджилинге....
— Как бы вы могли помочь мне сейчас праздновать? Можете излечить Линду от головной боли?
— Не на расстоянии. Разве что у вас есть её личные вещи — носовой платок, локон волос? Нет? Падение сентиментальности играет дурную шутку с симпатической магией. Хотите праздновать? Могу вызвать пару знакомых гурий — милые девушки, хоть и полноватые, — и мы...
Айлс покачал головой.
— Нет Линды, нет гурий. У меня, сэр, моногамная душа. И тело тоже моногамное — практически.
— Любите музыку?
— Не слишком.
— Очень жаль. Там есть превосходный оркестр духов, играет на корнете, флейте, арфе, мешковине, гуслях, цимбалах и всех прочих инструментах. Послушайте... мы могли бы... — Он щёлкнул пальцами. — Вы ведь Телец, не так ли?
— Прошу прощения?
— Вы родились в мае?
— Да.
— Я так и подумал. Что-то из вашей ауры. Что ж, как насчёт исполнения желания?
— Какого желания? — произнёс Гилберт Айлс. Фраза выдалась нелёгкая даже для тренированной артикуляции.
— Любого желания. Но сперва хорошенько всё обдумайте. Вспомните историю про сосиски. Или про обезьянью лапку. Но в течение ближайших минуты-двух любое ваше желание исполнится.
— Почему?
Озимандиас поднял руку и вытащил ниоткуда зажжённую сигарету.
— Определитесь с вашим желанием, ведь времени не слишком много. Желобесы — непостоянные существа. А пока вы думаете, я обрисую вам ситуацию. Видите ли, здесь в комнате сидит желобес Тельцин.
— Кто?
— Желобес — жел-о-бес. Видите ли, если бы Вселенная работала по строго постоянным законам, она оставалась бы неизменной. Это было бы одинаково скучно и для Бога, и для человека. Так что должны быть возможность и вмешательство. К примеру, бывают чудеса. Но они важны и не случаются ежедневно. Поэтому есть доля возможности, что каждый человек может, совершенно бессознательно, творить чудеса. Разве у вас порой не сбывались самые невероятные желания вопреки всем ожиданиям?
— Один раз из тысячи.
— Это вопрос вероятности; большая частота вызовет хаос. И всё это потому, что поблизости был желобес Тельцин. Желобесов немного; но они вечно бродят среди людей. Когда один из них подслушивает желание, загаданное человеком под его знаком, то исполняет его.
— И это работает?
— Работает. Если бы я только встретил в Дарджилинге желобеса Стрельцина...
Гилберт Айлс вытаращил глаза и от души отхлебнул рома с маслом.
— Да будь я, — торжественно промолвил он, — вечно проклят!
Озимандиас ахнул.
— Боже всемогущий! Я совсем не ожидал от вас такого желания!
Лёгкое дуновение было хихиканьем желобеса Тельцина. Его неизменно радовали удивительные невольные желания людей. Как всегда говаривал Пак: “Что за дураки эти смертные!”[62] Он снова захихикал и улетел.
Гилберт Айлс заглотнул остаток рома.
— Вы имеете в виду, что... что это восклицание зачли за желание?
— Но ведь оно так и было сформулировано, коллега? “Да будь я...” Именно так выражаются желания.
— И я... — Без рома с маслом твёрдый юридический ум Айлса рассердился бы на такую мысль, но теперь она казалась зловеще правдоподобной. — То есть я проклят?
— Боюсь, что так.
— Но как? Это значит, что когда я умру, то...
— О нет. Проклят, не осуждён. Проклятие затрагивает вас в этой жизни.
— Но как? — настаивал Айлс.
— Откуда мне знать? Вы не уточняли. Желобес, вероятно, сдал вас ближайшему демону. Неизвестно, какая у него специальность.
— Неизвестно? Но вы... вы говорили, что можете вызывать духов из безбрежных глубин. Разве вы не можете вызвать демонов и разузнать насчёт проклятий?
— Хм-м-м. — Озимандиас колебался. — Возможно, получится. Но если я сделаю малейшую ошибку и вызову не того демона... Или если... Это может быть проклятие, о котором вам лучше не знать.