Ну, о золоте потом, сначала о них. За несколько лет ожидания, когда про них вспомянут, они тут неплохо обустроились. Лошадьми где-то обзавелись, кулигу в хорошем месте расчистили, вполне добротное первоначальное жилье срубили. Хорунжий Иван, когда в своем помощнике окончательно уверился, к ближайшему жилью временно подался, чтобы попытаться разузнать, что и как, почему их позабыли, хотя не должны. Дело вроде как казенное, государственное, как он считал, а который уже год ни слуху ни духу. Значит, что-то не так. Видать, с теми, кто ушел, что-то неладное получилось. Очень даже правильно он думал. Когда-нибудь расскажу, хотя и с чужих слов. Не то чтобы их совсем позабыли-позабросили, а просто, как сейчас говорят, не до них было. Прежнее государство к своему концу торопилось, а новые обстоятельства еще только обозначались. Растерянность насчет ближайшего будущего повсеместно в тамошней российской атмосфере поселилась. Вот и никак не получалось у тех, кто живыми отсюда с великими невзгодами до сибирских, а потом и столичных соответствующих кругов добрался, немедленную экспедицию организовать. А вскоре и вовсе не до того стало. Объяснить это Ивану никто, конечно, толком не объяснил, а он мужик, судя по всему, был весьма и весьма неглупый. Я бы сказал, с коренной жизненной основой, суть которой — не ждать, когда судьба к тебе тем или иным боком развернется, а своими руками и разумом ее обустраивать, с прицелом не на случайное будущее, а на такое, каким это будущее должно быть по правде и по совести. Во всяком случае, именно так я про него понимаю.
— Батя сказывал, про совесть Иван точно упертый был. Приговаривать все любил: «Малая правда большую неправду завсегда выправит. При нашей жизни не получится, далее все равно скажется», — не удержался вмешаться вошедший.
— Вот и дул в дуду, на свою беду, — проскрипела старуха.
— Про золото он, конечно, в то время никому ничего не сказал, даже намеком не оговорился, но про его дальнее таежное жилье людям как-то стало известно. Церковью, которую он в память о погибших друзьях и товарищах начал ставить на взгорье, тоже некоторые заинтересовались. Тогда еще на месте нашего нынешнего райцентра было всего десятка два домов да небольшая пристань для мимо плывущих, кто в верха, а кто и в низовья. Тогда еще по реке вполне полноценно перемещались, вода большая была, не то что сейчас. А церквушки, даже самой малой, на берегу не было. Вот и священник какой-то не то сосланный, не то случайный и бесприходный рядом оказался. Будущая церковь на отшибе весьма его заинтересовала, и он, не раздумывая долго, подался с Иваном Рудых в места, как ему показалось, обетованные, а в тамошние смутные времена спасительные. А когда через какое-то время народ в полный раздрай вошел и многим от страха и потерянности невмоготу стало, по одному, по двое и даже семьями стали к дальней заимке кто как мог пробираться. Места здешние не сказать, что легкие для передвижения, так что добирались сюда далеко не все.
— Для чужих и неправедных место прокляненное, — снова неожиданно вмешалась старуха и перекрестилась.
— Можно сказать и так, — подумав, согласился Зарубин. — Только не само это место, а проходы и подходы к нему. Для обережения. Иван, когда место это затевал, очень на это надеялся. И даже руки свои кое к чему очень удачно приложил. Они потом с тем пришлым попом даже молебен на этот случай отслужили. Чтобы место в заповедной чистоте содержать. Пришлых здесь не каждого принимали. Только тех, кто обещание давал жить честным трудом, по правде и вере. Поначалу так и получалось. К Ивану братья его прибыли, а Никита Ефимович красавицей женой обзавелся.
— Я, как его поначалу издаля разглядела, от своих убегом сюда подалась, — снова вмешалась старуха. Неделю по тайге блудила, пока здесь отыскала. Сынка мы с ним не спроворили, а дочка Варенька внучком одарила. И то уже когда надежду потеряли. Не церква, так и вовсе бы не вымолили. Вот он сидит, Богом подаренный. Как и деда, Никитой назвали. Только мой его даже в глаза не повидал. К нонешнему времени из всего населения мы с ним вдвоем и остались. Остальных Бог прибрал. Кого по милости, кого по необходимости, а остальных злоба и неправда пришлая извела.
— Как по милости? Как по необходимости? Какая пришлая? — снова не выдержала Маша.
— До тридцатого года они неплохо на здешнем отшибе проживали, — продолжил Зарубин. — Избы хорошие справили, землю для собственной надобности пахали, тайга и река не обижали. Для прокорма всего хватало. В ближние поселки старались не наведываться, а по реке осторожным образом почти до Байкала поднимались — одежонкой, инструментом кое-каким для удобного обустройства обзаводились. Откуда сами, встречным особо не распространялись. По реке, мол, пришли, дальние. Да никто, в общем-то, досконально не интересовался — дальние и дальние. В то время таких дальних по окрестным местам не так чтобы мало шарашились. Кто скрывался, кто лучшей доли искал. Кто про Беловодье, а кто и про Деревню Солнца разговоры заводил. На спасение от великих невзгод надеялись.
— Выходит, тогда еще про Деревню Солнца разговоры велись? — даже привстал Василий. — Я думал, Мишка сам ее от полной сегодняшней окрестной безнадеги выдумал.
— Только, как не стереглись, власть тамошняя все-таки прознала, что не по ее указам, а по собственному разумению какая-то деревушка существует и никакой другой власти категорически признавать не желает. А поскольку «категорически», отправили на вразумление небольшой отряд с винтовочным и револьверным вооружением. Собрали, как положено, деревушку на митинг, разъяснили курс партии на всеобщую коллективизацию, излишки продовольствия приказали в кратчайшее время доставить в райцентр, а церковь непременно закрыть и желательно сжечь, чтобы не было вредоносного распространения. Распространения чего, не объяснили. Не успели. Поскольку Никита Ефимович сунул докладчику дулю в нос и посоветовал исчезнуть в любом направлении, пока не поздно, пока у мужиков на недолгое время терпение имеется. Представители власти доброму совету не вняли, стали оружием грозить и прочими соответствующими мерами. Не сообразили, что народ здешний с оружием умеет не хуже, а то и получше их управляться. Так что пришлось пришельцам после небольшого вразумления и разоружения удалиться восвояси. Их даже продовольствием на дальнюю дорожку снабдили. А в благодарность за это спустя какое-то время вменили вооруженное сопротивление и чуть ли не восстание и нагрянули уже силами, значительно превосходящими прежние. В подробности вдаваться не буду.
— Подробностев на всех хватило, — не утерпел вмешаться, судя по всему, нынешний хозяин чудом сохранившихся остатков бывшей тайной деревеньки. — Баб с детишками, правда, трогать не стали. Расчет был, что без мужиков им так и так тут жизни не будет. Зимой с голоду помрут или в потек подадутся. Никакого другого выбора не оставили. Весь обиход и припасы, какие были, подчистую сгребли. Лошадей, каких повыловили, с собой погнали, коров постреляли — все равно, говорят, без кормов и ухода передохнут.
— Вот здесь, где сосна стоит, в конце школы, людей расстреливали, — неожиданно громко и отчетливо дополнила рассказ внука привставшая с места старуха. — Моего Никиту Ефимовича первого прибрали. Его тот, которому он в морду плюнул, за главного посчитал. Самолично с револьверу стрелил. Кто рядом в тот момент находился, сказывают, признал он его.
— Кого признал? — спросил Зарубин. — Кто? Вы мне раньше не говорили.
— Этого. Который стрелил. Признал, говорит, я тебя антихриста. Тот в него и стрелил. А в ту же самую пору кто-то из притаившихся мужиков его самого стрелил. Жаканом, видать. Морду его уродную напополам снесло, ничего, считай, не осталось. Тут эти пришлые вовсе разум утратили…
Переждав недвижное молчание слушавших, она снова присела, неразборчиво и тихо забормотала: — С той поры страх вокруг обосновался. Праведная кровь место стережет, вокруг ходит. Тем с той поры и живы.
— Вы-то как убереглись? — не выдержал Василий.
— Нас с дочкой Бог спас. Я в ту пору её как раз рожать наладилась, так меня Никита мой в дальнюю пещерку отвез от греха подальше. Предчувствие у него было. А сам возвернулся на погибель. Со мною еще Катерина, батюшки нашего покойного дочка спаслась, для помощи мне задержалась. Тем и убереглись. Остались для дальнейшего проживания — две бабы и дитя несмышленое. Остальные кто сгибли, кто поразбежались. А нас коровка да таежная сноровка спасали. До самой войны втроем перебивались. Я от могилки Никиты своего уходить не схотела, а Катерина, как война началась, Кешку своего повстречала. Это он потом ейный стал, а поначалу сторожились друг друга.
— Рудых Иннокентий, — пояснил бабкин внук. — Он, видать, про золотишко от своих родных разузнал. До поры до времени близко не подходил. А как война началась, сдурел слегка. Решил супротив немца здешней захоронкой пособить. Все трогать не стал, но конягу своего нагрузил прилично. Только Господь ему в этом деле не подсобил. Или, наоборот, подсобил. От верной смерти уберег. Живого назад воротил. Матери в ту пору уже двенадцать годков набежало, запомнила, как Катерина его прям сюда привела. Он без собаки своей, от чьей-то пули сгинувшей, заплутал маленько. Может, и не заплутал, а силы от раны и болезни закончились. Еле Катерина его выходила. Так он и часу лежать не схотел. Уходить, кричит, надо! Они за мной и за золотом этим проклятым обязательно нагрянут. Никому в живых не остаться. Сами страха не имеете, девчонку сберегите. Вон какая красавица растет… Это он про мать про мою. Еле Катерина его успокоила. Мол, добраться до нас, сам теперь знаешь, черт не одну ногу сломит. А на самый крайний случай подземная закрадка имеется, где и ты, и мы, и золото твое бесследно до поры растворимся. Закрадка эта ему потом шибко на душу легла. Не то что нас или золото его, целое подземное поселение на случай сбережения какого можно там обустроить.
— Я тебе про него, — оборотился он к Зарубину, — до сих пор не сказывал ничего. Пока полностью во взаимную доверенность не вошли. При самом крайнем случае обязательно расскажу. Оно ведь как еще обернется, один Бог знает. Мы до тебя, Викентич, под страхом сколь лет жили. Да и при тебе не сразу отлегло. Пока ты не поведал о задумках своих. Так что золотишко казацкое, если кто отыскать надежду имеет, полностью напрасные старания. Иннокентий с Катериной и бабкой моей потихоньку все на новое место перетаскали и обустроили. В полной недоступности и неприкасаемости. Пока нужный час не придет.