ов упрекнуть нельзя. Более преданных Царю вы не найдете. Все Императоры верили казакам и свою охрану, Конвой Его Величества, имели из казаков, а не из крестьян Центральной России».
Встретил я еще одного господина – монархиста. Он говорит: «Вот уничтожим большевиков – будем Царя выбирать». – «Как выбирать? Мы не смеем выбирать. Царь выбран еще в 1613 году, Михаил Федорович Романов, и наши предки дали клятву Господу Богу и за нас, и за наших потомков, что Царем Российским будет всегда старший в роде Романовых. Сейчас таковым является Его Императорское Высочество Великий князь Владимир Кириллович[47], и никто больше не смеет претендовать на Всероссийский Престол, кроме него. Свергнем коммунизм, прекратим «бунт» большевиков, и явится Великий князь в Москву, как единственный законный Император Российский... Даже страшно слышать слово «выбирать». Найдутся ведь господа, которые захотят выбрать кого-либо вроде покойного Милюкова или Керенского. Спаси, Господи, и сохрани Россию от такого несчастья. Никаких выборов не может быть.
Вспомните, что было в 1613 году. Мать Михаила инокиня Марфа ни за что не соглашалась отпустить сына на царство. Московскому посольству, во главе с архиепископом Феодоритом, келарием Авраамием Палицыным и боярином Шереметевым она перечисляла все измены бояр: «Когда умер Борис – клялись быть верными его сыну и предались расстриге – убийцу его детей. Когда был убит расстрига, клялись Василию и поехали к Тушинскому вору. Как же я, после таких клятвопреступлений, могу отпустить 16-летнего мальчика на царство?» Но посольство отвечало: «Каемся в своих грехах и хотим кровь пролить и головы сложить за сына твоего на царство». И когда Марфа и Михаил все-таки не соглашались, архиепископ Феодорит взял образ Владимирской Божией Матери, а Авраамий Палицын образ московских чудотворцев, подошли к инокине Марфе и отроку Михаилу, а послы, воины, народ – все упали на колени и вопили о пощаде и согласии, а матери положили детей своих на землю и присоединили свой вопль к общей мольбе – Феодорит сказал: «Перед святыми образами говорю тебе, Михаил, что отныне на тебя падет бедствие Отчизны и ты, инокиня, будешь отвечать перед судом Божиим за кровь и слезы христиан». Марфа упала на колени перед образами и, обливаясь слезами, изъявила согласие. Разве это не воля Божия? Разве не Господь избрал Михаила Федоровича?
Великим Московским Земским и Церковным Собором 21 февраля 1613 года заповедано, чтобы ИЗБРАННИК БОЖИЙ Михаил Федорович Романов был родоначальником правителей на Руси из рода в род, с ответственностью в своих делах перед Единым Небесным Царем, а кто же пойдет против сего Соборного Постановления – Царь ли, Патриах ли и всяк человек, да ПРОКЛЯНЕТСЯ такой в сем веке и в будущем и отлучен будет от Святой Троицы».
Мы не смеем нарушить данную за нас клятву Господу Богу, и Царем Русским будет Великий князь Владимир Кириллович»[48].
Депутаты Большого Войскового Круга (парламент), неопытные и не понимающие дела, настроенные недобросовестными людьми, считали своей обязанностью не работать, не помогать, а все критиковать. Однажды на заседании Круга они вынесли недоверие командующему армией генералу Денисову, и генерал Краснов заявил, что недоверие генералу Денисову он принимает на свой счет. Недоверие Денисову – это недоверие ему, так как они работают вместе. Он положил пернач[49] на стол и покинул зал заседаний.
Войсковым атаманом был избран генерал-лейтенант Богаевский. Командующим армией стал генерал Сидорин129 .
Почти все время я был в разъездах. Несколько раз я побывал на своем бывшем зимовнике и иногда урывками охотился. Один раз, проезжая вдоль Манацких лиманов, я остановил автомобиль и спросил шофера: «Что это за темная полоса на воде у камыша?» – «Водоросли?» – «Нет». – «Это грязная отмель?» – «Нет». – «Так что же это?» – «Это сидит птица – утки, кулики, чибисы и прочее». – «Не может быть». – «Ну, поедем дальше». По мере нашего приближения птица разлеталась и, покружившись, опять опускалась сзади нас. Шофер был поражен и говорил, что никогда ничего подобного не видел.
20 июля 1919 года приказом Донскому войску я произведен в генерал-лейтенанты.
В гирлах (рукавах – Ред.) Дона были заповедные воды. Никому там не разрешалось ловить рыбу сетями. Весной эта рыба расплывалась по всему Дону и его притокам. Сотня казаков под начальством офицера охраняла в гирлах эту рыбу. В распоряжении заведующего охраной гирл Дона был паровой катер.
Военный министр генерал Куропаткин130 во время посещения им Донской области, покончив с делами, просил угостить его рыбной ловлей. От Ростова на катере повезли его в гирлы и, бросив якорь в одном месте, предложили начать рыбную ловлю. Через минуту генерал Куропаткин вытащил огромного сазана (карпа), потом сейчас же другого, и в самое короткое время карпами наполнился весь катер. Потом, в Петербурге, делая доклад о своей поездке, Куропаткин написал, что рыбы в Дону так много, что этой рыбой с Дона можно было бы прокормить всю Европейскую Россию.
Во время Гражданской войны заведующим охраной гирл Дона был М.М. Алфераки, мой компаньон по охоте в гирлах Терека. Он рассказывал, что иногда какая-либо станица подавала прошение на Высочайшее имя, чтобы закинуть «один раз» невод в гирлах Дона на построение храма в станице. Во время Гражданской войны такое прошение было подано Войсковому атаману при М.М. Алфераки. Разрешение было дано. В газетах объявили торги на этот невод. Было много желающих. Устроили аукцион и продали невод за огромную сумму, к сожалению, не помню какую. Купивший невод пригнал в Елизаветинскую станицу несколько барж и заручился продажей рыбы в нескольких магазинах Ростова, Нахичевани, Таганрога и других мест. Ко дню ловли, объявленному в газетах, съехались много любопытных. М.М. Алфераки, как заведующий всем, стал на лучшем месте, где рыба с невода будет течь в подставленную баржу. Он вооружился сачком, чтобы поймать более интересный экземпляр. Наконец страшная лавина рыб потекла с невода в баржу. Алфераки хотел схватить что-то мелькнувшее белое, но его сачок так потянуло этой лавиной вниз, что он едва удержал его в руках, конечно, без рыбы. Наполнили одну баржу, другую, третью... Не помню, сколько было барж.
Конечно, были в гирлах и браконьеры. Ведь один удачный невод обогащал семью на всю жизнь. По браконьерам всегда стреляли без предупреждения – были и раненые, и убитые.
Хотя наша Донская армия, продвигаясь на север после больших сражений, очистила донскую землю от большевиков, но чувствовалось, что нам не удержаться и все-таки придется эвакуироваться за границу. Ведь на Дон навалилась вся Россия. А из Петрограда и Центральной России многие, спасаясь от большевиков, прибыли в Новочеркасск. Между прочими приехал знаменитый профессор – зубной врач. К сожалению, не помню его фамилию. Друзья и знакомые начали меня уговаривать, чтобы я воспользовался приездом в Новочеркасск знаменитого зубодера и вырвал будто бы совершенно ненужные мне зубы мудрости. «Зачем же их вырывать, если они не болят?» – «Будут болеть, непременно вырвите, ведь все будет безболезненно, и вы будете спокойны, что не пропустили удобный случай». Я долго не соглашался, но на меня была такая дружная атака, что я, наконец, сдался. Профессор спрашивает: «Почему вы хотите вырвать зубы, когда они целы и не болят?» – «Меня уверяют, что будут болеть». – «Ну хорошо, вырву». – «Только, пожалуйста, доктор, без боли». – «Да, да, конечно». И он начал рвать. Долго дергал и тянул зуб, но не мог вырвать обыкновенным способом. Тогда он зажимал мою голову между локтем и своим туловищем и старался расшатать зуб – ничего не выходило. Наконец он сказал: «Я не могу вырвать зуб, я распилю его и вырву по половине». Распилил. Страшными усилиями и с ужасной болью он вытащил одну половину. «Я вас измучил и сам измучился и не могу сейчас вытащить вторую половину – идите домой, отдохните, успокойтесь, а через недельку придите, и я вытащу вторую половину». – «Сколько я вам должен?» – «Я не могу брать деньги, если я не окончил лечение. Когда все окончу, тогда заплатите». – «Доктор, я очень прошу вас взять деньги – я больше к вам не приду». – «Это невозможно, у вас будут такие боли, что вам придется вырвать все зубы и вставлять челюсть». – «Доктор, прошу вас, примите деньги – никогда ни к одному дантисту больше не приду». – «Боли пройдут, успокоитесь и придете». А я от боли и от всего пережитого не мог даже рот закрыть и сидел с открытым ртом.
К вечеру боль прошла, а еще через несколько дней я был командирован в Макеевку. Я никогда в жизни никому не был должен, и этот долг доктору просто меня мучил. Успокаивал себя тем, что, вероятно, доктор знает, что я в Макеевке, об этом писали в газетах. По городу бегали мальчишки с экстренными телеграммами, крича: «Победа генерала Балабина». Должен знать доктор, что я не в Новочеркасске.
Когда я попал опять в Новочеркасск, я встретил доктора на улице, обрадовался и сразу вытащил бумажник, чтобы расплатиться с ним, но он ни за что не захотел взять деньги и настаивал, чтобы я к нему зашел. «Что вы, что вы, на улице платить, это невозможно, да и никаких денег не надо – я ничего не сделал».
В 1920 году я был в Константинополе, о чем буду писать ниже. В комиссии, в которой я был председателем, работал чиновник Министерства финансов Роберт Матвеевич Вебер. Он страдал зубной болью. Как-то он опоздал на работу по подсчету ценностей и, придя, сказал: «Извиняюсь за опоздание, был у замечательного зубного врача, просил вырвать больной зуб. Доктор что-то делал у меня во рту, не переставая болтал, и, наконец, я сказал ему: «Доктор, я опаздываю на работу, скорее тащите зуб». – «Да он давно вырван, вот лежит перед вами». Я даже не заметил, когда он его вырвал – идеальный доктор». Я решил к нему пойти, чтобы вырвать вторую половинку зуба мудрости. Рассказал ему подробно, как мучил меня профессор в Новочеркасске и что я пришел к нему сейчас, после восторженного о нем рассказа г-на Вебера. Доктор осмотрел мои зубы, провел по ним, как по клавиатуре, каким-то металлическим предметом со словами: «Вот зубы так зубы, такие редко встретишь. Думаю, что профессор, мучивший вас, просто сапожник». И начал тянуть. Мучился, нервничал, также зажимал мою голову между локтем и своим туловищем, стараясь расшатать зуб, и наконец сказал: «Не могу вырвать, напрасно осудил новочеркасского профессора, устал, измучился, придите в другой раз». Денег с меня не взял. Я, конечно, больше к нему не зашел, и так и живу с половинкой зуба вот уже сорок лет, и зубы не болят.