. Раньше он внизу, рядом с Доской почета находился. Так один очень ответственный товарищ из области с похмела в штаны наложил. Только очки нацепил, а тот как рявкнет…
— Кто?
— Мишка, гад, Тельминов. Он как раз за чучелом стоял, на прием дожидался. В носу, говорит, с партейного перегару засвербело. Ну и не то чихнул, не то еще чего.
— Весело вы тут живете.
— Не скучаем. Хотели потом этого зверюгу на герб района разместить — хрен вам, запретили в категорическом порядке. Так что никто из посторонних, кроме вас, за последнее время сюда не приближался. Тут, не считая привидений, в вечернее и ночное время никого. Получается, уважаемые господа-товарищи, зря вы кипиш подняли.
— Надыбал чего? — заглянул в зал еще один проценковский.
Вместо ответа его коллега снова осветил фонариком морду медведя.
— Красавец! У меня тоже голяк. Все обшманал. Только падлой буду, отсюда шмальнули. В коридоре порохом шибает.
— Я и объясняю вашему товарищу — привидения! То порохом, то водярой, а то, прошу прощения, гавном. Причем исключительно в ночное время. Днем они такого себе не позволяют. Сейчас темнеть начало, вот и запахло.
— Ты, дядя, горбатого нам не лепи, тебе же хужей будет.
— Привидения вообще запаха не имеют по причине бестелесности, — пояснил тот, который, желая блеснуть эрудицией, несколько минут назад вспоминал про «кровавых мальчиков».
— Может, где и не имеют, а у нас полный срач по причине партейного происхождения. Особенно один достает — из бывшего отдела по этой самой… по кадровой идеологии. Как мимо пройдет, хоть на улицу выбегай. Исключительно тухлой рыбой отзывается. Говорят, поп к нам прибыл, так я планирую на ближайшее время сюда его замануть, пусть сообразит, как от этих пережитков прошлого избавиться. А то никакого спокоя. За такую зарплату я еще ихние ароматы нюхать должен.
— Ну, ты и трапездон! Кончай гнать картину, не борзей! А то я из тебя самого сейчас привидение сделаю. Последний раз спрашиваю…
В это время с улицы послышался предупреждающий свист, вслед за которым раздался выстрел. В ответ прозвучало сразу два выстрела. Похоже, начиналась перестрелка. Нежданные гости переглянулись и, ни слова не говоря, побежали к выходу. «Видать, оказывать помощь кому-то из своих» — решил сторож. Понимающе хмыкнул и по привычке, выработанной за долгие часы своего профессионального одиночества, сам себе вслух объявил:
— Спрашивай, не спрашивай — за такую зарплату никаких показаний давать не обязан. Порохом ему шибает. Еще не так шибанет, ежели будешь нос совать, куда не положено. Чего таращишься, шкура барабанная? Верно говорю? — уже в дверях обратился он к медведю.
В ответ со стороны медведя раздались немыслимые для нормального человеческого слуха звуки — не то вой, не то надсадный рев, перемежаемый какой-то непонятной возней. Сторожу, не боявшемуся приведений, показалось даже, что медведь зашевелился и вот-вот соскочит со своего надоевшего постамента. Совершенно не ожидавший такой подлянки со стороны привычного и совершенно безобидного чучела, сторож от страха потерял и соображение и ориентировку в пространстве. Он медленно, почему-то на цыпочках попятился, осторожно закрыл за собой дверь и так и пошел по коридору, пятясь и балансируя для равновесия обеими руками. Медленно спустился по лестнице, увидал настежь распахнутую в темноту позднего вечера дверь, стал зачем-то принюхиваться и, учуяв знакомый запах, сменил ошеломленное выражение лица на плачущее и незамедлительно рванул в дальний конец двора к стареньким, до последней досочки знакомым удобствам.
Тельминов выбрался из тумбы с пионерским горном в руках и, оправдываясь за свое хулиганское поведение, стал путано объяснять Ермакову, что сторож мог закрыть дверь на ключ и тогда вряд ли бы им удалось покинуть помещение незаметно. Ермаков согласно кивал в ответ на его невразумительные аргументы, но, осознав, что объяснение затягивается, отобрал у Михаила горн и тоном, исключающим возможные возражения, заявил:
— Судя по стрельбе и поднявшейся суматохе, результат твоего героического поступка, скорее всего, со знаком минус. Могут пострадать посторонние. Сейчас рассредоточиваемся. Я постараюсь выяснить, в чем дело, а ты тем временем найдешь Василия Боковикова и передашь ему, что мы с Егором Рудых ждем его завтра утром. Он все знает. Объясни, что из города прибыли очень серьезные братки, могут перехватить инициативу. Поэтому надо поспешать.
На улице, под самыми окнами прозвучал еще один выстрел.
— Повторять, нет? — поинтересовался Ермаков, заметив, что Михаил пытается перебить каким-то вопросом его торопливые указания.
— Имеются новые интересные обстоятельства, — начал было Михаил.
— Это потом. Тут сейчас свои обстоятельства. Судя по всему, икс плюс игрек. То есть пока непонятно, но надо сообразить что к чему. Найдешь Василия?
— Запросто.
— Тогда ладушки, исчезай. Только без половецких плясок и канонады.
— Имеется вопрос.
— Ну?
— Бог есть?
— Хороший вопрос. Главное, вовремя. Сам как думаешь?
— Думаю, должен быть.
— Уверен?
— Почти.
— Значит, есть.
— Тоже так соображаю — если уверен, значит, есть.
— Веришь — есть, не веришь — оставайся в полном духовном одиночестве. Лично это дело так понимаю. А собственно, с чего это тебя на такие мировоззренческие вопросы потянуло?
— Какие, говорите? Мировоззренческие? Ну да… Я почему про Бога спросил? Мы тут с батюшкой на эту тему, можно сказать, беседовали.
— На какую тему?
— Так он говорит, без Бога доброе дело злом обернуться может.
— Смотря что он имел в виду.
— Эти вот… Которые нас разыскивали… Они, понятное дело, раздумывать особо не будут. А мне чего в таком случае делать?
— Исходи из конкретной обстановки.
— А если стрелять?
— Почему нет? В порядке самозащиты.
— Я белку могу одной дробиной.
— Прими мои поздравления.
— А в человека ни разу не приходилось. Поэтому сомнения. Сказано — «не убий».
— Им тоже об этом сказано. Можешь мне поверить, задумываться не будут.
— Они не будут, а я теперь думаю. В башке не то потемнение, не то просветление. Писатель в психушке примерно в том же направлении толковал: сомневаешься, значит, мыслишь, а раз мыслишь, значит, существуешь. Я-то существую, а они меня могут это самое… Чтобы не существовал. Такая вот непонятная теорема получается.
— Подсказываю тебе, Михаил Иванович Тельминов, простейшее ее решение. Поскольку стрелок ты отменный, в критической ситуации стреляй не в глаз и не в лоб, а куда-нибудь ниже пояса. Ну, скажем… в коленную чашечку. Эффект стопроцентный. Противник надолго выходит из строя, а батюшка с удовольствием отпустит тебе этот вынужденный грех. Ты же не первый начал? Так?
— Вроде так.
— Ну, все. Исчезаем в разные стороны.
Ермаков глянул в окно и направился к выходу. В дверях столкнулся с возвращавшимся сторожем, вежливо поздоровался и мгновенно растворился в густых сумерках вечера.
Михаил, оставшись один, тоже подошел к окну. В зале епифановского заведения горел свет, суетились какие-то люди, а сам хозяин задергивал разбитые окна тяжелыми темными шторами. Михаил перезарядил ружье, вскинул его на плечо и пошел к выходу. Спустившись с лестницы, встретился с отупевшим от навалившихся событий сторожем. Увидев Тельминова с ружьем, он попятился и почему-то снова стал принюхиваться. Михаил остановился в дверях и задумчиво поинтересовался:
— А ежели я первый стрельну?
Сторож опрометью кинулся спасаться в темноту. Удивленно посмотрев ему вслед, Михаил продолжил свой диалог:
— Их, что ль, дожидаться? Может, они не хуже моего целят. Тогда как? Вынужденный грех или невынужденный? Теорема… Икс минус игрек…
— Вот это и есть пираты? — спросил Проценко, брезгливо разглядывая Пехтеря и двух его соратников по таежному браконьерскому промыслу, которых его профессионалы доставили в банкетный зал. Судя по растерзанному виду задержанных, они попытались оказать сопротивление, за которое весьма чувствительно пострадали. На краю стола было аккуратно сложено конфискованное у них вооружение: два ружья, самодельный не то пистолет, не то обрез непонятной конструкции, патронташ и тяжелые, тоже самодельные ножи с рукоятками, выточенными из лосиных рогов.
— Бомжи бомжами, если бы не это серьезное вооружение, — продолжал он, обходя пленников по кругу. Остановился напротив Пехтеря, угадав в нем вожака.
— Чем же мы вас так рассердили? На вас тут, как на союзников рассчитывали, а вы, как пацаны, по окнам стрельбу открываете. Гражданин начальник вашего райотдела хотел уже принимать самые решительные меры с ответной стрельбой на поражение. Знаете, на что вы были похожи, если бы мои кадры выполнили его приказ?
— Еще не поздно, — проворчал Чикин, дожевывая кусок истекающей жиром нельмы. — Давно уже руки чесались ваши поганые норы вместе с вами взорвать к чертовой матери. Были такие предложения со стороны поселковой общественности. Дурак, что не поддержал.
— Эдуард Дмитриевич, вы же нас знаете, — прохрипел Пехтерь.
— Не знал бы, не говорил.
— Что мы, шланги какие по окнам шмалять? Узнали, что вы здесь на отдыхе находитесь, приканали с заявлением. За неотложной помощью, падлой буду. Слышим, стрельба, шухер. Остановились посовещаться, а тут ваши. Мы откуда знали, что ваши?
— У меня шпалер от сотрясения пальнул, — стал оправдываться один из друганов Пехтеря Степан, которого среди своих иначе как Степкой не называли. — Ваш сотрудник меня по кумполу, он и пальнул. В противоположном от товарища гражданина направлении.
— Надыбали бы, кто на вас покушается, сами бы заразу порвали, — убежденно сказал Пехтерь. У нас теперь, гражданин майор, только на вас надежда. Горбатого лепить или прих…риваться никакого резону. Полный амбец в последнее время навалился. Хоть в тюрягу возвращайся.
— Это я тебе, как два пальца, — пообещал Чикин.