и прочно обосновавшиеся в «шестерках» у Домнича, который, несмотря на их полную неспособность к полноценному охотничьему промыслу, за собачью преданность и готовность по первому же намеку на любую пакость держал их при себе на подсобных должностишках, обеспечивающих им вполне достаточное существование.
Оценив ситуацию, Любаша стала медленно отступать к двери в соседнюю комнату. Подумала — если успеть захлопнуть ее за собой, образуется небольшая передышка, за время которой можно попытаться сообразить, что делать дальше.
— Далёко собрались, Любовь Владимировна? — вежливо поинтересовался долговязый Федор.
— Проводить хочешь? — спросила Любаша. И даже попыталась насмешливо улыбнуться, делая очередной шаг к спасительной двери.
— Почему нет? — осклабился Федор. — Со всем удовольствием. Только вот закон не позволяет.
— Какой такой закон? — удивилась Любаша и еще ближе придвинулась к двери.
— Так это… Раз по закону в наличии муж, ему и провожать. Или наоборот — не пущать. Это уж как ему пожелается. А мы подсобим, если что не так.
— Был муж, да объелся груш. Вы ему лучше подсобите штаны сменить. А то пока он начальству задницу лизал, все штаны на коленках стер. Муж… У кого, может, и муж, а у меня недоразумение на полставки раз в месяц.
— Это мы сейчас разберемся, кто на полставки, а кто и до пенсии не доползет, — зловеще просипел Бондарь, сорвавший голос во время трехчасового сидения в холодном подвальном складе. — Я тебе разводу еще не давал и не собираюсь. Так что дыши тихо, пока на своих двоих стоишь. А то спотыкнуться недолго. Не забыла, как у Веньки Лоскутова баба в бега подалась? Всего и делов — о порожек спотыкнулась. Теперь на всю оставшуюся жизнь костылями обеспечена.
— Ты, что ль, мне споткнуться поможешь? Силенок-то хватит?
— Так ведь мы руки в карманах тоже держать не будем, — ухмыляясь, поспешил на помощь Бондарю Федор. — Сегодня соседу не пособишь, завтра у самого баба хвостом завертит. За дурной пример и в Африке чайники чистят.
— Чего ж вас трое-то всего? Позвали б еще кого для полной и окончательной победы. Вы как — ноги мне ломать будете или топориком тюкните, чтобы возни поменьше?
— Заводная она у тебя, — подмигнул Бондарю Семен. — Сама на крайние меры напрашивается. Свяжем или как?
— Можно, — согласился Бондарь.
— Орать будет, — засомневался Федор.
— Не буду, — успокоила его Любаша. — Вы только сами не заорите, когда… — Она еще раз огляделась в поисках какой-нибудь тяжелой штуковины, которая могла бы послужить хотя бы временной защитой при отступлении в соседнюю комнату. И тут взгляд ее наткнулся на канистру с бензином, которую Бондарь, ввиду крайнего в последнее время его дефицита и дороговизны, держал в доме, задвинув от завистливых глаз и возможного попрошательства, в угол за комод.
— Когда что? — весело поинтересовался Федор, потирая ладони, вспотевшие от предвкушения скорого соприкосновения с соблазнительными Любашиными формами.
Любаша решительно шагнула к комоду, прихватила канистру, улыбнулась с любопытством уставившимся на нее мужикам.
— Когда яйца вам поджарю, — сказала она и скрылась в соседней комнате. Задвинув задвижку, она несколько секунд стояла неподвижно, прислушиваясь к голосам, доносившимся из-за двери.
— Чего у тебя в канистре? Бражка?
— Бензин, — нехотя признался Бондарь.
— На хр…на он ей?
— Спроси.
— Твоя баба, ты и интересуйся.
— По мне — сама себя заперла, пускай там и чалится, пока не осознает, — пнув несколько раз запертую дверь, предложил Семен. — Выход там какой имеется?
— Ни фига. Я еще в прошлом году решетки на окнах заделал. А то они у нее все время нараспашку были. Жаркая, блин, дальше некуда.
— Чего тогда лучше? Подопрем отсюда, чтобы больше не возникала, и все дела. Через неделю на карачках приползет и сама раком станет. Я свою зимой в гараже на два дня законопатил, с тех пор ходит, через шаг оглядывается.
— Чем подопрем?
— Ты хозяин, ты и думай.
— Чего думать-то! Комод придвинем, и ваши не пляшут.
— Удержишь ее комодом!
— Мешки в сенях с чем?
— С цементом.
— На кой он тебе?
— Пригодится.
— Считай, пригодился. Таскай мешки, а мы с Сеней комод перекантуем.
— Осторожно! Новый совсем.
— Не боись, новый не старый, крепче стоять будет.
Братья с трудом придвинули комод, загородив дверь. Бондарь таскал тяжелые мешки и осторожно укладывал их на комод.
— Лось не сдвинет, не то что баба, — подвел итог Федор, любуясь проделанной работой. — Ну что, рыжая, осознала свое положение или не вполне еще?
Любаша, напряженно размышляя, молчала.
— Правильно, что помалкиваешь. Сунулась в брод по самый рот, теперь соображай, как до берега добираться.
— А если на двор, тогда как? — осторожно поинтересовалась Любаша, пытаясь уточнить, насколько тверды намерения ее тюремщиков.
— Приспособь что-нибудь под парашу, и все дела, — веселился Федор.
— Ладно, — покорно согласилась Любаша. — Юркины сапоги приспособлю. Они резиновые, надолго хватит.
— Я тебе приспособлю! — забеспокоился Бондарь.
Федор и Семен захохотали.
— Смотри не промажь, — прохрюкал, задыхаясь от смеха, Семен.
— Поллитру ставлю, только бы одним глазком глянуть, — поддержал его Федор и от избытка чувств огрел ладонью Бондаря по спине. — Правильное решение, Юрок, принял. Такую бабу лучше на привязи держать, цены ей тогда не будет.
— Гуляйте, вертухаи, отмечайте мой срок, — посоветовала Любаша, стараясь, чтобы голос звучал уверенно и даже весело. — А насчет поллитры могу посодействовать. В комоде, в нижнем ящике, прокисает. Девяносто шесть градусов. Для хорошего дела берегла. Уничтожайте, раз такой расклад. А я пока подумаю, с какой горушки и на какой телушке подаваться отсюда.
— Повыступай, повыступай, — проворчал Бондарь, выдвигая нижний ящик комода. Нашарив бутылку, показал ее завопившим от радости друзьям.
— Жила-была пожила, да и ножки съежила, — пропел Федор и выбил короткую плясовую дробь.
— Клевая ты баба, Любаша! — кричал он, торопливо расставляя стаканы. — Лично я тебя хоть сейчас выпущу. Только начальство не разрешает. Велено дожидаться, когда тебе на выручку Васька Боковиков заявится. Тогда самое кино и начнется.
— Кто велел? — холодея от недоброго предчувствия, спросила Любаша.
— Кто велел, тот и съел. А мы ему разжевать поможем, — откровенничал разливавший спирт Федор. — Любовь, сама понимаешь, штука закамуристая. В жизни все не так, как на самом деле.
Семен, у которого настроение явно изменилось к лучшему, тоже решил поделиться сведениями: — Заместо приманки ты у нас теперь. На крупного зверя. — И снова захрюкал, довольный своей шуткой.
— На такую приманку жираф из Южной Америки бегом прибежит. А вот насчет Васьки — большие сомнения. Ему сейчас не любовь крутить, а когти рвать. Из городу такие штукари нарисовались — полный атас. По всем путикам теперь капканы приспособят. Сколько ни вертеться, а некуда ему теперь деться. Поехали, мужики! За любовь!
Освобождаться надо было либо силой, либо хитростью. На хитрость ушло бы слишком много времени, а его, судя по догорающему за заречными сопками закату, оставалось всего ничего. Любаша была уверена, что, как только стемнеет, придет Василий. И тогда она решилась. Распахнув окно, что было сил затрясла решетку. Но та была заделана на совесть — Бондарь всегда основательно защищал свое добро. Постояв в раздумье, Любаша вдруг распласталась на полу и полезла под кровать. Сначала один за другим выкинула из-под нее болотные сапоги мужа, затем выволокла туго свернутую резиновую лодку, которую Бондарь почему-то держал под супружеским ложем, и наконец, чихнув от поднявшейся пыли, извлекла на свет божий старенькую бензопилу «Дружба». Не теряя ни минуты, отвинтила с бачка пробку, открыла похищенную канистру и торопливо с верхом залила в бачок бензин. Бензин пролился на пол. Любаша сморщилась от резкого запаха и с сожалением посмотрела на свои руки, от которых тоже разило бензином.
Мужики, уютно расположившиеся за столом и только что разлившие по второй, одновременно вздрогнули от отчаянного визга пилы в соседней комнате. С недоумением уставившись друг на друга, они затем одновременно повернулись к забаррикадированной двери.
— Какого хрена? — выдавил наконец из себя Федор, чуть не подавившийся малосольным огурцом.
— Мотоцикл, что ль? — прислушиваясь, приподнялся со стула Семен.
Любаша начала с подоконника. Опилки летели во все стороны, пила уже не визжала, а выла.
До Бондаря наконец дошло:
— У всех бабы, как бабы, а эта — бомба водородная!
— Ты чего, совсем завис? Или лампочка перегорела? Какая бомба?
— Бензопилу старую разыскала. Я ее выбросить хотел.
— Чего не выбросил? Она теперь весь дом на куски распластает.
— Ну. Вместе с нами, — вполне серьезно пообещал Семен.
— Такая могёт! — согласился Федор.
— Кончай, блин! — заорал было Бондарь, окончательно сорвав и без того подсаженный голос. После чего ругательства и угрозы мог излагать только шепотом, которого за непрекращающимся воем пилы даже сам не слышал.
— Придется дверь отлаживать, — решил наконец Федор и что было сил заорал: — Слышь, рыжая! Кончай выступать! А то мы тебя этой пилой саму на мелкие части распластаем! Вдоль и поперек!
Как назло, после его слов у пилы соскочила цепь, и Любаше пришлось ее выключить.
— Молоток! — похвалил Федор. — Соображаешь. Пили, не пили, дальше того свету, хоть в ту сторону, хоть в эту, не скроешься. А за сопротивление приказу начальства мы тебя на полгода премии лишим. Лишим, Юрок?
— На год, — прошипел Бондарь.
— Открывай дверь! — неожиданно взял на себя командование Семен. — Надо у ей эту игрушку-пилушку ликвидировать. А то спокойно посидеть не даст.
Бондарь с готовностью принялся стаскивать мешки с комода.
Любаша тем временем заправила цепь и, прежде чем снова завести пилу, подошла к двери и крикнула: