Пауза. Короткий вздох.
– Хорошоо… Мойя маама рабоотайет туут, на Иннуру… даа, на Землее.
Я выжидающе молчал.
– Воот этоо клюуч оот тинно, – Вейла вытащила за цепочку свой примечательный кулон, тот, который висел особняком на длинной золотой цепочке. – Я понимайю, деетьям неельзя на Иннуру… Но маама остаавила егоо доома, ии воот… Скажии чеестно – а тии бии развее ньее взяал?
Я только хмыкнул. Отказаться от шанса побывать на другой планете? Да пусть потом хоть кнутом запорют! На конюшне, ага. Или в застенках святой инквизиции. Или даже у позорного столба на Дворцовой площади.
– Взял бы, – признался я абсолютно честно.
– Ну воот виидишь, – она вновь улыбнулась чуть виновато. – Таак и яа…
– Тинно, это ваш космический корабль так называется? Сколько же ты сюда к нам летела?
Она протестующе замотала головой.
– Неет! Я понимайу, чтоо еесть такойе «космичееский кораабль». Тинно – нее кораабль. И леетиеть никудаа ньее наадо. Оон ужее туут, наа Зеемле. Рааз – тии здеесь. Рааз – обраатно наа Иноме.
– Иноме… это Венера, что ли, по-вашему? – я усиленно катал по столу шарик из хлебного мякиша, собирая крошки, точно это не крошки – осколки мыслей моих пытаюсь собрать…
– Даа, – она отхлебнула остывший чай, чуть поморщилась. – А моожно мнее еещё горячеей вооды? Тоолько хоорошо гоорячеей…
– Да сколько угодно! – я двинулся на кухню, долил чайник, чиркнув спичкой, поджёг газ. – Варенья ещё хочешь?
– Хоочу! Ии буулку!
– Ты рассказывай пока, – поощрил я, распечатывая свежую банку абрикосового варенья.
Дальнейшее повествование, собственно, было типичным для всех юных первопроходцев, волею судьбы заполучивших в свои руки средство осуществления своей мечты. Причём заполучивших внезапно и на недолгое время, так что тщательная подготовка экспедиции становится невозможной.
– …Маама говоорьилаа, чтоо наа Иннуру всее хоодьят в оодьежде, инаачье неельзя. Нуу я и оодела чтоо биистро наашла… праавда, красиивойе плаатье?
Я хмыкнул. Платье, оно, конечно, грех сказать, что некрасивое. Если можно вообще назвать одеждой сорочку-ночнушку на бретелях, не прикрывающих даже соски, с широкими вырезами по бокам подола, достающими до талии. Ну и видно всё насквозь при хорошем освещении… Как там говорят у буржуев: «эротическое бельё»?
– …а туут наадо соовсьем друугую оодьежду, – девочка вздохнула. – Я ууже дуумала, чтоо уумру.
– А чего ж ты не переместилась обратно, как замерзать стала?
Пауза.
– А тии поопробуй наайди вхоод, коогда круугом стаалоо тьемноо… Проосто яа заблуудилась. Уу наас ньикогдаа ньее бивайеет, чтооби рааз – и тьемноо.
Мысль, уже царапавшаяся в моей голове, точно котёнок в картонной коробке, наконец-то выскочила наружу.
– Постой… погоди… ты хочешь сказать, что ваш этот… как его… тинно установлен здесь, у нас на кладбище?!
– Нуу даа. Маама говорьиила – в гоороде всё врьеемя чтоо-то ломаайют, строойят, аа туут всеегда тиихо…
Я уже только мотал головой, точно укушенная оводом лошадь. Ну в самом деле, денёк…
– Уо… – Вейла наконец-то отвалилась от варенья, облизываясь. – Спасиибо!
– Да на здоровье, – улыбнулся я.
– Наа здооровье… – она словно пробовала фразу на вкус. – Этоо раазвье леекарство?
– А как же! – авторитетно подтвердил я. – Вот, к примеру, если у человека паршивое настроение, дашь ему абрикосового варенья – и как рукой снимет. Да вот хоть тебя взять – разве тебе сейчас не легче?
– Наамного леегче, – в её глазах плясали смешинки.
– Ну вот видишь! Варенье – великая вещь!
Вейла засмеялась столь заразительно, что не подключиться к веселью было невозможно.
Встав из-за стола, гостья направилась в обход квартиры, чуть вытянув шею от любопытства.
– Этоо жее таакой аппаарат, даа? – тычок рукой в сторону телевизора.
– Угу. Это телевизор. Хочешь, включу?
Телевизор замерцал, прогреваясь, и выдал сочную цветную картинку – волк, сидящий на ветке и спускающий вниз верёвочную петлю, дабы уловить наконец-то абсолютно неуловимого зайца.
– Этоо ктоо?
– Это волк. Ну, такой зверь. Он тут зайца ловит-ловит, никак поймать не может. А если шире смотреть, то это мультфильм. Ну, сказка такая. Чтобы сделать маленьким детям смешно.
– О… – она помолчала. – Уу наас тожее еесть скаазки, ноо оони нее таакие… Лаадно, каартинки яа моогу смоотрьеть доома. Вреемя…
Я несколько торопливо отключил ящик. В самом деле… ну вот я бы разве стал тратить драгоценные часы пребывания на чужой планете на просмотр мультяшек?
– Слушай, как ты так здорово выучилась говорить по-нашему? От мамы?
– Неет, – она улыбнулась. – Тии ньее поймьешь. Этоо всё воот, – она тронула рукой серёжку, – таакой приибор… каак праавильно уу ваас наазывайется – аавтоперьеводчик. Еслии сняать, яа ниичего нее бууду гооворьить. Тоолько яа пеервый рааз наадьела, ии нее умейю праавильно… поонимайу в гоолове, каак наадо праавильноо скаазать, а поолучайется вслуух плоохо…
– Да хорошо получается, чего ты! – не согласился я.
– Спаасибо, – она вновь улыбнулась. – Этоо тии мньее прииятно хоотел скаазать, даа?
Она долго разглядывала сервант с хрустальной горкой, перевела взгляд выше – там, на серванте, были расставлены мелкие безделушки, в основном стеклянные и фарфоровые – мамино увлечение…
– Этоо ктоо? – она осторожно ткнула пальчиком в стеклянного слоника, совсем крохотного, с металлическим колечком на спине – брелок.
– А, это… это изображает слона. Ну, понимаешь, есть у нас такое животное.
– Вспомниила, – она чуть улыбнулась. – Маама мньее покаазывала фиильм… А моожно мньее взяать с сообой? Поожалуйста…
– Да бери, – улыбнулся я.
– Спаасибо… – ответная улыбка светлая, как солнышко.
Полы маминого халата волочились за ней, точно королевская мантия, из сильно подвёрнутых рукавов торчали тонкие изящные руки. Тонкая девчоночья шейка выглядывала из махрового воротника, и на шее этой пульсировала жилка. Я смотрел на неё, и внутри у меня что-то ворочалось, вызревало. Вот она какая… венерианка… Вейла…
– Нее стаарайся таак, – она взглянула на меня искоса. – Твоойя паамьять нее смоожет заапечатлееть моой ооблик наадолго…
– А у меня есть фотоаппарат, – неловко пошутил я. – Как насчёт снимка на память?
Пауза. Долгая, долгая пауза.
– Тии праавда таак хоочешь?
Я сглотнул.
– Да…
Опять долгая пауза.
– Чтоо жее… Спаасителю в таакой меелочи ньее откаазывают.
Она развязала пояс халата, и тот тяжело рухнул на пол, точно сорванная портьера. Перешагнула через груду лежавшей ткани. Закинула руки за голову, взлохматив роскошную чёрную гриву волос.
– Дооставай своою диикарскую маашинку.
– Э…
– Яа ньее пооньялаа, чтоо тии хотьеел наа паамьять – моой ооблик илии ээтого жууткого баалахона?
Мы сидели на диване, забравшись с ногами, и молчали. То есть нет, поначалу-то мы болтали очень даже оживлённо, но под конец как-то незаметно разговор вдруг сошёл на нет. Впрочем, ей, при её-то способностях, можно в принципе и не спрашивать ничего – просто поднапрячься и прочесть всё, что желательно, в моей голове. Ну вот и пусть… Я же просто сидел и смотрел на неё. Мне хватало. Вейла…
– Ууже светлоо… – Вейла смотрела в окно, за которым чуть брезжил зябкий осенний рассвет. – Каак страанно… ноочь, каак взмаах реесниц…
Она прямо глянула на меня.
– Неельзя боольше ждаать. Тоо еесть моожно. Мееня наайдут…
– Так о чём беспокойство?
В её глазах плавает грусть.
– Мееня наайдуут, а тии всьё заабудешь. Яа ньее хоочу ээтого. Наадо веернуться, поока ньее хваатились.
Взгляд в упор.
– Помоожешь мньее?
– Анжелка, привет!
– Антон?!
– Угу. Я это.
– Ты чего в такую рань?!
Моя одноклассница стояла на пороге своей квартиры, кутаясь в наспех накинутый халатик, и сонно моргала.
– Слушай, тут такая история дикая приключилась… У одной моей хорошей знакомой все вещи попёрли.
– Какие вещи?
– Ну я же говорю, все! Ограбили. До белья раздели.
– Ка-ак?!
– Уй, это долго объяснять. Я тебе потом подробно, если хочешь. А сейчас дай чего-нибудь из одежды, а? Ну, чтобы девчонка прикрыться могла. Я тебе сегодня же верну, как всё утрясётся.
– Погоди… это же в милицию надо!
Я изобразил крайнее раздражение, с трудом сдерживаемое вежливым воспитанием.
– Ну конечно, надо! Но ты прикинь, двенадцать лет девчонке, сидит она у нас дома в одной сорочке, всю трясёт от нервного стресса. Ты хочешь сказать, ей вот прямо в таком виде и нужно в милицию заявиться? Вот ты бы хотела оказаться в милиции голяком?
Пауза. Анжела явно примеряла ситуацию на себя.
– А родителям её позвонить?
– Родители её на Чёрном море отдыхают, – не моргнув глазом, продолжал я врать. – Хорошо, ключи у соседки, а то бы и ключи попёрли, вместе с карманом. Прикинь, возвращаешься домой, а там уже только голые стены!
– Ужас… – Анжелу даже передёрнуло. – А твои?..
– Мои только к вечеру будут, – я максимально достоверно изобразил бесконечное терпение учителя, в сотый раз объясняющего умственно отсталым таблицу умножения. – И потом, мамкины вещи ей велики, а Ленкины малы. Будь иначе, стал бы я тебя будить! Так дашь?..
– Могу дать блузку, юбку и кофточку, – решилась Анжелка, – и ещё колготки, и гамаши ещё… А обувь?
– Ты молодец, Анжелка! На лету схватываешь. Я потому и обратился к тебе, только у тебя из нашего класса размер ноги подходящий. У кого ещё такой? Веденеевой, так ей даже мои ботинки жать будут…
Приём сработал безотказно. Ничто так не повышает настроение девушки, как скупая мужская похвала вкупе с нелестным отзывом о сопернице. Через пять минут я бодро шагал по предрассветной улице, унося с собой сумку со всевозможным девичьим шмутьём.
– … Этоо ньее смертеельно. Маама объясняала – проосто ообморок, и потоом ньее помньиишь чтоо биилоо…