Особо после страсти такой, которая невесть за что нас тут пристигла.
— А я тальменя словлю. Прошлый раз такого здоровущего видал.
— И то ладно. С Богом, что ль!
Сторожко и тяжело ступая на покалеченную ногу, Иван стал медленно спускаться в распадок, по дну которого прорывалась к далекому Угрюму бурная горная речушка.
Распугав кур и развесив клубы пыли по всей улице, милицейский «уазик» затормозил у ворот дома Зарубина. Торопливо выскочившая из него Надежда Домнич сначала попыталась открыть запертую калитку, а затем изо всех сил стала стучать в ворота. Не открывали долго, а когда наконец калитка открылась, за ней с карабином в руках обозначился Тельминов.
— По какому поводу шурум-бурум? — поинтересовался он, загораживая дорогу попытавшейся войти Надежде. — В доме, кроме Аграфены и меня, ни живой души. Аграфена без памяти лежит. Сволота эта донесла, что Ваську подстрелили. Я ей объясняю — сознательная провокация. На испуг берут. С целью посеять панику и лишить сопротивления. Так она то мне верит, то гаду этому. Брательник еще называется. Так что ежели ты за мной, мне отходить надолго от нее очень даже нежелательно.
— Передай, живой Василий. Был частично пострадавший, но живой. Подробностей пока не знаю. По рации сообщили, с моим дураком на Убиенке из вертолета выпали. С вертолетом авария какая-то. Тоже на Убиенке. Сейчас будем организовывать людей на спасение. Там все эти — Чикин, батя, приезжие. Так что я теперь здесь оставшаяся верховная власть.
— Куда выпал-то?
— Вроде в озеро. Связь плохая, не разобрать было.
— В озеро — это хорошо. Выплывет в обязательном порядке. Насчет твоего козла не уверен. А в аварии которые — живые?
— Раз сообщают, значит, живые. Спасать их надо.
— Может, это… Не стоит. Раз живые — сами выберутся. А ты, если власть, лучше разберись, что здесь к чему, пока поздно не стало. Народ сейчас очень даже недоволен. В подавляющем большинстве. Вот зачем, объясни, если ты тоже власть, попа нашего с Сергуней под арест упекли? Кандея похоронить как положено не даете. Родственники очень даже переживают по этому поводу. Любаша в пожаре сгибла, а вы, какая причина, даже не чешитесь. Власть должна меры против всего этого бардака принимать. А этих, если спасете, по-новой все начнется.
— Заткнись, а! Чересчур умный стал после психушки. Я зачем сюда к вам? Держи ключи. Выручай своего батюшку, пусть идет Кандея отпевает. Родственники там сейчас действительно голос повышают. Особенно Марья твоя старается, хотя он ей даже не седьмая вода на киселе. И насчет тебя разоряется, чтобы снова тебя в психушку. Все понял?
— Насчет Марьи давно все понял. А вот насчет тебя большие сомнения. Ты вроде к товарищу Зарубину симпатию проявляла?
— Не твое собачье дело. И так не знаешь, за какой конец хвататься, чтобы на дне не оказаться.
— Ты не хватайся, ты меры принимай, пока не поздно. А то тут такое закрутится. Государственный переворот в рамках отдельно взятого таежного района. Имеешь возможность предотвратить.
— Да пошел ты! — в сердцах оборвала его Надежда. Заскочила в машину. — Поехали! — приказала клевавшему носом шоферу.
— Куда теперь? — недовольно поинтересовался тот.
— Знать бы. Давай к старшему Боковикову. Интересно, откуда он недостоверные сведения получает.
— Так он вроде в тайгу наладился. Видели его.
— Вот и уточним — вроде или не вроде. Поехали!
Уазик развернулся и, нещадно напылив, скрылся в конце улицы.
Бондарь, сложив на грядку ружье и пакеты с едой, долго возился с наружным замком на двери своей чудом уцелевшей во время пожара баньки. Справившись наконец и подобрав принесенное, боком протиснулся в предбанник. Дверь за собой не закрыл, был уверен, что Любаша еще в отключке. Как уверил его один из проценковских кадров: «Бессознанка у нее часов на восемь, не меньше. А пока полностью очухается, еще столько же натикает. Миорексант — штука серьезная, ошибок не бывает. Можешь за это время все, что тебе желается, в качестве законного супруга с ней производить. Не переусердствуй только. Поскольку находится под следствием и должна будет дать показания. Поинтересуйся, кстати, куда она с этим суперменом рванула поутрянке в полном охотничьем обмундировании?»
Обернувшись к лавке, на которую уложили потерявшую сознание Любашу, Бондарь испуганно замер. Любаша, освещенная бившим из открытой двери солнечным светом в ореоле неприбранных рыжих волос, выпрямившись во весь рост, пристально и презрительно смотрела на него.
— Я это… — пробормотал он наконец, — поесть тут, если захочешь.
— Куда Василия подевали? — бесцветным и вроде бы совсем равнодушным голосом спросила Любаша.
— Так это… На Дальний они его поволокли. В полном составе. Он там это… Показать или указать что-то должон.
— Живой?
— Вас с ним временно обездвижили. Чтобы не возникали раньше времени.
Бондарь неожиданно улыбнулся:
— У Артиста столбняк случился, когда тебя в живом виде увидал.
— А у тебя что случилось?
— У меня это… Обрадовался.
— Сильно обрадовался?
— Считал, я во всем виноватый. А раз живая — камень с души.
— Это хорошо, что ты теперь без камня. Хочешь дальше спокойно жить, давай, что принес… Ружьишко тоже…
Любаша обошла застывшего столбом Бондаря, забрала ружье, взяла пакет с едой.
— Тебя временно, как вы меня, изолирую. Чтобы панику не поднимал.
— Они его все одно в живых не оставят. Планам ихним очень важным помешать может.
— Обязательно даже помешает.
Любаша вышла из баньки, не замыкая, навесила на пробойник замок, двинулась было через огород к дому Боковиковых. Остановил звон разбитого стекла. Из разбитого крошечного окошка баньки вслед ей смотрел бывший муж.
— Ты это… — сорвавшимся голосом крикнул он. — Не сложится если, возвращайся! Дом новый поставим, я уже договорился. Хорошо же жили…
— Кто жил, а кто по счастью тужил, — негромко самой себе сказала Любаша. Резко развернувшись, она пошла в сторону своего бывшего дома и по поваленным обгоревшим воротам вышла на улицу, вызвав настоящий столбняк у собравшихся кучкой соседок, пришедших поглазеть на последствия случившегося ночью пожара.
В поселке были уверены, что Любаша при пожаре погибла. Поэтому ее неторопливый проход по улицам — ноги еще плохо держали — вызывал у встречных длительное остолбенение и даже испуг. Спешивший освободить отца Андрея с Сергуней Тельминов столкнулся с ней на повороте нос к носу, озадаченно хмыкнул, тормознул, внимательно оглядел ее таежную экипировку, в которой ее так и заперли в баньке, пакет и ружье, которое она неловко держала в руке. Оглядев, еще раз хмыкнул.
— А мы тебя отпевать собрались. За отцом Андреем вот поспешаю. Ты не из психушки сбежала?
— С нее.
— Ну и как?
— Василия спасать надо. Они его убивать собираются.
— Последние сведения из достоверных источников: пока живой и здоровый. Из вертолета в Убиенку выпрыгнул и неизвестно куда подался. А гады эти аварию потерпели, сюда выбираться планируют. Пока выбираются, мы тут порядок попробуем навесть. Имеется очень даже симпатичная идея. Ты пока к Аграфене ступай, она не в себе немного от ложных сведений. А за Ваську не беспокойся. Он теперь своего чего надо в обязательном порядке добьется. Пускай теперь сволота эта сухари сушит для казенного пропитания. Всё уяснила?
— Помочь ему надо.
— Там есть кому помогать. А здесь наша прямая обязанность. Дуй к Аграфене. Она у Зарубина в доме. Мы там скоро все соберемся. Обсудим хорошенько, решим, как следует, начнем выполнять. Все, как партия решила.
— Какая партия?
— Потом разъясню. Сейчас поспешать надо, пока этих волчар не спасли. Когда спасут, не исключены боевые столкновения. Ваське сейчас главное дело — от Ивана послание отыскать. Тогда мы им по такой клизме засадим, бегом побегут в неизвестном направлении. Давай. У меня делов еще вагон и маленькая тележка. Кандея срочно похоронить требуется. И вообще. Давай, давай!
Они разошлись под взглядами торопливо кучкующихся окрестных жителей, в подавляющем большинстве женского пола. Тельминов торопливо зашагал к центру. Любаша направилась к дому Зарубина. По пути улыбалась. Сообщение, что Василий жив и вроде бы здоров, сделало ее счастливой. Силы возвращались буквально с каждым шагом.
— Любаш, ты живая аль нет? — крикнула с противоположной стороны улицы тельминовская Марья.
— Не дождетесь! — весело отозвалась Любаша и, закинув ружье из руки на плечо, сделала свободной рукой в сторону столпившихся соседок неприличный жест.
Гроза сообразилась как-то чересчур быстро. Может быть, потому, что горы были уже совсем рядом. Небольшие до того тучки, зацепившись за скалистые вершины хребта, как-то разом отяжелели, погасили неторопливо сползавшее на закат солнце. Тайга сразу притихла и потемнела. Поджидая немного приотставшую Машу, Василий, прикусив в раздумье губу, внимательно осматривал приоткрывшиеся с уступа увала окрестности и, когда Маша остановилась рядом, спросил:
— Ты как насчет промокнуть? Желательно или нежелательно?
— Далеко еще? — не отвечая, спросила Маша.
— Знать бы. Устала?
— Отвыкла. Раньше бы бегом пробежала.
— Набегаешься еще. Оклемаешься — летать будешь.
— Лишь бы не как вы.
— Это хорошо, что шутишь. Значит, отходишь помаленьку.
— От чего отхожу?
— Не знаю, как лучше сказать. Если по-простому — душа отогревается.
— Боитесь, что дождь пойдет? — ушла от продолжения темы Маша, подняв голову к подползавшим тучам.
— В обязательном порядке пойдет, как говорил наш старлей. Поэтому надо быстрее принимать решение. Глянь туда. Ничего не видишь? Вон в том направлении? Внизу.
— Нет вроде.
— Ничего не кажется?
— Поляна какая-то.
— У нас говорят — кулига. Огород или поле при заимке. А еще?
— Не знаю. Ничего.