— Они бы не стали, если б ты притворился спящим. Они на самом деле не очень-то много делают.
— Дерьмо, — он рассмеялся и подошел ближе. — Как я и думал.
Ее руки свисали, лежа у нее на коленях.
— Но они хорошие люди.
Он смотрел на ее щеку, ее ухо, ее волосы.
— Поиск своего собственного пути проникновения в Беллону поначалу немного странен. А они здесь уже довольно давно. Будь с ними начеку, а глаза держи открытыми, и ты многому сможешь у них научиться.
— Ты давно с ними? — думая, я возвышаюсь над ней, вот только смотрит она на меня так, словно я слишком мал, чтоб возвышаться.
— О, я живу здесь. Я просто заглядываю к ним раз в несколько дней... также, как Тэк. Но, впрочем, я здесь всего несколько недель. Довольно суетливые недели. — Она высматривала что-то через листья. Когда он присел на бревно, она улыбнулась. — Ты зашел вчера ночью?
Он кивнул.
— Довольно суетливая ночь.
Что-то в ее лице сопротивлялось усмешке.
— Как... твое имя?
— Ланья Коулсон. А твое — Кидд, верно?
— Нет, мое имя не Кидд! Я не знаю, как меня зовут. Я не могу вспомнить своего имени с тех пор, как... не знаю. — Он нахмурился. — Думаешь, безумие?
Она приподняла брови, свела руки вместе (он помнил остатки лака; значит, она перекрасила их сегодня утром: ее ногти были зелеными, как ее же глаза), чтобы повертеть в них гармонику.
— Кид — это так меня пытался Железный Волк называть. А девушка в коммуне попыталась добавить еще одну «д». Но это не мое имя. Я не помню своего проклятого имени.
Вращение остановилось.
— Это похоже на безумие. Я забываю и другие вещи. Тоже. Что ты думаешь об этом: — и тоже не знал, как истолковать свою нисходящую интонацию.
Она сказала:
— По правде говоря, не знаю.
Он сказал, перейдя мостик молчания:
— Но должна же ты думать хоть что-то!
Она сунула руку в свернутое рулоном покрывало и вытащила оттуда... блокнот? Он узнал обуглившуюся обложку.
Закусив губу, она принялась лихорадочно листать страницы. Внезапно остановилась и протянула блокнот ему:
— Среди этих имен есть твои?
Имена, записанные шариковой ручкой и аккуратными печатными буквами, заполняли две колонки:
| Джофф Риверс | Артур Пирсон |
| Кит Даркфетер | Эрлтон Рудольф |
| Дэвид Уайз | Филлип Эдвардс |
| Майкл Робертс | Вирджиния Коулсон |
| Джерри Шэнк | Хэнк Кайзер |
| Фрэнк Йошиками | Гарри Диш |
| Гарольд Редвинг | Элвин Фишер |
| Мейделин Терри | Сьюзан Морган |
| Присцилла Мейер | Уильям Далгрен |
| Джордж Ньюман | Питер Уэлдон |
| Энн Гаррисон | Линда Эверс |
| Томас Саск | Престон Смит |
— Что это за хрень? — спросил он, расстроенный. — Тут написано Кит с этой вот индейской фамилией[1].
— Значит, это все-таки твое имя?
— Нет. Нет, это не мое имя.
— В твоей внешности есть что-то индейское.
— Моя мать была из этих проклятых индейцев. Не отец. Это не мое имя. — Он снова посмотрел на листок. — А вот твое имя здесь есть.
— Нет.
— Коулсон!
— Это моя фамилия. Но зовут меня Ланья, а не Вирджиния.
— А среди твоих родственников была Вирджиния?
— Мою двоюродную бабушку звали Вирджилия. Серьезно. Она жила в Вашингтоне, округ Колумбия, и я видела ее всего один раз, мне было тогда семь или восемь. Ты помнишь имена кого-нибудь из своих близких? Отца, к примеру?
— Нет.
— А матери?
— ...только как они выглядят, но... это все.
— Сёстры или братья?
— ...никогда не было.
Помолчав, он покачал головой.
Она пожала плечами.
Он закрыл блокнот и заговорил, подыскивая слова:
— Давай притворимся... — и задумался, о чем говорилось в следующем после списка словесном массиве, — будто бы мы находимся в городе, в заброшенном городе. И он, значит, горит. Электричество везде отключено. Телекамеры и радио сюда попасть не могут, так? Поэтому все снаружи о нем забыли. Никаких вестей из него не исходит. И в него тоже ничего не попадает. Притворимся, будто все в нем окутано дымом, окей? Но теперь и огонь уже не виден.
— Один дым, — сказала она. — Притворимся...
Он моргнул.
— ...будто мы с тобой сидим в сером парке, а вокруг серый день серого города. — Она нахмурилась, глядя в небо. — Совершенно обычный город. Воздух здесь ужасно грязный. — Она улыбнулась. — Мне нравятся серые дни, дни вроде этого, дни без теней... — Она заметила, что он воткнул свою орхидею в бревно.
Прикованная к коре, его кисть покачивалась в окружении лезвий.
Она встала рядом с ним на колени:
— Я скажу тебе, что надо сделать. Давай снимем это! — Она дернула застежку у него на запястье. Его рука дрожала в ее пальцах. — Вот. — И рука освободилась.
Он тяжело дышал:
— Это... — он смотрел на оружие, все так же зафиксированное в трех точках, — ...очень злая вещь. Оставь ее здесь, к чертям.
— Это инструмент, — сказала она. — Он может понадобиться тебе. Просто знай, когда использовать его. — Она поглаживала его руку. Его сердце успокаивалось. Он вздохнул снова, очень глубоко.
— Знаешь, тебе стоило бы меня опасаться.
Она моргнула.
— Я опасаюсь. — И села на корточки, подавшись назад. — Но некоторые из тех вещей, которых боюсь, я хотела бы попробовать. Других причин находиться здесь нет. А что, — спросила она, — происходило с тобой в тот момент?
— А?
Она дотронулась до его лба тремя пальцами и продемонстрировала ему поблескивающие подушечки.
— Ты вспотел.
— Я был... как-то вдруг очень счастлив.
Она нахмурилась.
— Я думала, ты перепуган до смерти!
Он прочистил горло, попытался улыбнуться.
— Это было как... ну, неожиданно почувствовать счастье. Я был счастлив, когда вошел в парк. А потом вдруг просто... — Он гладил ее руку в ответ.
— Хорошо, — рассмеялась она. — Звучит неплохо.
Его зубы были тесно сжаты. Он расслабил челюсть, и пробормотал:
— Кто... что ты за человек такой?
Ее лицо раскрылось одновременно удивлением и досадой:
— Что ж, посмотрим. Замечательная, очаровательная — в восьми — в четырех фунтах от того, чтобы быть сногсшибательно шикарной... так мне нравится себе говорить; всякие там семейные деньги и социальные связи. Но в данный момент я против всего этого бунтую.
— Окей.
У нее было маленькое, почти квадратное, совсем не шикарное лицо, но оно было милым.
— Похоже, так оно и есть.
Насмешливость ушла из ее лица, оставив одно удивление.
— Ты мне поверил? Да ты лапочка!
Она вдруг поцеловала его, в нос, и совсем не выглядела смущенной; скорее, как если бы она выбирала момент для какого-то важного телодвижения:
А именно, взять гармонику и осыпать его градом нот. Они оба рассмеялись (его смех скрывал изумление, и он подозревал, что это заметно), и она сказала:
— Пойдем прогуляемся.
— Твое покрывало?..
— Оставь его здесь.
Он взял блокнот с собой. Они бежали легко, размахивали руками, сбивая листья. На тропе, он остановился и посмотрел вниз, на свое бедро.
— Э-э-э?..
Она оглянулась через плечо.
— Ты, — медленно спросил он, — помнишь, как я вытаскивал орхидею и вешал ее к себе на пояс?
— Я ее туда повесила. — Она провела по гармонике большим пальцем, извлекая беспорядочный набор звуков. — Ты чуть не оставил ее там, поэтому я просунула лезвие через твою ременную петлю. Серьезно. Здесь на самом деле может быть опасно.
Он кивал, слегка приоткрыв губы, пока они бок о бок добирались до тропинок, лишенных тени.
Он сказал:
— Ты повесила ее туда. — Где-то легкий ветерок без усилий прокладывал свой путь сквозь зелень. Он целых два вдоха сознавал исходящий от них двоих дымчатый запашок, пока тот не растворился в невнимании. — Значит вот так, одна-одинешенька, ты наткнулась в парке на этих людей?
Она посмотрела на него так, словно он выжил из ума.
— На самом деле, я пришла сюда с целой группой. Весело; но уже через пару дней они начали мешаться под ногами. Я имею в виду — машину иметь, конечно, неплохо. Но если впадать в беспомощность просто из-за того, что бензин кончился... — Она пожала плечами. — Пока мы сюда еще не добрались, Фил и я спорили, существует ли это место на самом деле. — Неожиданная и удивительная улыбка заполнила ее глаза, почти не затронув губы. — Я выиграла. Какое-то время оставалась с этой группой, с которой пришла. А потом я их бросила. Несколько ночей с Милли, Джоном и прочими. Затем я отправилась на встречу собственным приключениям — а пару ночей назад вернулась.
Думая: «Ох...
— То есть, у тебя были деньги, когда ты сюда попала?
...Фил»
— Они были в группе, с которой я пришла. Кучу пользы им это принесло. В смысле — долго ты бродил бы в поисках гостиницы по городу вроде этого? Нет, от них надо было оторваться. И они были счастливы избавиться от меня.
— Они ушли?
Она посмотрела на свой кроссовок и рассмеялась нарочито зловещим смехом.
— Люди уходят отсюда, — сказал он. — Те, что дали мне орхидею, они уходили, когда я пришел.
— Кое-кто уходит, — она снова рассмеялась. Это был тихий, уверенный в себе и интригующий, и тревожащий смех.
Он спросил:
— А что это за приключения у тебя были?
— Видела несколько скорпионьих драк. Странное зрелище. Не то, чтобы я была в восторге от Кошмарового пути, но город так мал, что быть слишком переборчивым не получается. Я провела несколько дней в одиночестве в милом домике в Хайтс: в конечном итоге, это меня и доконало. Мне нравится жить вне помещений. Потом какое-то время был Калкинс.
— Это тип, который газету выпускает?