— В ружье! Тревога! В ружье! — проходя мимо толпившихся казаков, громко и строго повторял хорунжий и, остановившись перед командиром отряда, осторожно опустил на землю своего пленника.
— Ого, какие у нас интересные гости, — без тени улыбки сказал подошедший ротмистр, разглядев лицо Зельдовича. — Давненько, давненько мы с вами не видались Яков Романович. Интересно будет побеседовать на тему, как вы оказались в местах столь отдаленных от бурных революционных событий?
Иван Рудых тем временем что-то оживленно рассказывал командиру отряда, показывая рукой в направлении уже недалеких гор Акитканского хребта.
— Мне будет не менее интересно узнать, почему ротмистр Воскобойников, вместо того чтобы преследовать врагов царя и отечества, путешествует по таежным дебрям. Не подались ли вы в золотоискатели, Николай Александрович? — подхватив иронический тон ротмистра и выдавив из себя улыбку, проскрипел Зельдович, пытаясь пошевелить затекшими связанными руками.
— Развязать! — приказал ротмистр стоявшему поблизости казаку, и пока тот возился с узлами, внимательно прислушивался к тому, что рассказывал Рудых командиру отряда.
— В золотоискатели, говорите? — снова повернулся он к развязанному наконец Зельдовичу. — Почему бы нет? Такой самородочек, как вы, Зельдович, дорогого стоит. Надеюсь, вы хорошо понимаете, что арестованы за вооруженное нападение на военный конвой. За это вы, безусловно, должны отправиться под суд, но тащить вас за собой в неизвестность и трудности нам не имеет ни малейшего смысла. У нас каждый сухарь на счету, а забота о вашей охране, боюсь, будет непосильна для усталых и очень озлобленных на ваших товарищей казаков. Мы уже потеряли двоих. Такое не прощается. Сорветесь где-нибудь в расщелину, завязнете в болоте, утонете при переправе… Да мало ли еще что. Советую оценить ситуацию как можно реалистичнее. Времени у нас в обрез. Вы отвечаете всего на два вопроса. Кто ваш человек в нашем отряде и кто из Горного департамента санкционировал доставку груза по столь необычному маршруту?
— Вы слишком преувеличиваете мою роль в происходящих событиях, господин ротмистр, — нашел наконец силы насмешливо улыбнуться Зельдович. — Я всего-навсего рядовой исполнитель решений комитета и знаю, поверьте, не намного больше вашего. Смерти я не боюсь. В нашей борьбе каждый из нас готов к ней как к неизбежности. Можете меня расстрелять, можете утопить — выбирайте сами, что сподручнее вашим палачам. Больше я вам не скажу ни слова.
— Зачем такие крайности? — побледнев от едва сдерживаемого гнева, тихо сказал ротмистр. — Одно ваше присутствие в шайке говорит о многом. Круг ваших друзей в департаменте известен. Он весьма невелик, так что вычислим без труда. О засаде, благодаря опять-таки вам, мы предупреждены, за что особая благодарность. А ваш шпион вряд ли сейчас надеется на героическое молчание свалявшего дурака соратника и наверняка постарается исчезнуть в самое ближайшее время. Ну, что я говорил, — добавил он, увидев верхового, отделившегося от группы казаков и погнавшего коня сначала по отмели, а потом свернувшего к устью впадавшего в реку ручья, очевидно, намереваясь по песчаной косе уйти за ближайший поворот берега. Иван Рудых сорвал с плеча винтовку и торопливо прицелился. Чей-то выстрел опередил его. Всадник сник к шее коня и стал медленно сползать с седла. Обученный конь остановился и, осторожно переступая ногами, мотал головой, стараясь освободиться от натянувшихся поводьев, которые еще крепко держал свалившийся на землю предатель. Несколько казаков побежали к убитому.
— Кто? — спросил ротмистр опустившего ружье хорунжего.
— Вахмистр Вальков, — ответил тот и зло сплюнул в сторону. — Виноват, ваше благородие. Были у меня насчет его сомненья, верить не хотелось. Казак, а заразы не уберегся.
— Я спрашиваю, кто стрелял? — В голосе ротмистра звучало неприкрытое раздражение.
— Моя стрелял, — отозвался из группы расступившихся казаков орочон Оро. — Хороший винтовка, — ласково погладил он свой недавний трофей. — Думал, казаки стрелять будут, лошадь убьют. Зачем лошадь убивать? Идти долго, кушать надо будет.
— Неудачный у нас с вами сегодня день, господин ротмистр, — снова ухмыльнулся Зельдович.
— У вас — да, — резко повернулся к нему ротмистр. — Почему у меня?
— Не у вас лично, у всех. Отряд окружен, силы нападающих значительно превосходят ваши весьма ограниченные возможности. Кроме того, у нас цель, а у казачков ваших что? Присяга? Смешно. Присягать надо будущему, а не прошлому. Вы были обречены с самого начала.
— Хороните себя, Зельдович, нас еще хоронить рано. Вы, кажется, что-то хотели сказать? — спросил ротмистр подошедшего Ильина.
— Мне тут кое-что пришло в голову, — обратился Ильин не к ротмистру, а к командиру отряда. — Сверху я разглядел то, что мы могли не заметить. Прошли бы рядом и не разглядели.
Мысли подъесаула были заняты предстоящим столкновением с бандой, и он поначалу без внимания отнесся к словам Ильина.
— О чем вы? — небрежно переспросил он.
Ильин раскрыл планшет.
— Мы планировали свернуть в горы с того берега. На месте единственно возможной здесь переправы. Поэтому они нас там ждут.
— Все это нам известно, — перебил ротмистр. — Что вы предлагаете? Что вы там наверху разглядели?
— Вот здесь… — Ильин показал пальцем на планшете. — Буквально в полуверсте распадок. Ручей в нем, видимо, пересох, мы бы прошли мимо, не заметив: скальное обнажение, нагромождение камней, завалы плавника — первобытный хаос. Но сверху хорошо видно, что распадок поворачивает отсюда под прямым углом — в местах тектонических разломов такое иногда случается.
— Интересно, — сказал командир отряда, склоняясь над картой. Подошел Иван Рудых, внимательно рассматривал рисунок ротмистр.
Зельдович сделал было шаг в сторону, но, наткнувшись на настороженный взгляд орочона, вернулся на прежнее место.
— По распадку мы выйдем к реке версты на три выше, переждем, пока им надоест нас ждать, кинутся на поиски. Мы спокойно переправляемся и уходим в горы. Безо всякой стрельбы и ненужных жертв.
— А если они тоже разглядели этот распадок? — пробормотал ротмистр, не отводя взгляда от карты. — Тогда он превращается в капкан, из которого нам уже не выбраться.
— Ваше благородие, — вмешался Иван Рудых. — Я с двумя казачками слётаю по-быстрому. Проверим, что и как. Ежели все тихо, выступайте следом.
— Ежели тихо, этим путем пойдет половина отряда с грузом, — решил подъесаул. — Дожидать, пока они нас отыскивать кинутся, не будем. Судя по всему, они и на том, и на этом берегу поджидают. Вторая половина отряда переправится прямо здесь, обойдем по увалу, коней в закрадку и по-пластунски им в тыл, чего они, конечно, не ожидают. Неожиданность уравновесит силы. У ребят давно уже руки чешутся, пускай отведут душу. Полагаю, после такого демарша они серьезно задумаются стоит ли им продолжать преследование.
— Всыпим им по первое число и продемонстрируем, что уходим в горы. Они либо кинутся преследовать, что вряд ли, либо повернут восвояси. После чего вторая часть отряда спокойно переправляется, присоединяется к нам, и все вместе продолжаем движение к таинственному перевалу, — подвел итог ротмистр.
— Не к вам, а к нам, — поправил подъесаул. — Извольте, Николай Александрович, принять командование основным отрядом с грузом. Бой возглавлю лично. Вам задача более важная и ответственная — сберечь людей и груз.
— Вынужден подчиниться. Хотя не без сожаления. А что, если они все-таки знают про распадок?
— Так и так вступать в драку. Только на гораздо худшей позиции. Давай, Иван! — кивнул он хорунжему, который был уже наготове. — Часа хватит?
— За глаза, ваше благородие. Не знают они ни хрена. Вон тот рыжий каторжник обещался нас на переправе, как рябков, перещелкать. Значит, там и дожидают.
Сотник с двумя казаками скорой рысью погнали по отмели вверх. Командир отошел к казакам, отдавая приказания. Орочон опустился на гальку и закурил трубку. Ротмистр отвел в сторону Ильина и, глядя в сторону, сказал:
— Должен попросить у вас прощения. Все-таки согласитесь, что мои подозрения были не лишены оснований. Останемся живы, буду ходатайствовать о снятии вас с поднадзорности. А вас… — Он резко развернулся к Зельдовичу. — С удовольствием расстрелял бы на месте. Чтобы не пакостили больше нашей России. Сколько еще вас и вам подобных ей терпеть?! А она, как блаженная, терпит и прощает, прощает и терпит. И не ведает, чем это терпение обернуться может. Как верный слуга отечества тоже терплю. Терплю, но не прощаю. Лично пачкать руки не буду. С вами ваши друзья-душегубы расправятся. Будете дожидаться здесь их возвращения. Если мы благополучно все преодолеем, в чем у меня ни малейших сомнений, винить в этом они будут только вас. Оро! — окликнул он невозмутимо сосущего трубку орочона. — Привяжи и того, и другого вон к тому топляку. Чтобы издалека видели. Пусть дожидаются своего революционного трибунала.
— Однако могут хозяина дождаться, — сказал, поднимаясь, Оро. — Он здесь маленько любит ходить туда-сюда.
— Очень хорошо. Тогда это будет не революционный трибунал, а Божий.
— Тогда это будет беззаконие, Николай Александрович, — вмешался Ильин. Их вину должен определить суд.
— По законам военного положения, которое они нам навязали, Викентий Борисович, сейчас здесь я судья и суд. Эта обязанность возложена на меня Государем и присягой, которую эти государственные преступники почитают пустым звуком, поскольку ничего святого в их поганых интернациональных душонках давно уже не осталось.
Отряд разделился надвое. Часть казаков налегке готовилась к переправе через реку. Проверяли оружие, подтягивали подпруги, кое-кто уже разделся до исподнего, а кто-то и догола, не желая оказаться на берегу в мокром обмундировании. Другие поили и загружали переметными сумками лошадей, проверяли, как закреплен груз, смазывали дегтем сапоги и лица. В распадке — это не в продуваемой ветерком долине реки, мошка поедом заедает.